– Кстати, об Андрюше у вас никаких новых сведений? – спросил

Лепнинский как бы между прочим.

– А у вас?

– Нет, пока ничего… Взгляните, как его ваза сюда хорошо встала.- Лепнинский кивнул в сторону стоявшей рядом напольной вазы с портретом отца Некрича и, протянув руку, погладил ее по круто выгнутому боку, как женщину по бедру.- Странно, странно…

– Что вам странно? Что он не разгуливает по улице Горького, ища встречи с нами?

– Да нет, мне странно, что я так в нем ошибся. Мне казалось, что он способен на большее, нежели заурядное мошенничество, на нечто подлинно значительное… У меня создалось впечатление, что он человек масштабных жестов… А то, что он сделал,- это ведь так мелко, согласитесь… Обмануть людей, которые, доверяя ему, не потрудились проверить…

– Что вы имеете в виду под большим, чем мошенничество? – спросил я, вспомнив об угрозах Некрича в адрес Ирины.- Убийство?

– Разве в банальном убийстве есть подлинный масштаб поступка?

Где-нибудь в сонной Европе еще может быть, но не у нас… Здесь это унылая обыденность, неблагодарный труд тупых чернорабочих от криминала…

Гурий взглянул на Лепнинского исподлобья, решая, кажется, стоит ли ему принимать последние слова на свой счет, затем снова погрузился в разглядывание спичечного коробка. Похоже, он впервые открывал для себя мир мелких вещей, оказывающихся способными пережить грандиозные эпохи.

– Что вы с ним сделаете, если поймаете?

Вместо ответа Лепнинский высморкался, с выражением глубокого сожаления вытер нос и убрал платок в карман.

– Сначала поймать нужно,- сказал Гурий. – Ирина считает, что такой человек, как Некрич, как только у него появятся лишние деньги, первым делом отправится в бардак. Она его все-таки лучше любого из нас знает, поэтому я поручил одному из моих людей обойти все московские бардаки с его фотогра-фией.

– Этого задания ему до конца жизни хватит… – сказал

Лепнинский.- Жаль, что вы его тогда в театре упустили. Ну да ничего, найдется. Помните этот стол из Андрюшиной квартиры? -

Лепнинский показал на стол из кабинета отца.- Я три года такой искал. И вот, пожалуйста, он мой. Так и Некрич не пропадет, рано или поздно встретимся.

Потом, после того, как мы осмотрели несколько витрин со спортивными кубками, вымпелами и значками ГТО, ознакомились с небольшим, но представительным собранием отечественных зажигалок, поднялись на второй этаж, где Лепнинский продемонстрировал нам содержимое шкафов с одеждой, уже провожая нас в прихожей, он еще раз сказал:

– А Некрич отыщется, никуда не денется. Без него моя коллекция неполная.

Когда мы вышли от Лепнинского, Гурий не отпустил меня, а потащил с собой в ресторан. Большого желания идти с ним у меня не было, но он настаивал, я согласился.

– Ну как тебе этот кол-лек-ционер? – спросил Гурий, когда мы сели за столик, для пущей иронии произнеся последнее слово по слогам.

– Да так, постаревший мальчик. Как начал в детстве с марок или открыток, так до сих пор не может остановиться.

– А квартира у него ничего себе. Два этажа, не хило! Только от центра далековато.

– Для того чтобы запихнуть в нее целую эпоху, она все-таки мала.

А он ведь к этому стремится, ни к чему другому: сконцентрировать время до размеров интерьера, сделать уютным мир гигантских масштабов, вместить его в четыре стены или сколько их там у него, чтобы было, как в опере,- уют одновременно с пафосом и размахом.

Прошлое всегда уютно, когда оно прошло, каким бы оно ни было на самом деле.

– Думаешь, он не врет? – Гурий облокотился о стол, лицо его придвинулось ко мне, щетина на подбородке и скулах была полуседой. – Думаешь, все это тряпье и хлам, которые он собирает, действительно поднимутся в цене?

– Думаю, что для Лепнинского дело не в деньгах. Скорее в строительстве обороны от мира.

– На это мне плевать, я о другом. Может, чем разыскивать старье, выгоднее набрать нынешних вещей и подождать какое-то время, сейчас ведь все со страшной скоростью меняется? Глядишь, десяти лет не пройдет, и все начнут за нынешним гоняться. Теперь же вещи, особенно наши, советские, среди которых мы выросли, среди которых наша жизнь прошла, на глазах исчезают, скоро совсем не останется. За что ни хватись – ничего уже нет! А так я и в коллекционеры заделаюсь, и наварю еще на этом…

Мне стало ясно, что Гурий ищет способа изменить свой статус, избавиться от репутации разбогатевшего вора, войти в избранный круг, к которому, по его мнению, принадлежал Лепнинский.

– Проблема только в том, как угадать, на что из теперешнего будет спрос в будущем. То есть что исчезнет, а что останется.

Нельзя же все подряд собирать, так никаких денег не хватит.

– Чтобы коллекционировать настоящее, нужно видеть его со стороны. Или из будущего. Невозможно собирать то, частью чего сам являешься, нужно ему не принадлежать. Тут бы тебе Некрич помог, у него ведь, если верить твоей подруге, нюх на будущее…

– Опять Некрич, Некрич, везде он! – Гурий покривился, точно нечаянно надавил языком на больной зуб.- Ирина с ним даже во сне вслух разговаривает…

Он вдруг придвинулся ко мне совсем близко, в его левом зрачке красной искрой отражался софит с ресторанной сцены, из-под пиджака на меня сильно пахнуло поЂтом. Я подумал, что этот запах

Ирине, наверное, нравится. Левой рукой Гурий обнял меня за плечи, и в тот же момент я ощутил, как что-то твердое ткнулось мне под столом в живот.

– Говори, где он, я тебе не верю, что не знаешь!

От твердого прикосновения к животу внутри у меня ёкнуло, и я почувствовал, что все внутренности в теле подвешены в пустоте. Я опустил руку под стол и нашел руку Гурия с зажатым в ней маленьким пистолетом. Он дал мне ощупать его, и по тому, как он улыбался, я понял, что он, по крайней мере отчасти, шутит, попросту хвастается оружием.

– Понятия не имею, клянусь тебе.

Наши пальцы соприкасались на пистолете, я не решался ни отодвинуть его руку, ни убрать свою. Руки заключали свой сепаратный мир под столом, и, пока они касались друг друга, я мог быть, кажется, уверен, что Гурий угрожает мне не всерьез. Но и не опасаясь, что он в самом деле способен выстрелить, я все-таки чувствовал упор пистолета так, точно он врос в меня, превратившись в опухоль в животе.

– Что, перессал? – Гурий убрал наконец пистолет.- Не бойся, я человек вежливый, зря людей не обижаю. Смотри, какая подавальщица пошла! Вот это жаба, а?! Может, познакомимся?

Закончился вечер после закрытия ресторана, как и следовало ожидать, на складе – в громадном, тускло освещенном ангаре, доверху заставленном ящиками с шампанским. Пили вместе с красивой официанткой из ресторана и молчаливым охранником. В какой-то момент, когда выпито было уже много, Гурий поднялся, отошел, покачиваясь, на несколько шагов, достал пистолет и заорал в темную глубину ангара: "Некрич! Выходи, скотина!" Затем прозвучал первый выстрел. "Все равно узнаю, где прячешься! Все равно найду!" – кричал Гурий и палил, не целясь, во все стороны.

От стрельбы в ушах стоял тонкий непрерывный писк, дребезжание разбиваемых бутылок, казалось, раздается в голове. Из пробитых в ящиках дыр, изгибаясь в воздухе блестящими струями, хлестало шампанское. Вспениваясь, оно растекалось ручьями по бетонному полу. Мы подставляли под струи рты, шампанское попадало в глаза, щекотало нос, стекало под рубаху. "Некрич, убью! Своими руками загашу!" Я не мог понять, дурачится Гурий спьяну или у него развилась белая горячка и он на самом деле полагает, что Некрич где-то здесь, но довольно скоро мне это стало безразлично.

Вытерев рукой залитое шампанским лицо, я почувствовал свою голову совершенно чужой. Белая кофточка официантки, промокнув, стала совсем прозрачной, а тускло блестящие выпуклые глаза под мокрыми веками еще больше, чем были, так что, встречаясь с ними, мой взгляд сам собою съезжал в сторону, поскользнувшись на уклоне глазной поверхности, и я окончательно терял опору под ногами. Когда Гурий обнял официантку, она повисла у него на плече. Он поднял ее на руки, как не умеющую ходить русалку, и унес за ящики.