Маркиз отпустил ее так же внезапно, как и обнял, поэтому девушке пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть.

– Надеюсь, теперь вы поняли, – сказал он, – и поэтому уезжайте. Уезжайте немедленно, пока я еще в состоянии вас отпустить.

Медленным движением Арабелла поднесла пальцы к губам. Ее пронизывали дрожь и странное возбуждение, как будто все ее тело было объято пламенем.

Маркиз отошел в дальний конец комнаты.

– Идите, Арабелла, – отвернувшись, проговорил он. – Чего вы ждете?

Девушка не шелохнулась: она не могла уйти, даже если бы и захотела.

– Я люблю вас, Арабелла! – воскликнул маркиз, и выражение его глаз повергло ее в смятение. – Понимаете, люблю, и мне все равно, кто вы и откуда. Мне кажется, я полюбил в то самое мгновение, как увидел на вершине скалы у озера. Ваша красота была ослепительной – я в жизни не встречал ничего подобного! А когда вы, пронзив воздух, вошли в серебряную гладь воды, вы показались мне сказочной богиней, существом из другого мира. Там, на озере, – продолжил после паузы маркиз, – мне было даровано доступное лишь избранным счастье увидеть совершенство. Когда же я обнаружил, что вы всего лишь ребенок, меня охватила растерянность: ведь не обманывали же меня собственные глаза! Но вы были очень убедительны, и я поверил вам, хотя воспоминания о тех мгновениях истинной красоты неотступно преследовали меня.

Маркиз закрыл глаза руками, словно хотел остаться наедине со своей памятью.

– А потом мы встретились в парке, и я уже не смог думать ни о чем, кроме вас – маленькой девочки из классной комнаты, так непохожей на других. Я говорил себе, что меня просто забавляет ваше общество. Это теперь я знаю: меня непреодолимо влекло к вам. – Голос маркиза зазвучал глуше: – Когда сегодня перед ленчем вы вошли в гостиную, я понял, что именно вас ждал всю свою жизнь.

Маркиз умолк. Арабелла протянула ему руки, и, хотя пальцы ее дрожали, девушка улыбалась.

– Но почему вы так расстроены? – спросила она.

– Я не испугал вас? О Арабелла, есть ли на свете другая такая, как вы?!

Маркиз снова обнял ее и начал целовать со страстью человека, изголодавшегося по любви.

– Я люблю тебя! Люблю! – повторял он, осыпая поцелуями ее губы, глаза, щеки, лоб и то место на белоснежной шее, где билась маленькая жилка. – О моя возлюбленная крошка, разве я думал, что обрету тебя?!

Он сжал Арабеллу в своих объятиях, так что у нее перехватило дыхание, и вдруг хриплым от звучавшей в нем боли голосом сказал:

– Мы должны расстаться – я никогда, слышите, никогда не смогу жениться на вас!

Арабелла сидела в своей комнате у секретера и сочиняла письмо. Уже полдюжины листков бумаги было скомкано и отброшено, а написанное все не удовлетворяло ее.

Наконец девушка запечатала письмо сургучом и надписала адрес: "Парламент, министру внутренних дел". Потом собрала испорченные листки, мелко изорвала их и сунула в камин. Что бы ни случилось, никто в замке не должен знать, кто ее адресат. А что министр внутренних дел, именно тот человек, у которого следует искать защиты от разбойников, Арабелла поняла за те несколько часов, которые провела без сна, расставшись с маркизом.

Теперь оставалось только ждать, когда представится случай отправить письмо в Лондон. Мисс Мэйдерсон говорила, что время от времени из Меридейл-Хауса кто-нибудь приезжает за слугами. Значит, можно надеяться, что рано или поздно здесь появится человек, не связанный родством ни с кем в замке или в поместье.

Конкретного плана действий Арабелла не имела, однако решила на всякий случай подготовить письмо, чтобы потом не сочинять его в спешке, когда не будет возможности тщательно обдумать каждое слово.

Когда опасное послание было написано, девушка после некоторых размышлений спрятала его в зеленую бархатную сумочку, доставшуюся ей вместе с платьями маркизы.

Покончив с делами, Арабелла выглянула в окно. Было совсем рано: на небе едва брезжила алая полоска зари. Девушка сняла шаль, наброшенную поверх ночной сорочки, и скользнула в постель. Свежесть утреннего ветерка, ворвавшегося в открытое окно, ласкала лицо и успокаивала кожу, опаленную жаром страстных губ маркиза.

Арабелла прикрыла глаза и снова ясно услышала его хриплый голос:

"Я никогда не смогу жениться на вас!"

В первое мгновение у нее было такое чувство, будто ее ударили. Когда она заговорила, собственный голос показался ей чужим.

"Это из-за различия в нашем положении?" – только и спросила она.

