Чаще всего там особенно и смотреть-то не на что: у большинства людей аура столь же тусклая, как нечищеная обувь. Но порой все же можно уловить и нечто стоящее. Ослепительную вспышку гнева, при которой лицо у человека остается абсолютно бесстрастным. Ярко-розовое пламя, как стяг, реющее над парой влюбленных. Серо-зеленый покров тайны. Это, разумеется, очень помогает, если постоянно имеешь дело с людьми. А также чрезвычайно полезно при игре в карты, особенно когда не хватает денег.

Есть один старинный магический жест, который одни называют Глазом Черного Тескатлипоки, другие – Дымящимся Зеркалом; этот жест помогает сосредоточить все внимание на индивидуальных особенностях человека. Я научилась пользоваться им в Мехико и теперь, обладая достаточным практическим опытом и познаниями в области магических жестов и знаков, легко могу определить, кто лжет, кто боится, кто обманывает жену, кто страстно жаждет денег.

Постепенно я научилась не только разбираться в цветах чужой ауры, но и манипулировать своей, то придавая ей приятный розовый оттенок – если требовалось проявить осторожность, – то приглушая все краски и как бы облекая себя в уютный плащ невзрачности, незначительности, позволяющий стать личностью абсолютно не запоминающейся, почти невидимкой.

Лишь позднее я пришла к выводу, что во всем этом не обходится без магии. Как и все дети, воспитанные на сказках, я ждала от магии огненного фейерверка, взмахов волшебной палочкой, полетов на метле. Магия в книгах моей матери казалась мне ужасно скучной, пресно академичной со своими дурацкими длинными заклинаниями и напыщенными старцами магами, и такую магию я уж никак не могла бы назвать волшебством.

С другой стороны, моя мать магией вовсе и не владела. Несмотря на все свои научные опыты, изучение заклятий, вращение хрустальных шаров при свечах и гадание с помощью карт Таро, она – я, во всяком случае, ни разу никакого волшебства в ее исполнении не видела! – в лучшем случае могла сотворить незначительную иллюзию. Некоторые люди просто-напросто лишены подобных задатков; я поняла это по цветам ее ауры задолго до того, как сказала ей об этом. Ну не было у нее необходимых качеств, чтобы стать настоящей ведьмой!

Но если колдовство моей матери и не давалось, то знаниями она действительно обладала большими. Она держала лавку в пригородах Лондона, где торговала книгами по оккультным наукам, и там ее посещали самые разные люди. В том числе маги высокого полета, последователи Одина, всевозможные «язычники», а иногда и так называемые сатанисты (все без исключения прыщавые, словно переходный возраст у них затянулся до старости).

От них – а также от матери – я в итоге и узнала то, что было мне так необходимо. Мать была уверена: если дать мне доступ ко всем формам оккультизма, я непременно сумею впоследствии сама выбрать свой путь. Она же была последовательницей какой-то непонятной секты, представители которой верили, что дельфины – это особая просвещенная раса, и практиковали некую «земную магию», столь же безвредную, сколь и бездейственную.

Но все в мире имеет свое предназначение, и, обнаружив это, я годами мучительно собирала и копила те крохи практической магии, которые сумела извлечь из этого бессмысленного, смехотворного, шутовского культа. Я выяснила, что обычно магия – если она вообще содержится в том или ином культе – глубоко спрятана под удушающим пологом ритуалов, драматических действ, всевозможных постов и различных, никому не нужных наук, призванных окутать флером таинственности поиски того, что реально будет работать. Моя мать ритуалы прямо-таки обожала – мне же нужна была просто книга рецептов.

Так что я самостоятельно погрузилась в изучение рун, карт Таро, хрустальных шаров и маятников. Я изучала гербологию и древнекитайскую мифологию по книге «И-цзин», собирала вишни на «золотой заре», я в итоге полностью отвергла теорию Кроули (взяв на вооружение только его карты Таро, которые очень красивы); я честно и сосредоточенно исследовала свое внутреннее «я» и страшно веселилась, читая «Либер Нулл» и «Некрономикон».

