Марксисты за отдельными фактами умеют видеть внутренние, глубинные процессы общественного развития и определить линию действия коммунистов. Разве, по-ленински анализируя жизнь, мы не обязаны взглянуть в глубь вот этих пробоин на тракторах и определить и глубинные их причины и линию партийного действия? Инертные силы старого — достаточно ли мы учитываем их и берем ли в расчет при решении конкретных народнохозяйственных задач? Но как взять в расчет и обезвредить силы людской инерции? Поставить Вальганов и Бликиных под повседневный контроль коллектива? Сманеврировать рублем так, чтобы их личная выгода стала в прямую зависимость от самого главного для народа — от роста производительности труда? Может быть, при таком расчете инертные силы старого в сознании людей будут обезврежены?
Машина Чубасова остановилась у аллеи. Он зашагал по первым палым листьям, еще ярким и крылатым, молча кивнул и стал рядом с Бахиревым.
Сотни рабочих шли мимо живой могилы тракторов и оглядывались на тех двух, кто технически и политически отвечал за аварии, разразившиеся над заводом. Легкий, солнечно-желтый кленовый лист упал и осторожно, как пластырь, лег на край пробоины. «Пластырями не поможешь», — подумал Бахирев, глядя на этот лист. Он поднялся со скамьи и тихо сказал Чубасову:
— Остановить производство.
Он твердил об этом второй месяц, и каждый раз ему самому было трудно выговаривать эту фразу. Остановить живую, пульсирующую жизнь завода, остановить полноводное движение конвейера, остановить эти потоки людей.
— Даже война не остановила производства, — ответил Чубасов.
— Остановить выпуск продукции, — уточнил Бахирев. — Делать все. И собирать на конвейере все, но не ставить противовесы на коленчатые валы.
Они сели на скамейку, словно перед лицом этих искореженных и обвиняющих тракторов вопрос становился и яснее и острее.
— Но все аварии—на тракторах весеннего выпуска, — сказал Чубасов, — все до противоусталостной резбы. В тракторах последней серии не было обрывов.
— Один был. Будут еще.
— Но почему не летят на втором заводе?
— Будут лететь. У них технология выше, поэтому и дефекты конструкции выявятся позднее. Но рано или поздно все-таки выявятся…
Чубасов смотрел на легкий кленовый лист, весь в переходах от зелени к золоту, от золота к багрянцу, весь в тончайших прожилках, и упорно думал. Бахирев идет против фактов. Против жизнью поставленного массового эксперимента. Что говорит в нем? Слепое упорство маньяка? А вдруг та проникновенность, что свойственна таланту? Эти две крайности внешне сходны. Как разобраться? А разобраться необходимо. Упорство маньяка — это ярчайшее проявление косности, место которому не на заводе, а в психиатрической больнице. Талант—это драгоценный двигатель, который партия направляет. За маниакальность говорит тупая, не подкрепленная фактами уверенность. За талант — и дотошность, и широта мысли, и трудолюбие, редкое даже на нашем заводе, заводе трудолюбцев. Разве в нашей промышленности нет редких талантов? А может, ты сидишь с таким талантом на одной скамейке и размышляешь о том, не засадить ли его в психиатрическую лечебницу? Что делать? Выжидать? Но Ждать нельзя. Противовесы летят. Действовать? Но как действовать, когда еще нет ясности в основных причинах и возможных последствиях?
Чубасов задумался о сложнейшем искусстве партийного руководства. Каких противоречивых качеств требует оно от человека! Отвага и осторожность, доброта я беспощадность, железная личная убежденность и восприимчивость к мыслям тысяч людей, способность зорко видеть все вокруг и ни на секунду не терять из поля зрения основной цели — все это должно быть слито в один твердый, все одолевающий сплав. Как одолеть катастрофу с противовесами? Остановить производство? Бред. Но вдруг этот маньяк прав? Вдруг весь завод из-за просчета в конструкции противовесов работает на возврат, на эти вот пробоины?
— Послушай, — сказал он осторожно. — Предположим даже, что вы с Рославлевым правы. Предположим, надо менять конструкцию. Ну, а как быть с теми тысячами тракторов, которые уже вышли в поле и на которых, по твоему мнению, вот-вот полетят противовесы?
