Руки, помимо его воли, потянулись обнять ее за узкие, хрупкие плечи, но он сжал кулаки так, чтобы ногти впивались в ладони, забыв о том, что боли он все равно не чувствует…
Неужели я не имею права теперь даже на любовь, подумал он. Ведь Коры все равно давно уже нет, и кто тебя осудит, если и Несса любит тебя – это заметно, – и ты любишь ее?!. Но он вспомнил слова Нессы, сказанные ею при первом их знакомстве: «Я хочу иметь детей», и ему стало скверно. А что, если изменение в моих генах никак не повлияло на способность делать детей? Что, если она когда-нибудь действительно забеременеет от меня? Не осложняй свою жизнь, братец, возьми-ка себя в руки. Ты же – милитар, бессмертный воин, которому не положено иметь родных и близких.
И он резко встал и сказал, не слыша своего голоса: – Что ж, спасибо за гостеприимство, Несса. Мне пора…
Она тоже поднялась, и в глазах ее он прочитал такую безмерную боль, от которой ему стало не по себе.
– Гал, – сказала она. – А меня ты возьмешь с собой на войну?
– Зачем? – глупо спросил он.
– Я тоже хочу стать бессмертной, – сказала она. – Чтобы всегда быть с тобой…
Это было окончательное признание. Он давно уже не испытывал боли, но сейчас она охватила его и скрутила изнутри мягкой когтистой лапой, и, чтобы хоть как-то избавиться от нее, он, не говоря ни слова, повернулся и пошел к выходу.
Несса не стала провожать его. Она проводила его взглядом в спину.
* * *
Это было уже совсем в другом городе – Гал давно путал их названия.
Он лежал в гостиничной кабине на сто пятнадцатом этаже и смотрел в окно на звезды. Как ни странно, но на такой высоте почему-то казалось, что звезды отсюда не ближе, а еще дальше, чем когда смотришь на них с земли. Браслет настойчиво жужжал зуммером вызова и слегка покалывал в запястье – на тот случай, если бы Гал спал.
Не буду отвечать, подумал Светов. Ну их всех к черту! Какое им дело до меня? Опять будут просить сделать кого-то бессмертным. Почему-то им кажется, что бессмертие подобно зубной пасте: если веришь рекламе – решишь все проблемы. Им и в голову не приходит, что это, наоборот, начало всех проблем. Да, конечно, каждый боится смерти. И каждому хочется перехитрить природу, обмануть все физические законы – и увековечить себя во плоти. А потом приходит отрезвление. Оно неизбежно, ведь, только обретя неуязвимость, начинаешь понимать: ты как бы приговорил себя стоять на берегу, от которого отплывает в вечное путешествие корабль, на борту которого – все остальное человечество.
И в этой связи еще не известно, кому из нас легче: мне, имеющему возможность дотянуться до пассажирской палубы и высадить на берег кого-нибудь из пассажиров, или таким, как Альгис, брат Нессы, которым остается только быть пассивным провожающим уходящего навсегда корабля…
На всей Земле нас, которых Пришельцы сделали бессмертными, пока несколько тысяч. Что же будет, когда они в конце концов сомнут наше жалкое сопротивление (а большинство людей им в этом с удовольствием поможет) и начнут раздавать бессмертие направо и налево? Держиморде и закоренелому преступнику… Президенту и рабочему… Порядочному и негодяю… Дряхлому старику и грудному младенцу… Это у людей, да и то не у всех, а лишь у таких ненормальных, как я, возникают сомнения насчет справедливости распределения всяческих благ. А они – не люди, и едва ли им присущи терзания выбора… М-да-а, страшно себе представить. А еще страшнее потому, что это, если не тешить себя иллюзиями, неизбежно. Противостоять им мы долго не сможем, потому что с каждым днем этого неравного противоборства таких, как они, на Земле становится все больше, а таких, как эта Несса, как Кора, как Морделл, как я, наконец, – все меньше и меньше…
Браслет продолжал жужжать, будто свихнулся. Гал ругнулся и нажал кнопку ответа.
На экранчике величиной с ноготь мизинца вырисовалось лицо доктора Морделла.
– Легки на помине, доктор, – сказал мрачно Гал. – Я тут как раз думал о вас. Долго, значит, жить будете…
С чем вас и поздравляю, мысленно добавил он. Ведь долго – это все-таки не вечно…
Вицентий Морделл был явно взбудоражен. Настолько, что проигнорировал все последующие вопросы Светова, в частности, о том, как ему удалось вычислить номер его персональной связи.
