– А, так вот зачем Абу с самого утра торчит в спальне у капитана! – воскликнула Джарита. – Помогает твоему мужчине одеться.

– Он не мой мужчина, запомни это, Джарита, – надулась Рэнди, надевая на запястья золотые браслеты. – Джеймс мой гость и близкий друг моей бабушки. А теперь помоги мне надеть сари, я опаздываю.

Сари было оранжевым, с золотой вышивкой. Джарита ловко обернула его вокруг талии Рэнди и закрепила свободный конец у нее на плече. Теперь осталось лишь надеть расшитую золотом вуаль.

Джеймс нервно переминался с ноги на ногу, привыкая к новой одежде. Она не стесняла движений, была легкой и удобной, но все же оставалась слишком непривычной. Лицо, уши, шею и руки Джеймса покрывал слой коричневого грима, который должен был сделать его похожим на индуса. Густые волосы скрывал широкий тюрбан, повязанный на голове.

Джеймс поправил широкий пояс, туго обхвативший его талию, большой медальон, свисавший на грудь, и постучал в спальню Рэнди. Ему открыла она сама – прекрасная, словно ожившая принцесса из восточной сказки.

– Вы невероятно хороши в этом наряде, – проговорил Джеймс. – А как я вам кажусь?

Рэнди окинула его с ног до головы внимательным взглядом и просияла:

– Принц. Настоящий кашмирский принц, высокий и красивый. Стивен видел вас в этом наряде?

– Слава богу, нет. Он уехал с самого утра, за что я ему премного благодарен. Могу представить, сколько шуток мне пришлось бы выслушать. – Джеймс поднял свою руку и спросил, поворачивая ее к свету: – А что, все это в самом деле так уж необходимо?

– Да, если вы хотите пойти вместе со мной. Больные в госпитале – это простые бедные люди, и они боятся иностранцев. Зачем же зря волновать их, проще нанести на себя немного краски и переодеться.

Госпиталь располагался на окраине Калькутты, среди трущоб. Джеймс и Ксавьер поехали туда верхом, держась возле паланкина, в котором сидела Рэнди. Шестеро мускулистых индусов, которые несли паланкин, были не простыми носильщиками, а лучшими охранниками, которых прислал принц Акбар. Сквозь прозрачную легкую занавеску Рэнди могла не только видеть дорогу, но и рассказывать Джеймсу о достопримечательностях, попадавшихся им на пути.

Возле госпиталя толпились люди, и Джеймса поразила та сердечность, с которой они встретили Рэнди, вышедшую из паланкина. Все они называли ее тем именем, что дал ей когда-то старый махараджа. Рэнди улыбалась, называла всех по именам и о чем-то говорила с ними, – разумеется, на хинди, так что Джеймс не понимал ни единого слова.

«Она и впрямь похожа на золотое пламя», – подумал он.

Все утро он наблюдал за тем, как Рэнди общается с больными. Слова были не нужны, он и без этого понимал все, что происходит, видел, как тянутся к Рэнди пожилые индусы и как затихают на ее руках больные дети. Казалось, одно ее прикосновение прогоняет боль и дает им облегчение. Проведя несколько минут с одним больным, она немедленно спешила к следующему.

Дольше всего она задерживалась у постели тяжело больных, не способных говорить. Она брала их за руки, закрывала глаза, словно прислушиваясь к чему-то, а затем обменивалась несколькими короткими фразами с сопровождавшим ее врачом-монахом.

Было уже за полдень, когда к Рэнди подошел один из одетых в коричневую рясу монахов. Он прошептал несколько слов, и Джеймс увидел, каким печальным сделалось лицо Рэнди, заметил слезы, навернувшиеся ей на глаза. Он не знал, что именно случилось в госпитале, но понял, что пришла беда.

– Что случилось, Рэнди? – негромко спросил Джеймс.

– Тот новорожденный мальчик и его мать. Они оба при смерти, и брат Каспер просит меня пройти к ним.

– Но что ты можешь для них сделать? Ты же не врач, – возразил Джеймс, незаметно для себя переходя на «ты».

– Нет, но могу подсказать доктору, в чем причина болезни. Быть может, нам удастся спасти хотя бы ребенка, – покачала головой Рэнди.

И Рэнди заспешила по коридору вслед за низеньким коренастым братом Каспером. Джеймс последовал за ними и вскоре оказался б небольшой комнате, где лежала умирающая.

