Наилучшим маршрутом, по-видимому, было добраться до Парижа, а там сесть на Восточный экспресс. Он всего лишь за шестьдесят часов доставит меня в Стамбул, а оттуда можно менее чем за два дня добраться до Афин. Остановившись на этом маршруте, я подробно его расписала, составив перечень того, что мне необходимо заказать или приготовить. Покончив со списком, я попила чаю и отправилась в сад.

Час или два я посвятила тому, что подрезала многочисленные розовые кусты, обрывала увядшие головки петуний, укрепляла с помощью колышков другие цветы. До появления в Ларкфельде я ничего не смыслила в садоводстве, да и сейчас не слишком в нем разбиралась, но оно очень увлекло меня. Я уже давно уговорила Доусона, нашего старшего садовника, научить меня двум-трем простым операциям и разрешить выполнять их мне самой.

Было очень нелегко работать в жару, и я с наслаждением предвкушала вечернюю ванну, самый любимый момент в моем распорядке дня. В подвале "Приюта кречета" имелся большой бойлер, который ежедневно обеспечивал нас горячей водой. Купание здесь всегда вызывало во мне восторг, в особенности когда я вспоминала, как в детстве мне приходилось стоять в чане с водой.

Когда умер мистер Лэмберт, мы с Элинор заставили себя продолжать обедать в столовой, хотя, видя пустой стул, еще острее чувствовали свое горе. Теперь по крайней мере у меня печаль прошла. В отсутствие Элинор я продолжала есть там одна, а сердечная боль уступила место счастливым, благодарным воспоминаниям о смехе и дружеских разговорах, царивших раньше за этим столом.

Поужинав салатом и холодным мясом, я перешла в гостиную, где ко мне присоединилась миссис Берке, и мы принялись обсуждать домашние дела – счета, предстоящие на следующей неделе покупки и тому подобное. Затем, по настойчивой просьбе миссис Берке и с ощущением полной непригодности к возложенной на меня миссии, я послала за служанкой, которую мы недавно наняли, для того, чтобы сделать ей внушение за скверное отношение к работе. Я старалась вести себя, как взрослая, и делать все, как делала бы в подобной ситуации Элинор, но, судя по тому, что, когда служанка ушла, миссис Берке только вздохнула и закатила глаза к небу, мои усилия не были особенно успешными.

Перед сном я вновь перечитала письмо Элинор. Внимание мое приковала следующая строчка: "Пожалуйста, помолись за меня, Джейни".

Очень странно. На Элинор это совсем не похоже. Ее отец всегда шутил, что она – христианка скорее по привычке, чем по убеждению. В любом случае, очень странные слова, они, в сущности, ни с чем не соотносились в письме, возникали как-то вдруг и не имели продолжения. Без сомнения, именно эти слова навели Дэвида Хэйуорда на мысль о присутствующих в письме отчаянных нотках.

Сидя на краю кровати, я огорченно глядела на письмо и теребила висевший на шее серебряный медальон. После проповеди викария о губительности предрассудков я порой испытывала небольшое чувство вины из-за уверенности, что этот мой талисман, данный Мистером, принес мне чудесную удачу. В сущности, само стихотворение на хинди утверждало совершенно обратное, и тем не менее я никак не могла отказаться от этого представления. Кроме медальона, все, что осталось от моего прошлого, – это лежавшие в одном из ящиков комода ленточка от соломенной шляпы, которая была на мне, когда я встретила мистера Лэмберта, и две мои книги – Библия и "Истории про Джессику".

Я осторожно достала потрепанную Библию, опустилась возле кровати на колени и начала листать страницы. По правде говоря, я не особенно хорошо умела молиться и затруднилась бы точно определить собственные религиозные представления. Живя с Сембуром, я начала читать Библию с шести или семи лет, но почти ничего в ней не понимала. Даже сейчас в голове у меня была изрядная путаница из-за того, что детство я провела в мире монастырей, лам, мантр, веры в карму и перевоплощения.

"Пожалуйста, помолись за меня, Джейни".

