Контролерша, еще более раскрасневшаяся, вернулась сюда.

– Говорит, беженка, осталась одна с ребенком, – как бы вздохнув, сообщила контролерша. – Но что делать? Порядок есть порядок! Я указала ей, где она может торговать!

– Спасибо, Лариса Захаровна, – скромно проговорила хозяйка.

Да, жизнь не проста. Пойду расстраиваться. Но тут хозяйка подала мне на промасленной бумаге хычын – большой пирожок с картошкой, такой горячий, что я долго не мог прикоснуться к нему.

За крайним столом у входа сидели три грозных небритых горца. Два молодых и один пожилой, громко гортанно переговаривались, всячески показывая, что они хозяева здесь. Огромный белесый богатырь в узкой майке-борцовке, отобедав тут с пышной женой и маленькой дочкой, прошел мимо горцев и – случайно или намеренно?

– опрокинул пустой пластмассовый стул за их столиком. И даже не повернувшись к ним, медленно и могуче удалялся по набережной, держа дочку за крохотную ручку.

Юные горцы яростно глядели ему вслед, потом впились взглядом в старейшину: что сделать с этим? Зарезать? четвертовать?

– Ай, что за стулья стали делать? – весело проговорил старец. Он говорил теперь по-русски. Чтобы и я понимал? – Раньше такие стулья были, что и не сдвинешь, а теперь – сами от ветра падают!

Горцы с облегчением рассмеялись. Обкусав хычын, я поднялся и пошел в мой ад.

И только я уселся в кресле, как раздался вкрадчивый стук в дверь. Вошла прелестная горничная, в передничке и наколке.

– Вы обед у нас пропустили. Кушать будете?

Я поглядел на нее, аппетитную.

– Да.

– Столовая закрыта уже. Я сюда у них попрошу.

– Ага! – Я встал.

Некоторое время спустя, открыв дверь очаровательной ножкой, она вошла с подносом, поставила тарелку на столик и неожиданно вдруг уселась в кресло, одергивая платьице на коленках и тем самым, несомненно, демонстрируя их.

– Можно вас спросить? – робко проговорила она.

– Мммм-можно, – благожелательно произнес я.

– Вот вы скажите по-честному, Марат Иваныч… Вы его МБЧ зовете…

Он человек или нет?

– Ммм… не знаю! – откровенно признался я.

– Я такая на него злая!

– …Да?

Тут взгляд мой привлекло то, что было в тарелке, и оторваться от этого я уже не мог… даже коленки не отвлекали… Буквы! В жирном, с золотыми звездочками бульоне плавали буквы! Буквы-лапша! Я зачерпнул ложкой, жадно разглядывал: П, Д, Ы, Р, П, Т! Кир сообразил? Я ж говорил ему, что сюда не взял букв. Да нет, Кир слишком величествен, чтобы так суетиться. Кто? Я глянул в окошко на стены тюрьмы, бывшего монастыря, под нависающим склоном.

Именно там я впервые почувствовал Его дуновение… Он?

– Спасибо, – пробормотал я.

Обиженно забрав поднос, она вышла.

Я торопливо взял с ложки на палец букву Т. Клеится! Тут же я вспомнил, что видел на шкафу, когда вешал одежду, рулон обоев.

После ремонта остался? Как знать, как знать! Я быстро взял со шкафа обои, отвернул внутреннюю сторону. Послюнив ее и мысленно перекрестившись, прижал к листу буквочку. Держится! Вот он, мой свиток летописца!

Раздался стук. Я быстро свернул обои и закатил их под кровать.

Вошли Кир и Соня, старые друзья.

– Ну как ты тут… устроился? – кокетливо-многозначительно спросила Соня.

– …Нормально, – несколько настороженно ответил я.

– Ты работать вообще собираешься или нет? – взволнованно произнес Кир, приступая к своим обязанностям.

– …Кем? – пробормотал я.

– А кем ты еще можешь?

– А кем я уже могу?

– Ладно… не цепляйтесь! – добродушно произнесла Соня, заполняя своей красотой все широкое кресло. Загляделся на нее!

– А ты знаешь ли, – вернул меня к жестокой реальности Кир, – что друг твой, Гера-уголовничек, в губернаторы тут идет – причем с огромной поддержкой?

– Как?!. Он вроде в Спиртозаводске?! – Я даже о Соне на мгновение позабыл. Значит, призвали меня сюда как главного специалиста по Гере?

