Завтруппой строго поглядел на артиста, помолчал, а потом произнес внушительно:

— Премию получать ты можешь, не считаясь с возрастом. Так? А когда надо помочь и не допустить, чтобы отменился спектакль, то у тебя почему-то возраст вылезает на первое место, — так? Ох, Пыпин, Пыпин, смотри, как бы тебе не пришлось впоследствии жалеть, что ты — такой щепетильный в отношении этого возраста!..

— Палсаныч! Да я же… Я ведь… Я всею душою готов… Когда надо играть?

— Вот! Это уже — другое дело. Это — правильные слова. Но ты и меня пойми правильно, Пыпин: играть тебе придется завтра. Не позднее, чем завтра утром. То есть — на дневном спектакле…

— Вы шутите, Палсаныч! — воскликнул молодой артист.

— Как это — «шучу»? — сурово отозвался завтруппой. — Разве я тебя для шуток к себе пригласил? Ступай сейчас к Варваре — она ведет данный спектакль, то есть — «Взрыв в степи». Она тебе даст роль Михеича…

— Как?! — Михеича?! Такого старика?!

— А чем он там особенно стар? Ну, по пьесе ему лет семьдесят пять. Так и поболе того люди у нас живут… Условия теперь у нас резко улучшились, статистика показывает, что и свыше ста лет тянут отдельные старики и старухи…

— Но я-то, я, Палсаныч, прожил всего двадцать два года. Мне зрители и не поверят, если я стану притворяться дряхлым пенсионером…

— А ты не притворяйся. Ты дай типа. Образ покажи! Вживись в эту колоритную фигуру старого рабочего. Создай художественный, так сказать, облик…

— Когда же я его успею создать, если утром уже — спектакль?! А где застольный период? Где — изучение подтекстов? Где предлагаемые обстоятельства, Палсаныч?

— Обстоятельства тебе предлагаются такие, Пыпин: или ты выручишь родной коллектив, или этот коллектив тебе такое пропишет, что своих не узнаешь! Понятно тебе, Пыпин? А сейчас не мешай мне работать: найди помрежа — Варвару то есть, и начинай творческое вживание в образ Михеича! Ну?!

Артист Пыпин, не спуская глаз с завтруппой, стал пятиться к дверям. Очевидно, он надеялся, что владелец кабинета в последнюю секунду весело засмеется и объявит: то была шутка. Играть роль Михеича не надо!

Но завтруппой склонился над столом, снова принялся ворошить бумаги. И бедняга актер понял: не миновать ему завтра «давать типа» в роли старика Михеича…

И вот наступил час этого искуса: занавес раздвинулся, открыв глазам зрителей декорации и всех участников спектакля. А среди них — молодой артист С. Пыпин в роли пенсионера Михеича. Михеич выглядел вполне пристойно в своем скромном костюме из хлопчатобумажно-го «рубчика» черного цвета, в очках с поломанной металлической оправой, с седыми усами и в паричке, где седая же шевелюра сочеталась с проплешинами… Правда, голос был необычайно свеж для пожилого персонажа. Но главное затруднение, естественно, заключалось в том, что Михеич очень плохо помнил свой текст. Суфлер громко подавал реплики пенсионера. Настолько громко, что зрители слышали все, что надобно было произнести Михеичу, два, а то — и три раза: сперва от суфлера, который высунулся из будки до половины роста, а затем уже — от Михеича как такового. И притом суфлер-то говорил полностью, а Михеич многое скрадывал или переиначивал… Но кто же не знает этого положения вещей, когда исполнитель «ни в зуб ногою» не помнит своих слов?..

— Нет, доченька, не пара он тебе, никак не пара! — подавал свистящим громким шепотом добросовестный мастер подсказа.

— А? — переспрашивал Пыпин, приложив ладонь к уху и нагнувшись к будке.

— Я говорю: «не пара он тебе, совсем не пара»!

— Кто — не пара?

— Он! — и суфлер тыкал пальцем в сторону кулис, желая тем показать, что личности, которая — не пара, в данный момент на сцене нет.

Сережа озирался. И, не увидев там, куда направлен был перст указующий, ни одного из своих партнеров по сцене, снова допрашивал суфлера:

— Да кто — «он-то»?! Кто кому — не пара? Мне — что ли?

— Не тебе, а дочке. Вот ей! — надрывался человек из будки. И он снова тыкал пальцем — на сей раз в одну из артисток, присутствующих на сцене.

