Но проучился он только до 1908 года. А дальше – столкновение с бездной. В 1908 году, в 15 лет (креста на большевиках точно не было), он вступает в РСДРП. До Октября набрал три ареста. Но восприятие митингов чисто детское: «В черном анархисты, в красном – эсеры, в синем – эсдеки, в остальных цветах – федералисты».
В 1905 году сестра привезла ему из Москвы антивоенные стихи, первую нелегальщину. Это было ужасно для такой натуры: стихи и революция слились.
А аресты – это была сплошная потеха. Мальчик просто напрашивался в тюрьму. А злые жандармы его отвергали, отдавая родителям под «ответственный присмотр». В первый раз Володю задержала полицейская засада на чужой квартире, где работала нелегальная типография Московского комитета РСДРП. У него отобрали целые пачки этих скучнейших и примитивнейших изданий: «Рабочее знамя» (84 экземпляра!), «Солдатская газета» (6 шт.) и 76 тошнотворных прокламаций «Новое наступление капитала». Это конец марта 1908 года.
Восторженный мальчик уже давно вместо Ната Пинкертона читал под партой «Анти-Дюринга», а на уроках хватал двойки с единицами. Впрочем, подраться парень тоже любил. Даже голову камнем ему расшибли.
Беда была с арифметикой. Так же, как и у А. Грина: читал отлично, а вот счет не шел. Но каково объяснение! Мол, в задачках все делят яблоки и сливы, а я дома их ел, сколько хотел: на Кавказе фруктов много. Поэтому и не понимал счета.
А 18 января 1909 года Володя снова задержан полицией в ходе обыска. Не нашли ничего, и вдруг – прямо на сундуке лежит револьвер! Но друг семьи С.А. Махмудбеков (вот оно, кавказское рыцарство!) заявил, что револьвер принадлежит ему, а у Маяковских он его забыл (и нечего оружие швырять куда ни попадя). Поэтому мальчика освободили уже 27 февраля.
Со вторым арестом было серьезнее. Один махровый боевик (Исидор Моргадзе), участник демонстраций в Кутаиси и покушения на генерала Алиханова (усмирителя Грузии), а в декабрьской Смуте сражавшийся в составе кавказской дружины (грузин можно понять, они боролись за независимость и разваливали империю, чтобы отломить свой кусочек рая), решил с товарищем (И.М. Сцепуро) подготовить массовый побег из Таганской тюрьмы. Для этого они поселились у Маяковских (нам каждый гость дарован Богом) и даже посвятили хозяев в детали…
Дело не выгорело, но в 1909 году эта сладкая парочка боевиков организовала массовый побег из Новинской женской каторжной тюрьмы, и опять помогли рыцарственные Маяковские. Как леди не помочь? Джентльмен помочь обязан.
1 июля – побег, а 2 июля Володю опять арестовали.
18 августа 16-летний юноша попадает в Бутырки, сидит там 11 месяцев, пишет плохие стихи и ждет высылки на три года в Туруханск под гласный надзор.
Мама едет в Петербург хлопотать (без ведома сына), и Володю отпускают до суда как несовершеннолетнего. Это вам не сталинские времена, чтобы расстреливать 12-летних.
Мальчик не просто сочувствовал, он лез на рожон.
А в 1911 году выяснилось, что Володя неплохо рисует. И он пошел в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. И вот программное знакомство с Давидом Бурлюком, который писать не умел, но умел организовывать всякую муру вроде секции кубофутуристов.
Маяковский с восторгом туда идет, «реакция» пошла ему на пользу: на демонстрации памяти Баумана мальчику попало большим барабаном по голове, и он испугался, думал, сам треснул.
РСДРП – это судьба бедного и талантливого юноши, ведь после смерти отца в Москве денег у семьи нет, приходится давать обеды и сдавать комнаты. А столуются и живут бедные студенты, социалисты. Вроде большевика Васи Канделаки.
Но постепенно боевиков загонят в подполье или эмиграцию, и Маяковский переключится на футуризм. И оранжевая кофта будет, и морковка. Но талант тоже есть, и это спасет.
Небожитель
«Ночь» – это феерия и фантасмагория. Первое приличное стихотворение. 1912 год.
«Багровый и белый отброшен и скомкан, в зеленый бросали горстями дукаты, а черным ладоням сбежавшихся окон раздали горящие желтые карты».