— Снять с них противовесы. Пусть работают без противовесов.
— Без противовесов износ больше.
— Пусть будет больше износ, но не будет непоправимых аварий. Из двух зол меньшее…
— Чтобы снять противовесы с тысячи тракторов, разбросанных по всей стране, надо вовлечь несколько министерств — наше министерство, Министерство сельского хозяйства, Министерство совхозов. Нужно вмешательство Совета Министров.
— Нужно, — согласился Бахирев. — Необходимо добиться снятия противовесов. Иначе они все равно полетят. Я убежден в этом.
Бахирев впервые увидел, как наливается густой, темной кровью неизменно спокойное лицо Чубасова.
— Но если ты убежден, так какого рожна ты тут сидишь! — закричал Чубасов, и Бахирев впервые услышал, как Чубасов выругался. — Что ж ты думаешь, Совет Министров и три министерства так враз и запляшут по твоему слову? И в самом деле маньяк!
— Постой, постой! Что ты? Что, по-твоему, я должен делать?
— Экспериментируй, испытывай, убеждай, доказывай всеми способами. Послал ты на испытание хоть один трактор без противовесов? Нет! А хочешь предложить, чтобы на тысячах тракторов снимали противовесы!
Никогда еще он не смотрел на Бахирева с такой злостью, и никогда еще не чувствовал в нем Бахирев такого горячего соумышленника.
— Испытывать, доказывать — это же месяцы!
— А ты как думал? Если б ты был человеком, ты бы уже давно испытал и доказал! Вон они, месяцы, упали, и нет их! — показал он на опавшие листья.
— Как же я мог один? Ведь даже ты…
— Что я? Специалисты держатся прямо противоположных точек зрения. Я хочу знать истинное положение. И я требую: докажи, убеди! А что ты приносишь, кроме филькиных грамот? И предлагаешь, чтоб на основании этих грамот остановили массовое производство и сняли противовесы на тысячах готовых машин! А твоим бумажонкам противостоит жизнь! Целый завод, который работает на той же конструкции и не знает летающих противовесов, — это весомо? Так дай же ты такое, чтоб перевешивало! Убеди, если сам убежден!
Они спорили, а осенние листья, еще легкие и медлительные в полете, чуть слышно прикасались к их плечам и коленям.
— Срочно и широко обсудим на парткоме. Поможем тебе ускорить испытания. Как специалист, убедительно, весомо документируй свою точку зрения… Чтоб не филькина грамота. Чтоб было тебе с чем ехать в Москву, в министерство, в ЦК.
В этот день Бахирев отдал приказ: у десяти тракторов испытательной станции снять противовесы и регулярно вести точную проверку изнашиваемости параллельно с контрольной партией. В этот же день он отдал распоряжение об изготовлении еще десяти опытных двигателей с новой конструкцией противовесов и о срочном испытании их в лаборатории и на испытательной станции. В этот же день он написал еще письма директору и в министерство, требуя немедленно прекратить производство тракторов с прежней конструкцией противовесов. Вальган отменил его распоряжения.
Чубасов прошел к Вальгану. Всегда мягкий и осторожный, парторг едва поздоровался и начал с вопроса, поставленного в лоб:
— На каком основании ты отменил распоряжение о срочном и массовом испытании новой конструкции противовесов?
Так необычен был его жесткий тон, что Вальган встревожился: «Что с ним? Звонили из ЦК? Дали «команду?»
Вальган мягко улыбнулся, пододвинул открытый портсигар.
— Закуривай. Ты советовался в ЦК?
— ЦК за тысячу километров. Там не видно всего того, что видим мы. Если я позвоню, они спросят совета у тех, кто видит.
«Ложная тревога», — успокоился Вальган. Он дружески улыбнулся.
— Если нас спросят, скажем, как оно есть. Вся эта возня с конструкцией не больше, чем маневр, с помощью которого Бахирев хочет уйти от ответственности.
Чубасов настаивал с непривычной непреклонностью. Вальган взял портсигар и захлопнул так энергично, что крышка щелкнула на всю комнату. Он сразу без промаха ударил по самому слабому месту парторга:
