Мы вышли из здания аэропорта, и Безуглов с гордостью подвел нас к трем автомобилям – не "Ладам", как я ожидал, а черным "Волгам", впрочем, порядочно разбитым. Мы двинулись. На заднем сиденье продолжал нести восторженную околесицу наш гид, пан Павел вежливо хмыкал, видимо, прокручивая в голове программу на ближайшие дни.

Я жадно смотрел за окно, ожидая то ли припадка любви к родине, то ли, наоборот, приступа брезгливости, столь часто одолевавших меня в Монреале, но не испытывал ни того, ни другого. Стояла ранняя весна. Шоссе еще не просохло от недавнего дождя. Машину ощутимо потряхивало на колдобинах, разлаженный мотор тарахтел и присвистывал. По сторонам дороги тянулись одноэтажные развалюхи, которые не спасет даже капитальный ремонт. Старухи в серых платках торговали у обочин пучками зелени. Время от времени мы проезжали мимо людей в грязных белых халатах, колдовавших над ржавыми шашлычницами. Жующие стоя клиенты вытирали руки клочками газетной бумаги и отпивали из мутных стаканов какую-то жидкость. Судя по завороженному выражению лиц, это была отнюдь не минеральная вода.

– Первые ростки свободного предпринимательства,- радостно заявил

Безуглов,- еще год назад дорога была мертва – ни закусить, ни выпить…

Семинар был мероприятием не слишком прибыльным, но многообещающим. Каких-то денег нам подкинули из Оттавы, кое-что заплатили сами участники. Шестиголовый зверь представлял разнообразные отрасли канадской промышленности, и надо сказать, что я изрядно попотел, переводя лекции, изобиловавшие не только рекламной дребеденью, но и техническими описаниями. В Москву прибыл также контейнер с образцами и сувенирами. Ошибается тот, кто, презирая предпринимательство, считает его незатейливым делом. Современный предприниматель подобен вопиющему в пустыне. Неприкаянно сжимает он в руке образецпродукции, скажем, кофеварку, и если будет в бездействии ждать доброго самаритянина, который захочет выложить за нее известную сумму, то скорее всего умрет с голоду. Нет, самаритянина следует сначала отыскать, заставить слушать, а затем еще и уговорить расстаться с честной трудовой копейкой. А вокруг, между прочим, подобно алчным волкам бродят конкуренты, предлагающие точно такие же кофеварки…

Вот почему так воодушевился господин Верлин, когда в России наступила новая эпоха.

– Любезные господа,- соловьем пел он в Броссаре недоверчивым предпринимателям,- на ваших глазах открывается новый необъятный рынок. Тот, кто пойдет на скромный риск для того, чтобы попасть первым на этот клондайк и врыть в землю свой заявочный столбик, станет не миллионером – миллиардером. Семьдесят лет в России производились лишь третьесортные товары. В бытность аспирантом я мог прожить год на один чемодан вещей, которые привозил из Праги и легально продавал через комиссионные магазины. России нужно все – текстильные фабрики, электронное оборудование, навигационные приборы, самолеты, жевательная резинка, предметы гигиены. Да, сегодня русский потребитель зарабатывает гроши. Но завтра! Завтра свернется военная промышленность, ибо новой России не нужна будет такая военная мощь. Завтра ресурсы страны начнут попадать к ее гражданам. У них наконец появятся доходы. И с этими доходами будет сопряжена ненасытная жажда потребления. Мне жаль, что вы не видели глаз советского человека при виде самых простецких джинсов "Ливайз"!

Поначалу бизнесмены жались, помалкивали, пожимали плечами, но вскоре я заметил, что каждое упоминание слова "миллион" действует на них, как чашка кофе по-турецки, а слова "государственные гарантии" -как рюмка хорошего коньяку.

– К тому же к вашим услугам фирма "Канадское золото",- продолжал Верлин.- Основательнейшие связи во всех кругах российского общества. Не надо забывать, что Горбачев начал перестройку под влиянием Масарика, идеолога Пражской весны и моего ближайшего друга. Все двери будут для нас открыты! Мы уже сотрудничаем с крупной частной фирмой, одной из первых в СССР и соответственно одной из самых влиятельных. У нас завязаны контакты с банком "Народный кредит", уже открыт счет в рублях, дожидаемся момента, когда можно будет начинать конвертацию…

– Что начинать? – насторожилась одна из драконовых голов.

