— Возьмите! — Чубасов, улыбаясь, подвинул зажигалку в форме трактора.
Улыбка у парторга была застенчивая, простоватая, почти глуповатая. Так улыбаются на людях каким-то своим, очень интимным и счастливым мыслям, когда и стесняются этих мыслей и все же не могут не улыбнуться.
Чубасов озадачил и огорчил Бахирева: «Жидковат, жидковат! Разве такой нужен парторг для такого завода, для такого директора? Жених, — повторил он про себя, — и улыбка жениховская».
Продолжая улыбаться, Чубасов повернулся, и Бахирев увидел, что с правой стороны зубы у него сплошь металлические. Это была единственная неправильность на безукоризненно очерченном лице. «Хоть с правой стороны похож на человека», — подумал Бахирев, отвернулся и встретил взгляд Уханова. Уханов взглянул остро, но тут же тактично отвел прозрачные, умные глаза и обратился к Вальгану:
— Как там Толя осваивается?
— Уже главки гоняет! Большому кораблю большое и плавание.
Они говорили о бывшем главном инженере Таборове, переведенном теперь на работу в министерство с большим повышением.
— Он звонил на той неделе, — продолжал Уханов, видимо, занимавшую его тему. — Я его спрашиваю: «Ну, как ты?» — «Шурую! — говорит. — Наши методы, Вальганову школу, внедряю в министерстве!» Я говорю: «Падать будешь — скажи! Соломки принесу по старой дружбе». Хохочет: «Отсюда упадешь — соломкой не спасешься!»
— Этот не упадет! — возразил Вальган.
— Да. Лет пять — глядишь, и министр! — задумчиво протянул Уханов и снова бросил на Бахирева быстрый, испытующий взгляд.
Дмитрий на минуту пожалел, что не послушался Кати, не надел для первого раза новый пиджак с орденами. Он вспомнил про вихор, хотел было его пригладить, протянул руку к тому месту, которое Катя определяла то как «затылочную часть макушки», то как «макушечную часть затылка», но тут же забыл о своем намерении и, вместо того чтобы пригладить, по привычке дернул вихор с такой силой, будто собирался сам себя скальпировать. Здесь, на месте, ему стало еще непонятнее, почему Вальган выбрал в заместители именно его, начальника цеха далекого завода, почему не взял одного из своих заводских людей, хотя бы Уханова. Выбор Вальгана был загадкой и для Бахирева и для других.
Люди постепенно наполняли кабинет, усаживались за длинным столом, перебрасывались словами, говорили с директором с тем оживлением, в котором чувствовались и уважение и симпатия. Один из вошедших бросился в глаза Бахиреву огромным ростом и красным, угрюмым лицом. Он не пошел к столу, а молча сел на стул у самой двери. Глаза его прятались под белыми ершистыми и жесткими бровями, похожими на две зубные щетки.
Когда кабинет наполнился людьми, Вальган встал. Сразу наступила тишина.
— Ну вот, почти весь наш командный состав в сборе. Представляю вам, товарищи, главного инженера Дмитрия Алексеевича Бахирева. Прошу любить и жаловать и с завтрашнего дня с вопросами главного инженера ко мне не обращаться.
Дмитрий подумал и сидя неловко поклонился под любопытными взглядами.
— Кратко информирую вас, товарищи, — стоя, четко, по-военному говорил Вальган. — Самое главное — вопрос энергетики — удалось решить. Осенью завод подключается к новой электростанции.
— Март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь… — тихо начал считать Уханов! — Долгонько!
— Через Госплан не прыгнешь! Между нами, — он прищурился и привычным жестом быстро погладил подбородок, — между нами, я рассчитываю временно получить часть энергии после весеннего паводка со старой ГЭС. Надеюсь, что обком… и лично Сергей Васильевич нам помогут… — Он нагнул голову и опять сощурил веки с хитроватым выражением, словно еще раз прикинул что-то в уме. — Они же заинтересованы иметь передовой завод! Энергию организуем. С металлом сложнее. Кое-что удалось. Послано приказание министерства — дать досрочно, в счет будущего квартала. Как на заводе сейчас с металлом?
— Положение очень серьезное, — лицо Уханова стало озабоченным.
— Брак ест металл, — гулко, как из бочки, донеслось от двери. Белобровый человек легко заполнил всю комнату гудящим голосом. — Литейщики во-вот выбьют нас из графика… Брак ест график, — повторил он упорно.
Но Вальган не стал говорить о браке.
— Министерство требует программу во что бы то ни стало! — сказал он с особым, жестким выражением на мгновенно окаменевшем лице. — Безоговорочное уважение к плану — закон завода! — добавил он, не взглянув на Дмитрия, но, видимо, адресуя ему эту фразу. — Четырнадцатого вышли из графика. Развольничались… Как Магнитка? Идет металл по телеграмме?..
