«Это сам дьявол!» – вскричал Просперо и, бросившись животом на стол, схватился за чернильницу.

Я не успел ему воспрепятствовать. Благовольский повернул богатыря, и люк распахнулся. Послышался стон, звук глухого удара, а мгновение спустя – зловещий, стремительно удаляющийся грохот.

От сотрясения стол качнулся, и колесо рулетки дернулось, снова описав полукруг. Несколько капель водки выплеснулись из бокалов в ячейки.

«Уф, – облегченно произнес Просперо, распрямляясь. – Какой настырный господин. А всё из-за того, что мы вовремя не выпили за его упокой. До дна, Гораций, до дна. Не то он снова вылезет. Ну же!»

Дож грозно сдвинул брови, и я покорно взял водку.

«На раз-два-три до дна, – велел Благовольский. – И к черту больную печень. Раз, два, три!»

Я опрокинул бокал и чуть не задохнулся, когда огненная жидкость обожгла мое горло. Надо сказать, что я не любитель русского национального напитка и обычно предпочитаю мозельское или рейнвейн.

Когда я смахнул с ресниц выступившие слезы, меня поразила перемена, случившаяся с Благовольским. Он застыл на месте, схватив себя рукой за горло, а его глаза вдруг выпучились и полезли из орбит. Не могу описать выражение бескрайнего ужаса, исказившего благообразные черты дожа. Он захрипел, рванул на себе ворот и с утробным воем согнулся пополам.

Я ничего не понимал, а между тем события следовали одно за другим так быстро, что я едва успевал вертеть головой.

Сбоку донесся стук, я обернулся, и увидел, как за край открытого люка уцепилась рука, за ней вторая; секунду спустя из дыры появилась голова Гэндзи – волосы растрепаны, исцарапанный лоб сосредоточенно нахмурен. А еще через несколько мгновений этот поразительный человек уже выбрался наружу и отряхивал белые от пыли локти.

«Что это с ним?» – спросил Гэндзи, вытирая платком ободранные до крови пальцы.

Вопрос относился к дожу, который со страшным воем катался по полу, всё силился встать и не мог.

«Он выпил водки, а у него больная печень», – тупо объяснил я, всё еще не отойдя от оцепенения.

Гэндзи шагнул к столу. Взял мой бокал, понюхал, поставил на место. Потом склонился к рулеточному колесу – над тем местом, где только что стоял бокал Благовольского. Я увидел, что пролившиеся капли водки проступили на черной ячейке странными белыми разводами.

Тогда Гэндзи, перегнувшись, взглянул на корчившегося в судорогах Просперо, поморщился и заметил вполголоса:

«Похоже на царскую водку. Эта смесь азотной и соляной кислоты должна была начисто сжечь ему пищевод и желудок. Какая ужасная смерть!»

Я затрепетал, только теперь сообразив, что подлый Просперо хотел напоить меня этой отравой, и лишь счастливый случай – толчок, повернувший Колесо Фортуны – спас меня от кошмарной участи!

«Идемте, Гораций. – Гэндзи потянул меня за рукав. – Нам здесь больше делать нечего. Точно так же умер несчастный Радищев. Благовольского спасти невозможно. Облегчить его мучения тоже – разве что пристрелив. Но я этой услуги оказывать ему не стану. Идемте».

Он направился к двери. Я поспешно бросился за ним. Вслед нам неслись истошные вопли умирающего.

«Но… но как вы сумели выбраться из колодца? И потом, когда Благовольский повторно откинул дверцу, я явственно слышал грохот. Разве вы не сорвались вниз?» – спросил я.

«Упало кресло, в которое я упирался ногами, – ответил Гэндзи, натягивая свои широченные рукавицы. – Безумно жаль «герсталь», отличный был револьвер. Когда крышка распахнулась, пришлось за нее ухватиться обеими руками, вот «герсталь» и упал. Такой нигде не купишь – надо в Брюсселе заказывать. Можно, конечно, спуститься в колодец и поискать на дне, но уж больно не хочется снова лезть в эту дыру. Бр-р-р!»

Он передернулся. Я тоже.

«Подождите с четверть часа и телефонируйте в полицию», – сказал он на прощанье.

Стоило ему удалиться, как меня посетила неожиданная мысль – будто молнией ударило. Получается, что дож клуба самоубийц истребил себя сам! Это и называется высшей справедливостью! Значит, Бог всё-таки есть!

Вот идея, которая теперь занимает меня более всего. Я даже допускаю, что все потрясения последнего времени имели один-единственный смысл: привести меня к этому откровению. Ну да, впрочем, это Вас не касается. Я и так понаписал много лишнего, что для официального документа вовсе не нужно.

Резюмируя вышеизложенное, свидетельствую с полной ответственностью, что всё произошло именно так, как я описал.

Сергея Иринарховича Благовольского никто не убивал. Он погиб от собственной руки.

А теперь прощайте.

P.S. Я счел своим долгом рассказать господину Гэндзи об интересе, который Вы и Ваше «высокое лицо» проявляют к его персоне. Он нисколько не удивился и просил передать Вам и «высокому лицу», чтобы Вы не утруждались дальнейшими поисками и не пытались доставить ему неприятности, поскольку завтра (то есть, собственно, сегодня) в полдень он покидает пределы города Москвы и богоспасаемого отечества, взяв с собой близких ему людей.

Именно поэтому – чтобы дать господину Гэндзи время благополучно отбыть из пределов Вашей юрисдикции – я не стал телефонировать в полицию с места происшествия, выждал весь день и отправляю Вам сие свидетельство только вечером, причем не с рассыльным, а с обычной почтой.

Гэндзи совсем непохож на Исайю, но его пророчество на мой счет, кажется, сбылось: из слабого вышел сильный.