Я знала, что Элинор была крещеной и прошла конфирмацию в англиканской церкви. Она попросила меня молиться за нее, и я буду делать это каждый вечер, пока мы не воссоединимся. Закончив молитвы, я негромко прочла двадцать третий псалом. Мне было не по себе. Вставая, я облокотилась о кровать так неудачно, что Библия упала на покрывало. Я попыталась ее подхватить, но зацепилась большим пальцем за тесемку ночной рубашки, в результате чего еще больше подтолкнула книгу, и она, отлетев в дальний край кровати, упала оттуда на пол. К тому же, пытаясь подобрать ее, я умудрилась удариться ногой о кровать.

Сидя на полу, я потирала ногу и бесилась на собственную неловкость. Когда боль утихла, я поднялась и проковыляла к Библии, чтобы подобрать ее и разглядеть, не причинило ли падение книге какого-либо вреда. К своему облегчению, я обнаружила, что переплет цел и страницы не посыпались. Теперь нужно было проверить то, что мистер Лэмберт именовал «форзац» – листы в начале и конце книги, приклеенные к внутренней поверхности кожаного переплета.

Задний форзац, потемневший от времени, как оказалось, треснул внизу, но щель была какая-то странно ровная, больше похожая на специально сделанный разрез, чем на результат падения книги. Я решила, что приклеить бумагу обратно будет совсем не трудно, и, пожалуй, стоит сделать это сейчас, не откладывая до утра. Надев халат, я зажгла свечу, взяла Библию под мышку и направилась через темный дом в маленькую уютную комнату, которую называла своим офисом. Эту комнату обставили для меня мистер Лэмберт и Элинор, когда я приобрела достаточно навыков для того, чтобы вести счета и заниматься работой секретаря. Там я зажгла свет, взяла баночку клея и нож для бумаги. Введя лезвие в щель, я осторожно приподняла форзац, чтобы выяснить, как далеко надо будет класть клей. И тут же застыла, глядя на то, что лежало под форзацем.

Похоже, что это был листок или несколько листков очень тонкой бумаги, лежащие между форзацем и собственно переплетом. Сквозь тонкую бумагу просвечивали маленькие темные знаки… там было что-то написано. До меня дошло, что листочки были нарочно спрятаны в Библию Сембуром или кем-то, кому она принадлежала до него.

Это было волнующее открытие, и на мгновение меня пронзила боль от мысли, что я не могу поделиться им с мистером Лэмбертом, потому что подобного рода необычные события доставляли ему огромное удовольствие. Я осторожно вытащила сложенные бумаги щипчиками, а затем заставила себя приклеить форзац, прежде чем приняться за то, что было под ним спрятано. То были девять листочков шелковистой рисовой бумаги. Такую бумагу мне случалось видеть в Намкхаре, ее изготовляли желтолицые люди, жившие к северу от Бод. Одна из сторон каждого листочка была покрыта мелким и очень аккуратным, похожим на печатные буквы почерком.

Первым моим чувством было разочарование, потому что я уже почти что не сомневалась, что листочки спрятал Сембур, и сейчас предо мной предстанет его крупный круглый почерк. Затем, приглядевшись, я увидела, что первыми словами были "Дорогая Джейни".

Я быстро, но осторожно пролистала послание до последней страницы. Она была исписана мелким почерком примерно до середины, а ниже стояла довольно витиеватая подпись Сембура, которую я хорошо знала. Сердце у меня подпрыгнуло, когда я осознала, что бумаги в самом деле от Сембура и предназначены мне. Он писал мелко и почти что печатными буквами, линия к линии, потому что хотел, чтобы бумаг получилось как можно меньше. Он собирался их спрятать и уже решил, где именно.

Во рту у меня пересохло. Немного дрожа, я включила свет поярче, а затем вернулась к столу и взяла в руки первую страницу. И только я это сделала, как прошлое вдруг со всей силой нахлынуло на меня. Казалось, только вчера я ехала с Сембуром через горы. Все последние годы жизнь в Смон Тьанге представлялась мне бесконечно далекой, почти нереальной, но послание Сембура все в миг воскресило, словно я пробудилась от сна.

Я тряхнула головой, глубоко вздохнула и начала читать.

"Дорогая Джейни!