Рэнди говорила тогда, что мать очень молода, но сейчас Джеймс увидел на постели юную индианку, совсем девочку, с длинными темными волосами и карими глазами, лихорадочно блестевшими от жара. Взгляд больной был неподвижным, обращенным куда-то далеко ввысь – быть может, к тем вершинам, куда собиралась отлететь ее душа. Умирающая уже не реагировала ни на что, даже на собственного ребенка, жалобно плачущего рядом с ней.

Рэнди присела на постель возле индианки, взяла ее за руку, прикрыла глаза, и Джеймсу показалось, что она молится. Затем Рэнди начала говорить:

– Тяжело дышать… жар… все горит внутри… какая боль… и какая слабость… я ухожу… малыш… мой бедный малыш…

Внезапно она перестала говорить, резко отодвинулась в сторону, и даже Джеймс, который был несведущ в медицине, понял, что юная индианка умерла. Монах подошел к постели, чтобы прикрыть покойную простыней, а Рэнди тем временем взяла на руки ребенка и сказала:

– Бедный малыш. Твоя мать умерла с мыслями о тебе. Не плачь, мой хороший, мы не оставим тебя одного.

Еще никогда в жизни Джеймс не чувствовал себя таким беспомощным и бесполезным. Он не переставая продолжал думать о том, что только что увидел и услышал, а Рэнди тем временем хлопотала над малышом. Затем Джеймс посмотрел на брата Каспера, увидел, как тот сокрушенно покачал головой, и понял, что минуты ребенка тоже сочтены.

Но Рэнди еще не сдалась. Она искупала младенца, влила ему в рот несколько ложечек отвара, а затем долго баюкала его на руках, но ничто не могло погасить жар, сжигавший крохотное тельце. Дыхание ребенка становилось все слабее, он замолчал и больше не шевелился.

– Посмотри, Джеймс, он, кажется, уснул. Быть может, травяной отвар помог ему, – с надеждой прошептала Рэнди. – Как ты думаешь, ему стало лучше?

– Нет, не стало, – ответил Джеймс, опускаясь рядом с ней на колени. – Боюсь, что бедный малыш умирает.

– Нет, Джеймс, я не верю, не хочу в это верить, – яростно тряхнула головой Рэнди. – Смотри, жар у него начал спадать.

– Прости, любовь моя, но ты видишь то, что тебе хочется увидеть.

– Нет, Джеймс, ты просто не понимаешь, – продолжала сопротивляться Рэнди. – И мне вовсе не нужны глаза для того, чтобы видеть. Я чувствую.

– Хоть глазами смотри, хоть сердцем чувствуй, но он умирает.

– Он не должен умереть. Я не допущу этого, – она обхватила ребенка и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Ну, давай, мой хороший, давай.

Внезапно Рэнди остановилась, затем разложила безжизненное тельце на коленях и приникла ртом к его крошечным губам, вдувая воздух в легкие младенца.

– Дыши, малыш, дыши, – приговаривала она между каждым новым вдохом. – Ты должен дышать.

Прошло еще немало времени, прежде чем Джеймсу с братом Каспером удалось отобрать у нее похолодевшее тельце. Затем Джеймс обнял Рэнди за плечи, и та разрыдалась у него на груди.

– Это я виновата в том, что он умер, – причитала она сквозь слезы.

– Глупости. Мать и ребенок были больны. Что ты могла для них сделать?

Рэнди оттолкнула Джеймса, вытащила из рукава своей чоли носовой платок и принялась утирать глаза.

– Нет, это моя вина, Джеймс. Если бы я была здесь вчера, я могла бы предупредить врачей.

– Не кори себя понапрасну, Рэнди. Как ты могла спасти мать, ведь она еще сама была девочкой. Разве можно ей было иметь ребенка?

– Они нуждались в моей помощи, а я вчера занималась собой и бросила их. Это станет для меня жестоким уроком, и впредь я не повторю своей ошибки.

– Рэнди, о чем ты толкуешь? – спросил Джеймс, когда Рэнди повернулась и пошла к двери. – Прошу тебя, объясни. Я ничего не понимаю.

Она обернулась. Глаза у нее стали сухими, губы поджаты.

– Благодарю вас за ваше участие, капитан Грейсон, но я вынуждена отклонить ваше предложение и не уеду в Англию. Я решила остаться здесь.