Он взглянул исподлобья на полнеющего, красивого человека с барственной осанкой. Тот поспешно встал.
— Есть металл с Магнитки…
— Бы о чем? — Вальган помолчал. Человек стоял переминаясь. — Вы о фондах? О документах? Или о реальном металле?
— О фондах.
— Где вам нужен металл — в рудниках или в цехах?
Вальган все смотрел исподлобья, смотрел не отрываясь в лицо отвечающего. Под этим взглядом полнеющий человек с вельможным поворотом породистой головы выпрямлялся и вытягивался и наконец сказал жалобно:
— Позвоните сами на Магнитку, Семен Петрович.
— Мне Магнитка не подчиняется. Мне подчиняетесь вы! — ледяным тоном ответил Вальган. — Так будьте любезны обеспечить металл не позднее двадцать третьего!
— Невозможно ж, Семен Петрович! Железная же дорога… Вагоны… Если вы поможете…
— Помочь?.. Ну, так я вам помогу! — Вальган поднял голову и бросил в лицо начальника снабжения: — Я вам приказываю это сделать!
И начальник снабжения, по-военному повернувшись, пошел к двери. Лицо его выражало смесь противоположных чувств — недоумения и решительности, покорности и сопротивления.
Когда он вышел, наступило короткое молчание.
— А как там с нашим гибридом? — осторожно улыбаясь, спросил Уханов.
Бахирев понял, что на заводе «гибридом» называют трактор новой марки. Над ним работал научно-исследовательский институт в контакте с «ведущим» тракторным заводом. Здешние инженеры внесли целый ряд конструктивных изменений, и «гибридный» трактор недавно запустили в производство на трех крупнейших тракторных заводах.
— Что ж с гибридом? — Вальган понимающе улыбнулся и весело встряхнул смоляными волнистыми волосами. — С гибридом все идет так, как надо… Комитет по Сталинским премиям предварительно уже утвердил… Вот видите, что получается, Борис Ильич, когда становишься на почву реальных задач, — обратился он к главному конструктору, видимо, заключая этой фразой какие-то давние разногласия.
Главный конструктор торопливо закивал головой. Он сидел в кресле, безвольно опустив на колени вялые руки. Лицо его с выпуклым лбом и крупными, густо затененными ресницами глазами было бы красиво, если бы не стертая линия тонкого рта и не странная, не то робкая, не то виноватая, улыбка. Так же странен показался Бахиреву и его тоскливо бегающий взгляд.
Бахирев невольно вспомнил взгляд обезьяны в клетке Московского зоопарка, куда он водил Рыжика. Обезьяна как будто все время и боялась чего-то, и непрестанно искала выхода из клетки, и таилась от посторонних.
Похожее — и печальное и фальшивящее, и ищущее выхода — выражение таилось в глубине темных глаз главного конструктора.
— Видите, Борис Ильич, что получается, когда талант и знание работают на главном направлении… — упрямо продолжал Вальган, а конструктор в ответ быстро кивал головой и нервно шевелил костлявыми пальцами.
Закончив разговор, Вальган отпустил инженеров и подозвал Уханова.
— Сориентируйте Дмитрия Алексеевича.
— У нас с девяти рапорт, — сказал Уханов Бахиреву. — Хотите пойти? Сразу войдете в курс всех трудностей.
… Заводской двор говорил словами плакатов, карикатур, лозунгов, таблиц. У начала главной аллеи стояли стенды.
Уханов ввел Дмитрия в сборочный цех, оглянулся и сказал с гордостью:
— Два года назад реконструирован!
Застекленный, как оранжерея, цех был высок и светел. В синеве за сплошными стеклами по-весеннему сияло солнце. Из глубины цеха медлительно и неуклонно текла широкая лента главного конвейера. Течение ее казалось таким же заданным из века, как течение большой реки. Залитый солнечным светом, конвейер двигался, притягивая и подчиняя себе всех и все, — к нему на кран-балках неторопливо подплывали детали, подкатывали юркие автокарки, над ним взвивались гибкие шланги и тросы, к нему прильнули хлопотливые люди. Гудели моторы, урчали гайковерты, свистели бормашинки, лишь люди работали беззвучно и безмолвно. Слов не было слышно в разноголосице металла, да люди и не нуждались в словах — так слаженны, согласованны были их действия. Что бы ни творилось там, за стенами, но здесь, в цехе, под оранжерейным покровом стекла, властвовало покойное движение конвейера, оно все превращало в строгий и стройный поток; даже солнечный свет покорно скользил вслед за конвейером по лоснящимся от масла рельсам и плитам.
