Тут Ангафорин замолчал, потому что потерял сознание.

Они проводили носилки до лазарета, помогли содрать с Коли спейс-комбез и уложить его на ложе «Диагноста», хотя киберы и сами отлично справились бы с этим. Через полчаса Аспирин вышел к ним, опустив голову, и сказал, что Коля свое отлетал, потому что сетчатка и глазной нерв выжжены полностью…

Гал проснулся внезапно – как от сигнала боевой тревоги. Но в каюте было темно, и тихонько посапывал во сне Глико, и не рассыпался в коридоре горохом топот бегущих в ангары пилотов…

Тем не менее что-то случилось – Гал чувствовал это. Несколько секунд спустя, словно в подтверждение его опасений, у изголовья запищал сигнал вызова, и послышался голос дежурного: «Светов, проснись». – «Да я и так не сплю, – стараясь говорить потише, пробурчал в ответ Гал, покосившись на безмятежно посапывающего Глико. – Что случилось?» – «Тебя вызывает к себе Эмов». – «Среди ночи?» – «Ну, ты и шутник, парень!.. Это на Земле бывает ночь, а здесь – постоянная боевая готовность». – «Ладно, понял».

Неужели закончился период бездействия и его решили наконец-то включить в боевой расчет? Нет, что-то здесь не так. Если речь идет о допуске к боевым дежурствам, то почему он должен узнать об этом от Особиста, а не от командира базы? С каких это пор офицеры спецслужбы дают разрешение на вылет? Впрочем, а почему бы и нет?.. Во всяком случае, спейс-комбинезон надеть не помешает. Черт, оружия так и не выдали… Ладно, главное оружие – верный С-тринадцатый. С полным боекомплектом, разумеется…

Лихорадочно натягивая на себя одежду, а поверх нее – спейс-комбинезон, Светов одновременно пытался вспомнить, что ему приснилось в коротком тревожном сне. Сон вспомнился не сразу, а когда наконец вспомнился, Светов пожалел об этом.

…Он снова лежал на астероиде, среди обломков скал, куда его выбросило после неудачной аварийной посадки, и ему было больно и холодно, но он не мог пошевелиться, а мог только смотреть на скалы, на которые падали слабые отсветы Юпитера. Временами он проваливался в темноту забытья, а когда выплывал из нее, то косился на кислородный индикатор. Кислорода оставалось все меньше и меньше, и, наверное, ему следовало впасть в отчаяние, но даже на это у него не оставалось сил. Гал не знал, сколько времени он так пролежал, но, очередной раз очнувшись, он вдруг увидел на вулканическом плато астероида спейсер Чужаков, из которого выходили темные человекоподобные фигуры. Пришельцы явно направлялись к нему, и были они сложены как люди, только с ног до головы затянутые в темное – не то ткань, не то кожу. И передвигались они совсем как люди – осторожно ступали двумя нижними конечностями по базальту. Галу стало страшно, но отбиваться от врагов было нечем. Они наконец приблизились к нему и плотно окружили со всех сторон, и когда Гал уже готов был завопить от страха, Пришельцы дружно, словно по команде, откинули темную ткань, закрывавшую их лица, и Светов увидел всех своих погибших знакомых и друзей: и весельчака Берколайно, и невозмутимого толстяка Маркова, и веснушчатого Сашу Кэрберга, и вечного нарушителя всех уставных положений Аксена Полилова, и многих других – их была целая толпа. Они протягивали руки к Галу, наперебой уговаривая его пойти с ними, но из их аргументов он запомнил только один: «Тебя ждет «Шар», Гал»… Однако Гал наотрез отказался, и тогда они сразу замолчали, прикрыли свои лица темной тканью, отвернулись и ушли. А немного погодя Гал увидел, как чужой спейсер беззвучно отрывается от астероида на огненном столбе стартовых двигателей…

Сон, конечно же, это был сон. На самом деле Гал провалялся на астероиде без сознания до тех пор, пока его не спасли, и в те мгновения, когда он приходил в себя, сознание жгла лишь одна мысль: «Кислорода осталось совсем мало…» Он закончил одеваться, осторожно отворил дверь каюты и выглянул в коридор. Там было пусто, – очевидно, до смены боевых расчетов оставалось еще много времени. Горело тускло дежурное освещение.

