Гладилин выглядел совсем молодым человеком – коротко стриженный блондин, немного склонный к полноте; он постоянно заливался румянцем и, казалось, почти не нуждался в бритье. Подбородок, однако, выдавал недюжинное упрямство, которое достаточно быстро о себе заявило. Вместе с Гладилиным на остров явились двое вооруженных автоматами милиционеров и эксперт-криминалист с портативной лабораторией.

«Сирены» ничем не выказали своей заинтересованности в происходящем.

Посейдон, Торпеда и Мина обследовали часовню на предмет ее надобности в текущем ремонте. Чайка и Нельсон сосредоточенно изучали побитые временем фрески, Магеллан продолжал упоенно фотографировать, а Флинт делал вид, будто занят химикалиями, и оставался в гостинице.

Все переоделись в рабочее платье и вполне могли сойти за подлинных реставраторов, энтузиастов своего дела.

Однако капитана Гладилина это не обмануло.

Он мигом выделил мастеров из общего числа приезжих и взялся за них с усиленным рвением. Каретников нехотя признал, что капитану нельзя было отказать в интуиции. «Сирены» излучали опасность, и Гладилин ухитрился уловить эти флюиды.

Он скрупулезно допросил каждого о местонахождении в предполагаемый момент убийства и дал понять, что не удовлетворен представленными алиби. «Сирены», как один, ссылались друг на друга; алиби одного подтверждалось показаниями второго или двоих.

«Рука руку моет», – читалось в его глазах.

За кого же он, собака, их принимает? За банду сатанистов, явившихся убивать под видом художников?!

Это же верх нелепости!

Гладилин так крепко прижал Посейдона, что тот, едва освободившись из объятий следствия, вышел на связь с начальством и запросил помощи, прося угомонить излишне деятельного сыскаря.

На это он получил... отказ.

Ему ответили, что оперативные соображения не позволяют давить на внезапно возникшее следствие и что во избежание демаскировки «Сиренам» придется мириться со всеми неудобствами изменившейся обстановки. Мало того – Каретникову намекнули, что «Сирены», возможно, сами виноваты в столь пристальном интересе капитана Гладилина, свалившегося им на головы. В конце концов, они допустили убийство своего сослуживца-агента – оплошность непростительная.

Гладилин потребовал было даже, чтобы реставраторы не покидали гостиницу. Но здесь Посейдон взбунтовался.

– Товарищ следователь, – сказал он притворно дрожащим от обиды голосом. – Или мне уже называть вас гражданином? В чем дело? Вы в чем-то нас подозреваете? Вы полагаете, что мы в состоянии каким-то образом скрыться с острова? Опомнитесь! Кругом вода! Половина наших даже не умеет плавать!

Гладилин несколько стушевался. Последнего обстоятельства – воды – он как-то в спешке не учел.

Я ни в чем вас не подозреваю, господин Сажин. – (Под этой фамилией Посейдон влился в ряды деятелей искусства.) – Но вы и ваши люди единственные, кто не является здесь паломниками. Гостей здесь мало, люди большей частью пожилые, да родители ребятни из лагеря... Никто вас не знает – согласитесь, что вы первые заслуживаете внимания.

– Не согласимся, – запальчиво произнес Магеллан, стоявший рядом. Он был похож сейчас на недотепу-Паганеля и никак не годился на роль убийцы монахов. – Не согласимся! Мы не менее верующие, чем названные вами паломники, – это раз...

– У вас на лбу это не написано, – не менее запальчиво перебил его Гладилин и побагровел.

– У остальных тоже... Можете навести о нас справки!

– Это непременно, – кивнул капитан. – Я уже сделал запрос. И не только в отношении вас.

Посейдон улыбнулся краешком рта. Сведения, которые получит Гладилин о реставраторах, будут такой липой, что капитана даже жалко.

Магеллан гнул свое:

– Во-вторых, мы не первые новички на острове. Сегодня прибыла целая группа иностранных туристов.

– Это немцы. – Гладилин скривил лицо, как будто глубоко сожалел о непонятливости Магеллана.

– Ну и что с того? Вот уж добросердечный народ! Любой из них мог...