Бедный пан Павел! Увлекшись, он дал маху. Дракон был уверен, что прибыль из России можно будет вывозить беспрепятственно, и лекция о превратностях этого процесса (а точнее, его практической невозможности в те годы) была бы явно излишней.

– В настоящее время прибыль из СССР можно экспортировать только в виде товаров,- при этих словах я замер,- нефть, алмазы, золото, удобрения…

Дракон успокоился и заулыбался всеми шестью головами. Еще через полчаса этой лекции – далеко не первой, впрочем,- семинар был уже на мази. Даже в случае неуспеха он обеспечивал господину Верлину бесплатную поездку в Москву (где планировался первый тур переговоров о несовершенном золоте) плюс пара десятков тысяч на текущие расходы. В составленноймною смете пан Павел бестрепетно увеличил все цифры ровнехонько в полтора раза и только после этого приписал к ним честные двадцать процентов за организацию семинара.

У входа в гостиницу стояли человек шесть полицейских в синей форме. К моему удивлению, Безуглов подошел к сержанту и, преувеличенно улыбаясь, пожал ему руку, даже похлопал по спине. После утомительного перелета я не без радости простился до утра и с драконом, и с паном Павелом. Что же до Безуглова, то он уговорил меня отправиться в бар "оттянуться".

– Здесь где-то должна быть скульптура "Рабочий и колхозница",-заметил я.

– Завтра, завтра,- отвечал Безуглов с идиотской жизнерадостностью.

Если с паном Павелом Безуглов говорил заискивающе, то со мною -как бы даже и панибратски.

– Старик,- воскликнул он,- давай на "ты"! Ты ведь настолько моложе!

– У нас в Квебеке,- сказал я вежливо,- на "вы" друг друга почти не называют. Тоже сразу переходят на "ты".

– Ну, здесь у нас не Квебек,- затуманился Иван Безуглов,- здесь, Гена, другая жизнь. Ты давно слинял? Двадцать лет! – Он присвистнул с некоторым оттенком уважительности.- Что-нибудь помнишь? Ничего? Да и что помнить! – Он хохотнул.- А мы вот тут, как видишь, пашем, крутимся. Пытаемся выжить в этом бардаке. Как там наш аэд поживает? Я слышал, процветает? Всемирная знаменитость?

– С чего вы… то есть ты… взял? – Я искренне удивился.

– Ну, жена профессор, сам вольный художник, выступления, публикации, отзывы прессы. Мы тут не такие невежественные, как тебе кажется. Сам слышал его интервью по "Голосу". В "Аркадском союзнике" была большая статья.

Я, промолчав, заказал наконец водки для Безуглова и стакан апельсинового сока для себя. Столики вокруг постепенно заполнялись командировочным зарубежным народом и девицами с ищущим выражением на лицах.

– Сто баксов,- сказал Безуглов, перехватив мой взгляд,- могу устроить хоть немедленно, на всю ночь. Даже со скидкой. Выбирай любую. Они здоровые, не бойся. Или устал?

– Совершенно верно,- сказал я.- Пятнадцать часов уже в дороге.

Шеф просил обсудить, все ли в порядке с завтрашними встречами.

– Оставь! – Безуглов опорожнил свою водку в один присест и крякнул.- Смирновская. Вот класс! А у нас, видишь ли, борьба с алкоголизмом. Правда, уже пошла на убыль, но виноградников повырубить успели.

– Я читал,- сказал я.

– Одно дело – читать,- разгорячился Иван,- а другое – испытать это на собственной шкуре. Так что ты уж на завтра купи бутылок шесть. Для тебя у нас в офисе организуют как бы прием. В основном друзья АТ, ну и еще кое-кто. Расскажешь, как там живут у вас, за границей.

Безуглов несколько озадачил меня. Я помнил со слов АТ, что сей папенькин сынок после того, как отца отправили в места не столь отдаленные (причем, кажется, по делу), стал не только одержим идеей выбиться в люди, что было бы вполне понятно, но и несколько задумчив; что он не только занимался масштабной фарцовкой (еще одно безвозвратно умершее слово!), но и мелькал на экзотерических концертах, а иной раз даже подкидывал моему аэду и его друзьям на бедность. Одно время Белоглинский даже считал его агентом тайной полиции, поскольку, по достоверным сведениям, он встречался и с Зеленовым, к тому моменту уже состоявшим на службе в органах. АТ по мягкости характера создал целую гипотезу а-ля Достоевский, согласно которой Безуглов был жадным до жизни человеком, достаточно умным для того, чтобы страдать известной ущербностью.