Ответа не потребовалось. Он все понял. Его лицо перекосилось от ужаса. Нет, он боялся не нас, он испугался, что его примут за одного из нас.

– Зачем?!! Зачем?!! – визжал он, мечась по комнате. – Они вас посадят! Они нас всех посадят!!! Господи, я-то здесь при чем?

Он подбежал к болтавшейся вниз головой камере наблюдения, попытался вернуть ее в нормальное положение, несколько секунд вертел в руках, потом подлез под нее и закричал в ослепший объектив:

– Я не с ними! Я не могу вызвать охрану! Они удерживают меня!

Мы почти не отвлекались на него, торопясь сломать все, что ломалось.

– Может, подожжем для верности? – спросил Загорецкий.

– Думаешь? – пожав плечами, я протянул ему зажигалку.

– Ребят, можно я пойду? – Парень в истерике подбежал к нам вплотную. – Отпустите меня, а? Ну что я вам сделал? Ребят!

Лоб парня был покрыт крупными каплями пота. Его колотило от страха.

– Отпустите меня! – дернул он за рукав Загорецкого.

– Да кто тебя держит, черт чудной? – Загорецкий вырвал рукав из его потного кулака. – Иди на все четыре стороны!

– Куда, а? – Кажется, чувак терял рассудок. – Туда? Я пойду туда, ладно? Вниз. На первый этаж, да? Я ничего не скажу охране, обещаю.

Честно говоря, мне было все равно, куда он пойдет и кому расскажет. Я был увлечен построением на столе кострового колодца из скомканных авансовых отчетов.

– Да хоть на минус первый! – хмыкнул я и чиркнул зажигалкой. Пламя начало пожирать первый этаж «колодца».

– Я ничего не скажу охране! – Он продолжал пятиться к выходу. – Ничего не скажу!

Можно было не говорить. Парни в вязаных шапках были уже здесь. Я получил хлесткий удар дубинкой по шее и рухнул на пол. Второй удар достался Загорецкому, третий – парню. Посыпались удары ногами в голову и живот. Я пытался закрываться и уворачиваться, катаясь по полу, но ног было слишком много.

– Этот парень не с нами, он случайно здесь оказался! – Это были последние слова, которые я услышал: один из охранников попал мне тяжелым ботинком в голову, и свет померк…

– Кто и когда должен был снабдить вас оружием?

– У нас не было никакого оружия!

– Каковы были ваши дальнейшие планы? Куда должны были направиться вооруженные группы? Кто проводил инструктаж?

– Не было никаких планов. О вооруженных группах ничего не знаю. И об инструкторах тоже.

– Каким образом осуществлялась связь между отдельными группами боевиков?

– Я не знаю. Мы просто вышли на улицу и стояли там, вечерами возвращаясь на место общего сбора.

– Кто объявлял место сбора? Лидер группы?

– Я не помню. Кажется, это было написано в интернете. На сайте Фронта.

– Установлено, что лидером вашей группы был Загорецкий, входивший в руководство боевиков. Как давно вы начали готовиться к беспорядкам и каковы были ваши функции в группе?

– У меня не было никаких функций, просто в назначенный на сайте день мы вышли на улицу, вот и все.

– Прекратите врать, Исаев! Нам отлично известно, что вы были помощником Загорецкого.

– Я просто вышел на улицу.

– Вас задержали на месте преступления вместе с Загорецким! При попытке поджога офиса корпорации!

– Солдаты оттеснили нас ко входу в офис. Оттуда выскочили охранники и принялись нас избивать. Мы побежали на лестницу, а оттуда на двадцать седьмой этаж. Мы разгромили офис бухгалтерии, находясь в состоянии аффекта.

– Исаев, вы понимаете, что, уклоняясь от дачи показаний, усугубляете свою вину? Мы готовим документы по обвинению вас в терроризме, для передачи сотрудникам спецслужб! Вам дадут пожизненное!

– Мы не занимались терроризмом… мы бастовали, защищая свои права… мы не хотели увольнений и снижения зарплаты…

– Кто и когда должен был снабдить вас оружием?

Это продолжается пятые сутки. Или шестые? Квадратная комната со стенами, выкрашенными белой краской. Яркие лампы дневного света. В глазах постоянная резь и туман. То ли от ламп, то ли от недосыпа. То ли от всего вместе. Ты сидишь на стуле с заведенными за спинку руками. Наручники снимают только у входа в камеру.

