В «Хождении по мукам» красные все на ходулях, все неправдоподобны: и Анисья, и Иван Гора. А «Хлеб», якобы продолжение «Утра», написанный в 1937 году, вообще «окно РОСТА», слабая агитка: «Не отдал он красный Царицын врагам пролетарской страны». И как это Сталин купился на такую дешевую и бездарную лесть? А вот мужик Алексей, ординарец Рощина, наш несостоявшийся средний класс, в трилогии очень живой. Этих мужиков большевики или в банды толкнули и уничтожили, или раскулачили и прикончили в ГУЛАГе. И всем понятно, что Иван Телегин и Вадим Рощин в Красную Армию не пошли бы, автор погнал их туда силой, вопреки характерам.
Однако правда и здесь брезжит: столичные жители после победы «Революции» получают по 100 граммов черного хлеба, а героиня Гражданской войны Анисья – еще и пару вобл или ржавую селедку. Зато граф лгал в другом. Вот что он говорил о великом Льве Толстом: «…когда он пишет об отвлеченных вещах, он не видит, а думает. И если бы он думал так, как думает товарищ Сталин, то, наверное, он не затруднялся бы во фразах». А вот цитата из 1937 года: «Мы поднимаемся все выше и выше к вершине человеческого счастья».
А вот и 1938 год. «Кто старое помянет – тому глаз вон. Глаз вон вредителям, тайным врагам, срывающим нашу работу, – это уже сделано, глаз у них вон». А это уже одобрение репрессий, пляска на костях.
И еще беспардонная ложь из 1938 года: «Наш советский строй – единственная надежда в глухом мире отчаяния, в котором живут миллионы людей, не желающих в рабских цепях идти за окровавленной колесницей зверского капитала».
И что же он за это получил? За свою бессмертную душу? Сталин выполнил все условия договора. Этот дьявол – в отличие от Мефисто – не обманул. Граф получил дворец князя Щербатова, дачи в Барвихе и Царском Селе, личный счет в банке, который был только у Туполева (до ареста) и Горького (до его отравления чекистами). Он получил красного дерева мебель петровских времен и мебель карельской березы. В дверях стоял лакей с позументами и жезлом: «Его сиятельства дома нет, они на заседании горкома партии». Он получил депутатство в ВС, стал академиком, возглавил Союз писателей, хватанул орден Ленина и орден Трудового Красного Знамени. Его детей не взяли на фронт, он только кинул в 1943 году 100 тысяч рублей на танк «Грозный».
Он даже получил новенькую, с иголочки, молоденькую жену. Наташа, не вынеся вечных попоек с первыми встречными и застолий дома до утра, а также романов со всеми юбками СССР, уехала с детьми в свою квартиру в Ленинграде. Оставила мужу любовную записку и, по просьбе Алексея, секретаршу «на недельку». Наташа оставила ему Милу Баршеву – молодую девушку, подругу детей. Через две недели Баршева перебралась из кабинета в спальню… Наташа смирилась, худого слова не сказала: «Таков свирепый закон любви. Если ты стар – ты не прав, и ты побежден». Она снова стала писать стихи… о любимом Алеше. И это было худшее из его предательств. В 1935 году 52-летний Толстой женился на 29-летней Людмиле. Они прожили вместе десять лет. Из Милы вышла советская гранд-дама. Это вспоминает писатель и лагерник аристократ Олег Волков. Однажды он ел за их столом, но понял, что просить помощи и заступничества нельзя.
Толстому разрешали ездить в Западную Европу, он пытался сманить Бунина, хвастался богатством и скупленными на толкучке портретами «предков».
Но Тот, кто не подает руки талантливым подлецам, не дал ему легкой смерти и долгой жизни. В 1944 году у него нашли рак легкого, и он умер в 1945 году, 23 февраля, ничего из богатств не унеся с собой.
Я бы простила – за талант. Но я не знаю, как просить об этом у Того, кто ценил совесть выше литературных данных. Кому много дано, с того много и спросится. А у меня нет аргументов, кроме желтого собрания сочинений. Боюсь, что молитвы здесь не помогут. Остается надеяться на блатных чертей из адского барака.