Но наиболее рьяно я изучала верования и представления народов Центральной Америки – майя, инков и, главное, ацтеков. Отчего-то именно ацтеки интересовали меня больше всего; благодаря их мифам я узнала о жертвоприношениях, о дуализме богов, о вселенском зле, о том, чему соответствуют цвета человеческой ауры, об ужасе смерти и о том, что единственный способ выжить в этом мире – это сопротивляться изо всех сил, любыми, даже самыми грязными, способами…

Результатом и стала моя Система, тщательно отшлифованная за годы испытаний и ошибок и представляющая собой определенное количество сведений о вполне реальных растительных снадобьях (в том числе о таких весьма полезных вещах, как яды и галлюциногены), а также – о магических жестах и именах, некоторых дыхательных и физических упражнениях; а также – о некоторых бодрящих зельях и микстурах; а также – о некоторых астральных телах и самовнушении; а также – о некоторых магических заклятиях (я не поклонница произносимых вслух заклинаний, но некоторые из них действуют очень неплохо); а также – глубокое понимание цветов человеческой ауры и умение ими манипулировать, то есть по собственному желанию становиться такой, какой меня хотели бы видеть другие, окутывать волшебными чарами и себя, и других, по своей воле изменять весь мир.

Однако за все это время я, к огорчению моей матери, так и не присоединилась ни к одной секте, ни к одному направлению. Ей это очень не нравилось, она утверждала, что с моей стороны «просто аморально» отсеивать только то, что мне нравится, из многочисленных и, с ее точки зрения, порочных верований; ей бы хотелось, чтобы и я тоже стала членом какого-нибудь милого и вполне дружелюбного сообщества колдунов и ведьм, где можно было бы «общаться с интересными людьми» и знакомиться с приличными, не внушающими опасений молодыми людьми; или я могла бы тоже присоединиться к последователям ее «аквашколы» и заниматься изучением философии дельфинов.

– Во что же все-таки ты веришь? – спрашивала она меня, длинными нервными пальцами перебирая четки. – В чем суть твоих верований, в чем проявляется аватара[29] твоего божества?

И я, недоуменно пожав плечами, отвечала:

– Зачем сводить все к какой-то религии, к какому-то божеству? Мне интересно то, что способно реально действовать, а не то, сколько ангелов могут танцевать на булавочной головке или какого цвета свечу следует зажечь, чтобы навести любовные чары.

(На самом деле я давно уже открыла для себя, что в плане соблазна цветные свечи сильно проигрывают в сравнении с оральным сексом.)

Мать только вздыхала, мило печалясь, и в очередной раз повторяла, что я, видимо, избрала в жизни свой собственный путь. И это действительно было так; этим путем я следую и поныне. Он приводил меня во многие интересные места – сюда, например, – но пока что я ни разу не встречала свидетельств того, что я, как личность, далеко не уникальна; я даже предположить этого не могла.

Но пожалуй, лишь до сих пор.

Янна Шарбонно. Чересчур благозвучное имя, чтобы быть по-настоящему правдоподобным. И ее приглушенная аура тоже свидетельствует о какой-то фальши, обмане, хотя, подозреваю, у нее имеется целый арсенал средств, способных скрыть ее истинное лицо, так что лишь в те мгновения, когда эта система защиты несколько ослаблена, мне удается мельком разглядеть его.

«Мама не любит, когда мы чем-то отличаемся от других».

Интересно.

Кстати, как называлась эта деревня? Ланскне? Надо непременно ее отыскать. А там, возможно, найдется и некий ключ – скажем, давний скандал или какой-то другой след, оставленный женщиной с ребенком, – любые сведения, способные пролить свет на прошлое этой пары темных лошадок.

В интернете я отыскала только два упоминания об этом селении – оба на сайтах, посвященных фольклору и праздникам юго-западной Франции; название Ланскне-су-Танн оба раза было связано с одним популярным пасхальным фестивалем, впервые устроенным там немногим более четырех лет назад.