Гал вышел и притворил за собой дверь. Стараясь никому не попадаться на глаза (сам не зная почему), он поднялся на третий ярус, где располагался кабинет-каюта Эмова. Что-то вертелось в голове, как обрывок надоедливого шлягера, и, уже подходя к кабинету Особиста, Светов все-таки уловил, что это за фраза.

«Шар» ждет тебя, Гал».

То, что он слышал во сне про астероид, теперь повторялось в его мозгу, произносимое чьим-то незнакомым голосом. Голос был нудный, неприятный, назойливый…

Гал остановился и прислонился лбом к прохладной металлической переборке. Лоб его был горячий, и казалось, в голове что-то пульсирует. Вслед за первой фразой пришли и другие: «Ты должен проникнуть в «Шар». Отныне это твоя обязанность. И ты сделаешь это, ты обязательно сделаешь это, Гал…» Где же он мог слышать эти слова? От кого? Сколько Гал ни силился, так и не вспомнил.

Он постучал в бронированную дверь. Из-за двери сказали: «Войдите».

Гал вошел и с любопытством огляделся. Это было одно из немногих помещений Базы, где он еще ни разу не был.

Кабинет Особиста оказался достаточно просторным и был заставлен всевозможными приборами. Кроме того, в кабинете имелись компьютерный пульт, несколько кресел, мягкий диван у стены, полки с книгами. В торце помещения виднелась дверь, – видимо, кабинет сообщался с еще одним отсеком.

Подполковник Эмов по прозвищу Особист находился в кабинете один. Он сидел перед освещенным экраном монитора. На нем был легкий шерстяной спортивный костюм, никак не сочетающийся с «официальностью» кабинета, напичканного таинственной аппаратурой.

Эмов поднял голову, кивнул Галу и, не приглашая его сесть, торопливо выключил транспьютер – словно опасаясь, что пилот сумеет даже издали прочитать текст на экране.

– Как настроение, лейтенант? – осведомился Особист.

– Нормально, – без всякого выражения ответил Гал.

– Воевать не разучились?

– Это может подтвердить только практика, – усмехнулся Гал. – А что, господин подполковник, вы хотите послать меня на боевое задание?

Эмов повел себя как-то странно. Вместо ответа он вдруг вскочил, приблизился к Галу и обошел его, словно обнюхивая со всех сторон.

– Скажите честно, Светов, – проговорил он неуверенно, – что с вами произошло в последнее время? Не показалось ли вам, что с вами… э-э… происходит что-то странное?

Гал добросовестно задумался. Вспомнился военный комендант космодрома Плесецк, намекавший на причастность его, Гала, к неким влиятельным сферам, вспомнились и типы в серых костюмах, следившие за ним в космопорту. Однако сообщать об этом Особисту он, конечно же, не собирался.

– Показалось, – проговорил он наконец. – А как же? Народ на Земле больше пить стал, например…

Эмов уставился в пол.

– Нет-нет, – пробормотал он, – вы меня не так поняли, Светов. Я не имею в виду ваш отпуск. Что с вами было до и после отпуска – вот что меня сейчас интересует…

Полагалось спросить: «Что именно вас интересует, господин подполковник?» – и Гал спросил, но Эмов конкретизировать свой вопрос не захотел или не смог, и тогда ситуация обязывала, изобразив недоумение, осведомиться: «А что случилось?» – и Гал, конечно же, осведомился – только несколько в иных выражениях.

– Ни черта не понимаю! Что за тайны мадридского двора? – взмолился он.

Подполковник вдруг оказался совсем рядом, и по его расширенным зрачкам Гал понял, что Особист взбешен.

– Тайны? – задыхаясь, прошипел Эмов. – Это вам лучше знать, что за тайны!.. Речь идет об интересах безопасности, а раз так, то неужели вы полагаете, что об этом следует трубить на всех перекрестках!

– Нет, не полагаю, – смутился Гал. – Однако, господин подполковник, мне кажется, что вы могли бы посвятить меня в то, что случилось…

– А вам кажется, что-то случилось? – поинтересовался Эмов.

Светов начинал злиться.

– Может, я пойду? – спросил он, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучало ничего, кроме казенной вежливости.