Глаза маркиза полыхнули огнем.

"И как только подобное могло прийти вам в голову?! Да, мне неизвестно, из какой вы семьи, зато мне известно другое: вы оказали бы мне высочайшую честь, согласившись стать моей женой. Это я считал бы себя недостойным вас".

"Тогда я ничего не понимаю", – едва слышно произнесла Арабелла.

Маркиз приблизился к ней.

"О моя возлюбленная девочка! Я сделал вам больно, – сокрушенно проговорил он. – Обидеть вас все равно, что оторвать крылья у бабочки: вы так же хрупки и так же прекрасны.

В голосе маркиза зазвучали глубокие, ласкающие ноты, и вдруг настроение его резко переменилось.

Вы снова вводите меня в искушение, Арабелла. Когда я смотрю в ваши глаза, я забываю обо всем на свете, когда вижу ваши подрагивающие губы, думаю только о том, что страстно хочу их целовать. Ну не пытка ли это?! Если вы останетесь, уехать придется мне!"

"Нет, нет! – вскричала Арабелла, вспомнив о той смертельной опасности, которая подстерегала маркиза за пределами замка. – Ни в коем случае! Если бы объяснили мне…"

"Почему я не могу жениться? – перебил ее маркиз. – А разве это не очевидно?"

"Нет", – ответила Арабелла, устремив на него полный недоумения взгляд.

"Даже когда вы смотрите на Бьюлу?" – тихо спросил маркиз.

"Бьюлу?!"

"Именно. Неужели вы полагаете, я хочу, чтобы мой ребенок оказался таким, как она? Только представьте, что это мой сын… наследник титула и всего, чем я владею!"

"Но это невозможно", – начала Арабелла.

"К чему слова, – прервал ее маркиз. – Это у нас в роду. В крови Бельмонтов, которой я так гордился! Я изучал историю своего рода. Один мой предок был казначеем короля Генриха Восьмого, другой командовал армией у Карла Второго. Мой прапрапрадед дрался с Мальборо. Все это были сильные, красивые люди, которыми гордилась бы любая семья".

"Бьюла, без сомнения, является печальным исключением".

"Ой ли? Кто знает, какие семейные тайны хранит история? А вдруг уродство и безумие передаются в нашем роду из поколения в поколение?"

В голосе маркиза было столько боли, что Арабелла сочувственно положила руку ему на плечо.

"Прошу вас, милорд, не мучьте себя! Ваши подозрения беспочвенны".

"Разве у вас есть доказательства? – ответил маркиз и, закрыв лицо руками, отвернулся. – Теперь вы знаете, – через некоторое время снова заговорил он, – почему я все это время не приезжал домой".

"Вам было страшно видеть девочку?"

"Страшно! Я, человек, которого отмечали за храбрость в бою, человек, ни разу не дрогнувший перед лицом неприятеля, превращался в жалкого труса при мысли о встрече с этим несчастным созданием!"

"Но вы же видели ее раньше?"

"Мне следует рассказать все с самого начала. Я поклялся никогда не говорить на эту тему, но вы должны знать, почему моя любовь к вам, всего лишь волшебный сон, который лучше забыть".

"Я никогда не сделаю этого!" – отрезала Арабелла.

"О дорогая! За эти слова я люблю вас еще больше. Но выслушайте же меня до конца. Может, тогда и в ваших глазах я буду так же обречен, как в своих собственных".

"Давайте присядем", – мягко предложила Арабелла, увлекая маркиза на софу около камина. Лицо его было странно осунувшимся: за то время, что они провели в этой комнате, он, казалось, постарел на несколько лет.

"Несчастье с отцом произошло, когда я был в Оксфорде. Узнав об этом, я бросился домой и застал его в очень плохом состоянии. На мое предложение остаться матушка ответила отказом: она не хотела, чтобы я бросал учебу. Мне было двадцать тогда, и мой диплом представлялся нам обоим чем-то очень важным. Я продолжил занятия и снова появился дома только на каникулах. Отец угасал, а матушка находилась в постоянном нервном напряжении, что было на нее совсем не похоже. Более того, она была на грани срыва, беспричинно плакала и буквально цеплялась за меня, когда мне пришло время возвращаться в университет. Вполне естественно, что подобное матушкино состояние я объяснял ее тревогой за отца. Врачи почти не оставляли отцу надежд на выздоровление, – сделав над собой усилие, продолжал маркиз, – тем не менее известие о его кончине было для меня настоящим ударом. Я поспешил домой, чтобы помочь матушке с похоронами. Именно тогда у меня закралось подозрение, что она ждет ребенка. Я не стал докучать ей расспросами и отправился к Мэтти: Она подтвердила мою догадку. Мне показалось странным, что матушка не сказала мне обо всем сама. Ее недоверие глубоко уязвило меня".