Перед тобой стол, на котором нет ничего, кроме компьютера. За компьютером молодой парень в сером костюме ведет запись допроса. Следователь Объединенной службы безопасности картеля стоит в углу и задает вопросы. Иногда он перемещается, встает у тебя за спиной или берет еще один стул и садится прямо напротив. Глаза в глаза.

– Сколько участников было в вашей группе? Назовите имена тех, с кем вы общались лично.

Вопросы постоянно повторяются. Кажется, ты уже сам не понимаешь, что говоришь. Слава богу, тебе нечего сказать. Очень хочется спать. Иногда на столе перед тобой раскладывают пачку фотографий для опознания. Среди всех этих людей ты знаешь только Загорецкого. Пить дают раз в час, теплую воду с привкусом графита.

Через два дня ОСБ передаст тебя в милицию. Или в ФСБ. Ты не знаешь, кто будет вами заниматься.

– Кто и когда должен был снабдить вас оружием?

Помещения не вентилируются. Хочется свежего воздуха, но прогулки запрещены. Тебя никто не избивает. Вчера во время допроса ты потерял сознание от внезапного приступа удушья. Тогда открыли форточку, а стенографист сунул тебе под нос флакон с нашатырным спиртом. У него были запонки с головой бульдога. Постоянно болит голова. Кажется, тебя обвиняют в терроризме.

– На выход!

Вооруженный охранник ведет тебя по белому коридору. От двери, где допрашивают, до двери на лестницу восемь потолочных ламп с грушевидными колпаками. Каждый раз, когда ведут в камеру, ты их пересчитываешь.

Потом ступеньки вниз. При встрече с другим конвоем тебя отворачивают лицом к стене. Бетон приятно холодит лоб.

Потом еще один коридор, там четыре лампы. Наконец охранник снимает наручники и открывает дверь камеры. Его страхует помощник, вооруженный электрошоком. Дверь захлопывают и запирают.

Кроме тебя, в камере еще двое. Мужчина лет пятидесяти, с волевым, но очень утомленным лицом и пустыми серыми глазами. Его зовут Владимир, кажется, он работал в охране трубопроводов нефтяной корпорации. Через неделю он расскажет, что был одним из тех, кто отказался стрелять пластиковыми пулями в людей, принимавших участие в забастовке на нефтеперегонном заводе во Владимирской области. Его почти не вызывают на допросы.

Второй сокамерник – «безумный бухгалтер», как ты его окрестил. Ему двадцать семь. Зовут Пашей. Его водят на допросы так же часто, как и тебя. В те моменты, когда вы пересекаетесь в камере, он почти всегда сидит на шконке, обхватив голову руками и раскачиваясь взад-вперед. Он все время всхлипывает:

– Леночка, девочка моя! Она моя дочка, понимаете? Она же моя дочка. Ей всего пять лет.

Володя на это никак не реагирует, а тебе становится так тошно, что лучше бы снова вызвали на допрос. Ты не можешь слушать это бесконечно. Даже подушка, которой закрываешь уши, не помогает. Леночка все время с тобой.

Бухгалтер развелся с женой, оставив ей квартиру, за которую продолжал выплачивать ипотеку. Или жена сама ушла? К ипотеке это не имеет никакого отношения. Он снял себе маленькую комнату в районе Печатников. «Маленькую-маленькую. В нее даже не помещались Леночкины игрушки». Район ужасный, ты и сам это знаешь. Тем более комната в коммуналке. Фиговые условия для встреч с пятилетним ребенком. Так же думала и жена бухгалтера. Единственное, о чем они смогли договориться, – раз в неделю он забирал ребенка в офис. Проводил с ней час в обед или два часа после работы. После этого дочку забирала жена. Потом она стала приезжать вместе со своим новым молодым человеком. «Успешный парень» или вроде того, ты не особенно вслушиваешься в эпитеты. Встречи сократились с двух часов до часа, потом до сорока минут. «Нет, Галочка не виновата, это он на нее давил. Тот парень». Откуда тихий бухгалтер нашел в себе силы взять в руки нож для разрезания конвертов и «понатыкать дырищ» в том парне, ты не понимаешь. Так же, как и то, каким образом это бытовое убийство могло оказаться в поле расследования ОСБ.