Сегодня тебе исполнилось восемь лет, и я решил, что вечерами буду писать историю, которая с тобой произошла. Возможно, ты никогда ее не прочтешь, не знаю. Но я ее напишу, а остальное – дело Провидения.

Твоим отцом был капитан Фрэнсис Сэксон из 1-го батальона 2-го стрелкового полка гуркхов Ее Величества королевы Виктории. Он был переведен в Джаханпур в звании полковника и там должен был принять командование войсками махараджи, которые состояли из трех рот пехоты и одной батареи артиллерии. Это имело отношение к политике, потому что одни индийские князья настроены к нам дружественно, а другие – нет. Впрочем, я не буду вдаваться в детали.

Я был единственным старшим полковым сержантом во всех гуркхских полках и уже собирался в отставку, когда твой отец спросил, не соглашусь ли я прослужить еще семь лет в качестве старшего полкового сержанта армии Джаханпура. Я обрадовался его предложению, потому что у меня не было в Англии семьи, к которой я мог бы вернуться. К тому же он был самым хорошим человеком из всех, кого я знал".

Дальше оттенок чернил немного изменился. По-видимому, Сембур на какое-то время прервал свое описание, а когда возобновил, то пользовался уже более концентрированным составом. По ходу текста я обнаружила довольно много подобных изменений. Несомненно, на изложение своего странного и страшного рассказа у Сембура ушел не один день. Я продолжила чтение:

"Махараджа был хороший и очень образованный правитель. Он, по-моему, учился в Кембридже. Его дочь звали Сароджини. Ее посылали учиться в школы Англии и Швейцарии. Их обоих народ очень любил. У нас были кое-какие неприятности со сводным братом Его Высочества, которого звали Гхош. Гхош хотел завладеть троном в Джаханпуре и попытался поднять мятеж, но твой отец быстро его подавил. Я предпочел бы, чтобы Его Высочество расстрелял Гхоша, потому что он был самый настоящий предатель, но его простили.

Джейни, я должен писать коротко. Полковник Сэксон и Сароджини полюбили друг друга. Это было что-то необыкновенное. Про такие пары говорят, что они предназначены друг другу самим Богом. У меня не хватит слов описать их любовь. Старый Мохан, то есть махараджа, ее отец, был очень рад. Из канцелярии вице-короля прислали какую-то шишку, чтобы встретиться с полковником, и он тоже был очень доволен, но твой отец на него рассердился, ведь он хотел жениться на твоей матери не из-за политики, а по любви".

Я оторвалась от письма. Полковник Сэксон – мой отец? Принцесса Сароджини – моя мать? Я вспомнила историю про то, что я – индийская принцесса, которую так хитроумно запустил в Ларкфельде в обращение мистер Лэмберт. Оказывается, в ней была большая доля истины.

Правда, он не угадал, кто из моих родителей был какой национальности.

Я перестала дрожать, но, думаю, упади в этот момент карандаш, я бы подпрыгнула на месте. Меня то разбирал смех, то к глазам подступали слезы, и чтобы успокоиться, мне пришлось прикусить нижнюю губу. Ну, не смешно ли, что Джейни Берр и впрямь оказалась индийской принцессой? Однако стоило мне подумать о Сембуре, о том, как по ночам он сидел в лачуге, которую мы называли домом, и медленно выводил слово за словом, убежденный, что правда должна быть записана, пусть даже ее никто и не обнаружит, как я готова была разрыдаться.

Я отложила прочитанную страницу и взялась за следующую.

"Кое-кто в Джаханпуре был против их брака из религиозных соображений, но твоя мама, когда была в Швейцарии, стала христианкой, а твой отец вообще довольно равнодушно относился к религии. Он сказал, что люди будут довольны, если они сыграют свадьбу и по индийскому, и по христианскому обычаю. Они так и поступили, а примерно через год родилась ты, Джейни. Тебе было пятнадцать месяцев, когда махараджа, твой дед, умер, и твоя мама стала махарани, то есть правительницей Джаханпура.

Чандра Гхош, ее дядя, который доставил нам неприятности, вел себя так, будто он очень рад тому, что она стала махарани, все время рассказывая, какая она хорошая. Мы ему не доверяли, но пока он так себя вел, махарани не могла его ни в чем обвинить. И потом, армия подчинялась твоему отцу, так что, думали мы, Гхош ничего не сможет предпринять, но оказалось, что мы ошиблись.

Сейчас я перехожу к самой ужасной части своего повествования, Джейни. Мне до сих пор снятся кошмары и будут сниться всю жизнь. Ты и твои родители, конечно, жили во дворце, а я – в маленьком красивом бунгало между дворцом и бараками. Вместе со мной жила женщина, которое вела мое хозяйство. Ее звали Парвати".

Парвати… Это имя Сембур иногда произносил во время своих кошмаров, и я вспомнила, что в пещере на вершине перевала Чак он сказал Мистеру, что Парвати была его женой. Возможно, он и в самом деле был женат на индианке, возможно, жил с ней просто так, но, разумеется, он не стал вдаваться в такие подробности в письме, адресованном маленькой девочке.

Я снова вернулась к старательно выведенным строчкам.

"Однажды ночью ко мне пришла личная служанка махарани. У нее на руках была ты. Она сказала, что ее хозяйка и полковник умирают. Полковник велел, чтобы я, никому ни о чем не говоря, немедленно явился к нему. Мы оставили тебя с Парвати, а служанка, которую звали Павала, провела меня во дворец через что-то вроде подземного хода, начинавшегося в сухом рву.

Как только мы вошли в большую спальню, я сразу понял, что ни твоей матери, ни твоему отцу уже ничем не поможешь. Это был яд, не знаю, какой именно и как им его дали. Девушка сказала, что яда было целых два, один из железы лягушки, но какой-то особенной, которая живет в других странах, а также мелко порубленные усы тигра. Она сказала, что они действуют как стальные иглы. Трудно писать, я никогда не видел такой страшной агонии. Их мышцы сжимало в таких спазмах, что, казалось, вот-вот сломаются кости. Прости, но я вынужден рассказать тебе о том, как страшно они страдали, Джейни, чтобы ты не думала обо мне плохо из-за того, что мне сейчас предстоит тебе описать.

Твой отец был на полу, по его подбородку струилась кровь. Он кусал свою офицерскую трость, и она была уже почти что изгрызана. Махарани, бедная, находилась около него, и он держал ее за запястья, потому что она обезумела от боли и пыталась ногтями вырвать у себя желудок. Я не буду продолжать описание, Джейни. Молюсь, чтобы Гхош вечно горел в аду за то, что он сделал".

Я сжалась от ужаса. Кровь отхлынула у меня от щек. Сембур отнюдь не был писателем, но из этих простых слов возникала картина столь ужасная, что я не могла ее вынести. Не знаю, сколько времени я просидела, прижав ладони к глазам и собираясь с духом, чтобы продолжить чтение. Знаю только, что через какое-то время передо мной опять возникли написанные Сембуром строки.

"Твой отец выплюнул трость и прохрипел, чтобы служанка ушла. Потом в промежутках между конвульсиями он говорил: "Мы обречены, старший сержант. Ради Господа Бога, облегчи это моей любимой.

Сначала до меня не дошло, но потом я понял, и мне захотелось убежать. Я сказал ему: "Сэр, я не могу. Я люблю ее, как родную дочь". "Тогда помоги ей, вот проклятье!" – то ли выкрикнул, то ли прошептал он.

Когда я ушел из бунгало, то надел ремень, а в него был продет штык. Я вынул его, опустился на колени и быстро ударил под второе ребро. Она мгновенно затихла.

Полковник выпустил ее запястья и упал рядом. Он обхватил руками живот и прохрипел: "Слава Богу, ты сделал сейчас для меня больше, чем когда-либо, старший сержант". Потом у него опять начались конвульсии, и я молился, чтобы он умер, но он не умер. Я сказал: "Сэр, я подниму армию, и к утру собака Гхош будет висеть в петле на дворцовой площади.

"Не будь дураком, – выдавил он. – Это Индия. Победитель получает все".

Это была правда. Я знал, что после смерти твоей мамы армия не пойдет за мной против Гхоша. Они тоже понимали, что в Джаханпуре должен как можно скорее появиться новый правитель, иначе его может захватить одно из соседних княжеств. И армия, и население предпочтут скорее иметь махараджей Гхоша, чем быть проглоченными соседом. Они наверняка догадаются, что махарани убил именно Гхош, что бы он при этом ни рассказывал, но вообще в Индии это дело довольно обыкновенное. Возможно, они будут даже немного восхищаться его ловкостью.