— А-а… Вот оно что! — отзывался Пыпин-Михеич. — Теперь я понял. Да, дочка. Он тебе — не пара. — И тут же обращался к суфлеру со следующим вопросом: — Слушай, Андрей, а я ей — пара?

— Ты же ей — отец! — рявкал суфлер. — Отец! Понимаешь?! Папа ты ей! Родитель, одним словом!

— Да, ты мой горячо любимый папа, — вступала в диалог артистка, исполняющая роль дочки. — И ты считаешь, что он — Никодим, значит, он — мне не пара… Вот так!

— Ффу! наконец разобрались! — радостно констатировал Пыпин. И, склонившись к будке, давал команду: — Толкай дальше! Что я тебе говорю?

— Ты говоришь: «Вот помяни мое слово, он тебя не любит, ему нужны твои большие производственные премии и та новая квартира, которую тебе предоставляют за твой ударный труд…»

— Чего, чего ему нужно?

А тут уже из зала потерявшие терпение зрители кричали:

— Квартира ему нужна! Деньги! Ну, кто этого не понимает? Играйте дальше!

В задних рядах подхватывал кто-то:

— Слушай, старик, если ты вообще такой тупой, то зачем ты вмешиваешься в дела дочери? Пускай они сами разберутся!..

— Кхм, нда, — крякнул Пыпин, — Ну, я пойду на огород. А вы тут, действительно, разберитесь: что к чему?..

Уход Михеича воспринимался с облегчением как артистами, так и публикой…

И тем не менее, когда на следующий день Пыпин пришел к заведующему труппой, тот встретил его ласково:

— Молодец! — начал он, раскрывая объятия. — Воистину: выручил родной коллектив. Правда, во втором акте паричок у тебя немножко отклеился и одного уса не было… потом, текст не очень твердо ты проговаривал. А все-таки — сыграл! И спектакль отменять не пришлось! Молодец! Мы тебе уже вывесили благодарность на доске. Поди почитай… Стой!.. Ты не сразу иди! У меня к тебе еще дельце накопилось…

Сергей Пыпин вопросительно поднял брови. А завтруппой, стыдливо почесывая затылок, заметил:

— Только ты пойми меня правильно, Пыпин. Родной коллектив — то есть наш же театр — просит тебя еще разок выручить его. Поскольку ты показал себя, так сказать, мастером создания блитц-образов, что ли, ты… Что ты качаешься, Пыпин? Уж не хватил ли ты на радостях тово — грамм полтораста-двести, а?

— Ничего я не хватил, Палсаныч. И когда мне было «хватать»? Я же еще вчера играл, как вы знаете, совершенно новую для меня роль…

— Правильно! И мы этой услуги родному коллективу не забудем. То есть сам коллектив не забудет. А теперь выручи нас еще раз. Сыграй ты в комедии «Большой недолив» роль веселой такой разбитной старухи Еремеевны…

— Кого сыграть? — переспросил Пыпин и поковырял пальцем в обоих ушах, полагая, очевидно, что он плохо слышит: уши, мол, заложило…

— Еремеевну будешь исполнять. Разбитная старуха — ее у нас вообще-то играет Спесивце-ва Анна Никандровна. Но Спесивцеву положили в больницу с подозрением на инсульт. А спектакль отменять управление культуры нам не разрешает. Вот и представился для тебя случай еще раз оказать услугу родному колл… Слушай, если тебя так заносит поминутно, ты лучше сядь! Сядь, Сереженька, посиди: в ногах правды нет. А тебе, как артисту, которому предстоит скоро дать на сцене иключительно правдивый образ нашей глубоко советской старушки…

— Но почему же я должен играть еще и старушку?! — провыл Пыпин.

— Ах, ты вот как ставишь вопрос? Хочешь отбрыкаться от почетной задачи, которая… при которой… в общем, не желаешь выручить родной колле…

— Дайте я выручу родной коллектив в какой-нибудь мужской роли! Я ведь все-таки мужчина! И к вам поступал в труппу на роли только мужские, в крайнем случае — юношеские там… подростковые…

— Видишь, Пыпин, какой ты мелкий эгоист. Скорее даже эгоцентрик. Все бы тебе выигрышные молодежные роли исполнять, выдрючиваться перед девчонками в зрительном зале и у выхода из театра… А когда тебе предлагают серьезную творческую работу…

— Ну, какое ж это для меня творчество — играть старуху?! Палсаныч, вы только подумайте: что вы мне предлагаете?!