– Голубчик мой! – с ходу закричал он, глотая окончания слов. – Вы не представляете, как вы мне сейчас нужны! Скорее! Берите аэр и немедленно прилетайте ко мне!
– А в чем, собственно, дело?
– Мне с большим трудом удалось его вынести из лаборатории!.. Всего лишь до утра!.. Вы не представляете, чего мне это стоило!.. Но утром я должен его вернуть во что бы то ни стало – иначе с меня потом голову снимут!
– Кого – его? – не понимал Гал.
Выяснилось, что речь идет о каком-то сложном электронно-контрольно-измерительно-анализирующем приборе весом в добрых полсотни килограммов (Гал представил, как профессор, озираясь по сторонам, тащит этот груз из последних сил, завернув в какую-то тряпку, через проходную своего «ящика»). Прибор – не то микролептометр, не то синхрофазомодулятор, Гал тут же забыл его название – мог пригодиться, по мысли Морделла, для исследования свойств черного луча Уподобителя, которым владел Светов.
Когда Гал это уяснил, ему стало смешно.
– Послушайте, Вицентий Маркович, – сказал он, сдерживая невольную улыбку. – Неужели вы думаете, что я соглашусь стать подопытной свинкой в ваших руках?
– Вы не поняли, Гал! – закричал Морделл. – Вы так ни черта и не поняли!.. Речь идет не о вас, а о вашем… гм… приборе! И не об официальном обследовании в секретных лабораториях спецслужбы… Я, лично я буду этим заниматься и, клянусь, результаты и свои выводы буду держать в абсолютном секрете – от всего мира, поймите, дебил вы этакий!..
Судя по последнему эпитету, профессор был уже вне себя от жажды научного познания.
– Тогда зачем это вам? – осведомился Гал. – Если какое-либо знание скрывается от всего человечества, это не знание, а его слабое подобие. Вы же сами мне когда-то это говорили, вспомните!..
– Не будьте идиотом, – прошипел Морделл. – Я же хочу помочь тысячам таким, как мы с вами!.. Следует уяснить – прежде всего для себя, – как достигается это бессмертие. Если же мы поймем, каким образом универсальные природные законы, в том числе и закон сохранения энергии, нарушаются, то мы сможем понять, как с этим бороться! Вы понимаете, к чему я клоню?
– Нет, – с сожалением признался Гал. – Не понимаю. – На всякий случай он повторил эти два слова на всех языках, которые знал: – Донт андестенд… Нихт ферштеен… Но компреендо… Же не компран па…
– Тогда послушайте последний выпуск новостей, – с каким-то мстительным наслаждением процедил Морделл. – ИЦ прорвали нашу космическую оборону и вот-вот высадятся на Земле!.. Даю вам пятнадцать минут на размышления по поводу подопытных свинок и так далее. И вот что… Если вы отключите свой браслет от канала связи, я буду презирать вас всю доставшуюся мне вечность!..
Он отключился.
Гал приподнялся на локте и приказал головизору включиться на любой выпуск новостей. Только сейчас до него дошло, что последний раз он слушал известия с фронта две недели назад – и то случайно, проходя мимо электронного табло размером с двухэтажный дом на центральной площади Смоленска… или это был Брянск?..
– …поистине траур для всего человечества, – нарочито грустным тоном комментировал диктор кадры космических сражений, где ничего нельзя было толком разобрать, только мелькали со всех сторон, как тени, спейсеры, летели трассы гамма-ракет и вспыхивали миниатюрными звездами, разлетаясь вдребезги, истребители и «калоши» Пришельцев. Кадры были явно взяты из какого-то архива, потому что сражения велись на фоне Плутона и Урана, а было это еще на самом первом рубеже обороны, годика этак два – два с половиной назад. – Такого наступления со стороны противника земная цивилизация еще не знала за все годы этой ожесточенной войны. Наши воины славного Звездного Корпуса дрались до последнего, но слишком неравными были на этот раз сражения. Тысячи кораблей Пришельцев сумели прорвать нашу оборону и лишь вовремя подоспевший стратегический резерв ОЗК остановил их на рубеже Марса. Земля никогда не забудет своих сыновей, павших при выполнении долга по защите родной планеты!..