– Гляди! – Кир величественно указал в окно. Я посмотрел на стену тюрьмы и обомлел – на стене, словно парус, как раз натягивали на веревках огромный портрет Геры – под ветром он кривлялся и подмигивал так же, как в жизни. Вот это да! Что я мог на это сказать?!

– А мы Ездунова, что ли, поддерживаем? – пробормотал я.

– А что нам – этого, что ли, поддерживать? – выкрикнул тот яростно.

Не-ет! С Герой слишком бурно проходят контакты! Харю до сих пор свербит.

– Ну так ты будешь работать? – жестко спросил Кир.

– Неудобно… – пробормотал я. – Секретарь крайкома…

– Старый конь борозды не портит, – загадочно улыбаясь, сказала Соня.

– Неудобно? А на казенной даче всей семьей – удобно? – съязвил

Кир. Так это он?

Я готовился что-то ответить, но тут от удара ноги распахнулась дверь, и появились в обнимку Жоз и МБЧ, с головы до ног абсолютно черные. Углем, что ли, закусывали?

– Нам уголь нужен! – впившись в меня взглядом, произнес МБЧ.

Вчера еще только были горы! Съели уже?

– И цемент! – явно предавая вчерашние идеалы, вякнул Жоз.

Спелись! Спились! Никаких преград не существует, оказывается, в нашей стране.

– Вы что-то путаете, вероятно! – проговорил я. -…Какой уголь?

Какой цемент? Роман “Цемент” не я написал. Федор Гладков, кажется. А я написал “Сталь и шлак”, кажется.

– Ты перед народом-то не вышкуривайся! – рявкнул МБЧ.

– А знаете, между прочим, – вспылил и я, – что моя способность к чудесам… появилась вовсе не после крещения, – я глянул на Кира,

– а после тюрьмы!

– Почему не сказал?! – Своими буравчиками шеф впился в Кира.

– Я много раз вам об этом докладывал, Марат Иваныч! – дрожащим, обиженным голосом произнес Кир.

– Напоминать надо! – рявкнул МБЧ и перевел взгляд на Соню. Та вытащила блокнот и записала.

– Чтобы завтра уголь был! – рявкнул Жоз и даже приосанился. Идея диктатуры пролетариата ему явно нравилась. Перевел тяжкий взгляд на Соню, потом на меня. – Ты поосторожнее! А то тут водится такая змея. Козюлька. Любит к мужикам в постель забираться. Укус смертелен!

Вспыхнув, Соня вскочила и выбежала.

– Ну… неспокойной ночи тебе! – МБЧ захохотал.

Стукнув дверью, герои вышли. С тяжким вздохом: “О Боже, с кем приходится работать!” – Кир поднялся. Раздался, удаляясь, сиплый хохот МБЧ… Кто-то все же его чем-то порадовал.

– Ты, разумеется, понимаешь, что принципами мы не поступимся! -

Кир вышел.

Алая горбушка солнца казалась частью горы. И вот она исчезла.

Стало темно.

“Держи ум во аде – и не отчаивайся!”

И тишина. И букв лапша.

Проснулся я от солнца, встал, полюбовался плоскими цистернами мадеры на склоне, уже нагретыми солнцем согласно технологии.

Нет, в качестве тупого балласта я тут охотно поживу!

Не вышло! Пришел на завтрак в общую столовую и ошалел: на завтрак опять буквы! Причем с мозгами! Точней, мозги с буквами.

Это намек? Не будем уточнять: запастись главное! Набрал полный рот букв, соображал лихорадочно: все ли взял? Й, кажется, нету?

Добрал. Рта я, естественно, после этого не открывал и не глотал, разумеется… но посидеть тут надо для приличия. Молча и сдержанно всем кивал. Выдержав норму, наверх к себе убежал, выплюнул алфавит на тарелку, жадно глядел… Гласных мало! Ну ничего, попробуем. Долго наслаждался.

На летучку с опозданием шел. Страсти там уже кипели.

– Нассы ему в постель! – кричал МБЧ. Надеюсь, это относится не ко мне?

Когда я скромно сел, на меня демонстративно не смотрели.

Наказывали? Видимо, напортачил что-то во сне?.. Точно!

– Ну как наши дела, Сергей Васильич? – Даже не глядя в мою сторону, МБЧ обращался только к Ездунову. – Что-нибудь есть?

Своего друга Жоза утром, протрезвев, сюда не позвал! Хитер!

– Так нет же! – с отчаянием произнес Ездунов. – Ночью, правда, на “тягуне”, на склоне, оторвалась от состава цистерна с цементом, к нам пошла… но на вираже с обрыва на…вернулась.

Оттуда ее не вытянешь!