– Приложить монаха булыжником? Знаете, уважаемый, здесь мне отказывает воображение.

– И напрасно. В их группе запросто может быть какой-нибудь маньяк.

– А в вашей? – взвился Гладилин.

– В их – вероятнее.

– Потому что слово не русское, да?

– Именно так. – Магеллан тяжело дышал, весь кипя праведным гневом. Посейдон одобрительно посматривал на него: хладнокровный ликвидатор с руками по локоть в крови играл чрезвычайно убедительно.

– Мне кажется, – сказал Каретников, – вам просто не хочется связываться с иностранцами. Боитесь международного скандала.

– Боюсь, – не стал возражать капитан. – И я в любом случае ограничен в действиях, направленных против них.

– А ведь они подозрительные типы, – не отставал Посейдон.

– Чем именно?

Тот напустил на себя беззаботный вид, уставился в потолок.

– На острове убийство, а они помалкивают. Никто не паникует, не стремится уехать. Странные европейцы.

– Я обратил на это внимание, – нехотя сказал Гладилин. – Но, с другой стороны, они заплатили деньги, а это соображение может перевесить все остальные. И вы, по-моему, путаете европейцев с американцами. Вот те избалованные, да.

– Правильно, – вдруг поддержал его Магеллан и подмигнул, меняя гнев на милость. – За копейку эти немцы удавятся.

Он разряжал обстановку, чтобы не выглядеть необычно строптивым реставратором. Иначе, чего доброго, Гладилин и впрямь запрет их в номерах. Выбраться наружу, конечно, не составит никакого труда, но это добавит ненужных сложностей. А выбраться придется. Резонно усмотрев в убийстве монаха отвлекающий маневр, «Сирены» готовились к пресечению возможной ночной акции.

Между тем отсутствие Артемия явилось для «Сирен» ощутимым ударом. Они лишились осведомителя, который мог бы информировать их о происходящем в обители. Необходимо было что-то предпринимать, и Посейдон вышел на связь с центром вторично, прося о замене. Однако центр снова ответил отказом, сославшись на нехватку людей. Похоже было, что спецназовцев вообще бросили на произвол судьбы.

Каретникову велели задействовать местные ресурсы.

Немного поразмыслив, он остановился на Зосиме. Вернее было бы использовать самого настоятеля, но если это не было сделано до сих пор, то нетрудно было догадаться: вербовка не удалась, коса нашла на камень. Настоятель был из числа священнослужителей, на дух не переносивших спецслужбы, и, видимо, наотрез отказался иметь с ними дело. С учетом новейшей истории православной церкви его можно было понять.

Оставался Зосима – единственный, с кем «Сирены» вступали в контакт.

С одной стороны, это было плюсом, с другой – рискованно. Ведь кто-то же, черт побери, убил Артемия – почему обязательно немец-турист? У диверсантов могли быть на острове свои люди, и почему бы таким человеком не оказаться самому Зосиме? Да, он уже не первый год в обители – Каретников успел это выяснить у Артемия, но человек слаб и грешен. Любого можно завербовать, даже того же настоятеля, – были бы время и острая надобность, Посейдон всегда был в этом уверен.

Но выбирать не приходилось. «Сирены» должны были быть в курсе событий. Чайка вызвалась обработать монаха, но Посейдон лишь покачал головой:

– Ты мало того что оборотень – еще и женщина. Заведомое зло, убийственный коктейль. Нет, это слишком круто. Еще порубит себе пальцы, как отец Сергий...

Остановились на интеллигентом Магеллане.

Тому пока вообще выпадала львиная доля работы, потому что он больше других походил на того, за кого себя выдавал. Он был в буквальном смысле сорвиголовой: носил длинные волосы, столь нежелательные в боевых контактах; голову ему, впрочем, пока никто не сорвал, а те, кто пытался это провернуть, горько пожалели о своем намерении. Потому что однажды Магеллан свернул шею одному недоумку всего-навсего за разбитые очки. У Магеллана имелся карт-бланш на действия по его личному усмотрению, и он своим правом с удовольствием воспользовался.