1912–1917 годы – самое счастливое время в жизни Маяковского. Он временно забывает о проклятой политике, которой суждено его загубить, он король, он поэт. Он проводит время в гостиных и артистических кабачках, а не на сходках или в тюрьме.
Он не гений, но он талант. Авангард, как и было сказано. Но человеческая нотка, странная тревога (чутье все-таки, «всеведенье пророка»: жизнь в отдельно взятой России кончалась), эсхатологические мотивы, блестки красоты, брошенные в причудливый слог, и безусловно гуманистические мотивы антивоенных стихов давали эффект значительнее авангарда. Это была поэзия. Третьего разряда, но поэзия. Твердая бронза. «Последнего мира прощальная просьба: спой, Мэри, спой».
В 1913 году появляется поэма «Владимир Маяковский». Пьесу (сплошной сюр, но симпатичный сюр) поставили, и сам поэт себя сыграл. Публика сходила с ума: одни восторгались, другие топали и свистели. Сухие и черные кошки (предвестницы номеров Куклачева) мяукали. Но в этом сюре было несколько откровений: Старик с кошками, например, произносит монолог. «Оставь. Зачем мудрецам погремушек потеха? Я – тысячелетний старик. И вижу – в тебе на кресте из смеха распят замученный крик. Легло на город громадное горе и сотни махоньких горь. А свечи и лампы в галдящем споре покрыли шепоты зорь… А с неба на вой человечьей орды глядит обезумевший Бог. И руки в отрепьях его бороды, изъеденных пылью дорог. Он – Бог, а кричит о жестокой расплате, а в ваших душонках поношенный вздошек. Бросьте его! Идите и гладьте – гладьте сухих и черных кошек!» Интересно, рассматривал ли Анатолий Чубайс в РАО ЕЭС такую возможность электрификации страны и реформирования отрасли? «Мир зашевелится в радостном гриме, цветы испавлинятся в каждом окошке, по рельсам потащат людей, а за ними все кошки, кошки, черные кошки! Мы солнца приколем любимым на платье, из звезд накуем серебрящихся брошек. Бросьте квартиры! Идите и гладьте – гладьте сухих и черных кошек!»
Два года, 1914-й и 1915-й, поэт пишет знаменитое «Облако в штанах».
А стихотворение из антивоенного цикла «Мама и убитый немцами вечер» годилось бы и для наших дней: и в Сербии, и в России, и в 1994-м, и в 1995-м, и в 2000-м. И в афганскую войну пришлось бы кстати, и в чеченскую. «По черным улицам белые матери судорожно простерлись, как по гробу глазет. Вплакались в орущих о побитом неприятеле: “Ах, закройте, закройте глаза газет!”»
Вообще Маяковского опять кидает приливом. Сначала он хотел в добровольцы, даже просил у жандармов свидетельство о благонадежности, но жандармы не дали. В 1915-м его мобилизуют, но он уже в антивоенном состоянии. Пришлось пристроиться в Петроградскую автомобильную школу. Помог вездесущий Горький, вечная нянька молодых дарований. В это же время Маяковского начинают печатать в «Новом Сатириконе» (не без страха, что этот неформал всех развратит). Но Аверченко был достаточно терпим. Впрочем, вечный эпатаж Маяковского был маской интеллигента, и многие это поняли.
В.В. работает как одержимый, как будто знает, что «завтра не наступит никогда». Все футуристы пришли в восторг от Февраля и Октября. Им показалось, что это круто. Но большевикам сначала было не до поэтов. Поэты были предоставлены самим себе. И в 1918 году Маяковский еще успеет написать поэму «Человек» с потрясающим финалом. Поэму он сыграет, как всё в эти его золотые пять лет: на флейте собственного позвоночника (и «Флейта-позвоночник» – это та же пятилетка!). Вот этот финал, и на нем закончится период чистоты, невинности, красоты, свободы и артистизма в жизни бедного поэта-неформала, налетевшего на бездну и погибшего в этом ДТП. «Погибнет все. Сойдет на нет. И тот, кто жизнью движет, последний луч над тьмой планет из солнц последних выжжет. И только боль моя острей – стою, огнем обвит, на несгорающем костре немыслимой любви». Это уже космос.
Нисхождение вМальстрём
А потом поэт решил служить народу. Извечное дворянское чувство вины. «Мужиком никто не притворялся. Но, целуя тонкий луч клинка, лучшие из русского дворянства шли на эшафот за мужика» (Е. Евтушенко).