СТОЛКНОВЕНИЕ С БЕЗДНОЙ
На что ловят поэтов
Бездны бывают разные, не обязательно подводные и космические. На земле хватает бездн, и одна из самых бездонных и ужасных – сердце человеческое. И Всемирный потоп не обязательно связан с падением астероида или глобальным потеплением. Каждый водолаз знает: ниже определенной отметки подводник слышит зов бездны. Это значит, что наверх уже не подняться, что чудовищное давление сплющит тебя в блин. А философы XX века предостерегают (экзистенциалисты, пережившие коммунизм и фашизм): если человек склоняется над бездной и слишком пристально всматривается в нее, то бездна может ответно поглядеть в человека, и тогда – берегись.
Владимир Маяковский всю жизнь изображал из себя то ли боевика, то ли полевого командира, то ли конкистадора (революционерами и в 1905-м, и в Феврале 1917-го были почти все интеллигенты, а художники – на 99 процентов, да и Октябрь 1917-го от людей искусства, от этих несчастных нонконформистов, упрямцев, у которых вечно все не как у людей (а по бардам из КСП: «Странные люди заполнили весь этот город, мысли у них поперек и дела поперек, из разговоров они признают только споры, и никуда не уходит оттуда дорог»), взял свою дань в виде 60–70 процентов. Мобилизовал, заворожил, обманул и завел в трясину, где такие прекрасные болотные огни). В темноте пламенный поэт принял обыкновенную жабу за Василису Прекрасную.
Но Маяковский уникален. Он единственный из всех скатившихся в поэтическом угаре на самое дно сумел одним великолепным жестом вернуться на поверхность. Поэтому он вопреки пяти по крайней мере томам «своих партийных книжек» обрел последний приют в Храме. Не в качестве колонны и не в качестве витража. Роспись. Изображение Страшного суда. Как у Микеланджело в Сикстинской капелле. Корыстолюбцев и пошляков, гаеров и мелкие душонки ловят на роскошь: на жратву, на брюлики, на дворцы, на бархаты и шелка, на славу, наконец, на место классика, на лесть в газетах и стул в президиумах. Настоящих поэтов ловят вовсе не на это.
Рыболовы от власти должны знать рыб и прикормку, должны не перепутать премудрых пескарей, охранных голавлей, сановных щук с карасями-идеалистами и сатириками-ершами. Настоящих поэтов ловят на жертвенность, на идеалы, на страдания, на разруху, на мечту, на нужду и голод, даже на смерть.
Так поймали Маяковского. «С каким наслажденьем жандармской кастой я был бы исхлестан и распят за то, что в руках у меня молоткастый, серпастый советский паспорт».
У Володи был избыток героизма. Вот на это его и поймали. И если Пастернак был только поэтом, то не забудьте, что Маяковский набивался в боевики.
«Я с детства был испорченный ребенок»
«Великий пролетарский поэт» был по рождению совсем не пролетарием, и эта малая толика благородства, свойственная дворянству, его и спасла. Отец его, Владимир Константинович (слава Богу, умер в 1906 году, и его не коснулись ни «кировский поток», ни дворянские «зачистки» 20-х), был бедный дворянин и служил лесничим в Эриванской губернии. Да и мать, Александра Алексеевна, пережившая сына на 24 года (но опять-таки, слава Богу, не попавшая в лагеря, как жена Э. Багрицкого), была из рода кубанских казаков (это вам не мужики, не «беднейшее крестьянство»). И родился Володя в Грузии, в селе Багдады близ Кутаиси, в 1893 году.
Дворянское благородство, храбрость и верность казачества и Грузия, как пейзаж за спиной: щедрая, смелая, веселая, вся в винограде, в шашлыках и хорошем вине. Витязи в тигровых шкурах стояли у колыбели поэта, сверкал алмазами Казбек, слышались звуки зурны, насмешливо улыбался Демон и постукивали башмачки Тамары. Конечно, из ребенка получился бунтарь: Ромео и Дон Жуан в одном флаконе, плюс немножко Гамлет, но без занудства.
В 1902 году поэт поступает в кутаисскую гимназию. Сестры Люда и Оля обожают брата.
Но в 1906 году умирает отец, и семья покидает поэтическую Грузию, чтобы переселиться в прозаическую Москву. Но Володя и здесь найдет себе поэзию…
Володе 13 лет, и это уже сложившийся человек. Тинейджер. Он поступает в 5-ю гимназию, где учится в одном классе с братом Пастернака, Шурой.