Геля испугалась и сделала несколько маленьких шагов назад.

Официантка подошла к ней совсем близко, высыпала со звоном монеты на деревянную стойку гардероба и сказала:

– Сдача.

Гардеробщик, глядя на это, мерзко усмехнулся.

Дома Геля пожаловалась мужу.

– Ну что я могу с ней сделать? – усмехнулся муж. – Не убивать же ее.

Он не помог. У него не было времени. У него никогда не было времени.

Теплая компания собралась безо всякого повода на даче у Манаева

Алексея Михайловича. Вернее, повод был. Торжественное открытие новой бани. После парной и плотного ужина остались посидеть на веранде.

Манаев был навеселе, смотрел на всех широко открытыми, слегка безумными глазами.

– Со мной была одна история в детстве. Я ее кому-то из вас рассказывал, по-моему… Я привидение видел.

– А кто его не видел! – крякнул Повитухин Станислав Семенович. Это была шутка. Все по-доброму посмеялись. Но Манаев Алексей Михайлович не унимался:

– Вы реагируете, конечно, по-своему, и вас можно понять. А я вот до сих пор точно могу сказать, что я его видел. Верите в привидения?

– Нет, – сказал Повитухин Станислав Семенович дурацким голосом.

Все опять рассмеялись.

– А может быть, мы верим, – поддержала рассказчика Софья Борисовна

Мельникова. Хотя она и была замужем, Манаев ей очень нравился.

– Это в школе было. Году в семьдесят пятом. Мы оставались допоздна после уроков. Как это еще называлось?

– Группа продленного дня, – подсказала Мельникова.

– Да. Точно. И у нас было развлечение – бегать на четвертый этаж. Мы все сидели и занимались на первом этаже, а на остальных этажах было темно, классы закрыты, и никого там не было.

– Кроме привидений, – опять схохмил Повитухин.

– Успокойтесь вы, – обратилась к нему Мельникова, – дайте рассказать.

Повитухин сделал смешное лицо и закрыл рот обеими руками. Манаев продолжал:

– У нас была игра. Мы по лестнице поднимались на какой-нибудь из этажей и шли по нему. Чем дальше шли, тем страшнее там было. Потом в какой-то момент мы пугали друг друга, орали и бежали обратно на лестницу. Школа была старая. Паркет. Каждая доска скрипит. Короче, жуть. А вот на четвертый этаж никто из нас подниматься не решался.

Там было особенно страшно. Во-первых, там был кабинет директора. А во-вторых, там было что-то вроде памятника воинам Великой

Отечественной. Нечто вроде барельефа, с двумя головами, которые выглядывают из стены. Матрос и солдат. Я не знаю, кто их слепил, но это были настоящие монстры…

Короткий храп, похожий на всхлип, раздался со стороны дивана.

– Иди спать, – сказала Мельникова мужу. Паша Мельников, несколько раз уже за вечер принимавшийся дремать, совсем уснул, даже ногу положил на край дивана.

– Да. Я пойду. Извините. – Паша встал, смешно потряс головой, помахал гостям рукой и направился в домик для гостей.

– Мы в тот вечер с друзьями поспорили, и Паша там, кстати, был.

Поспорили, кому не слабо на четвертый этаж подняться. По лестнице наверх кое-как мы забрались. Шли гурьбой, друг друга чуть ли не руками обхватив, страшно было, но весело. А у входа на сам этаж остановились. Никто не хотел туда заходить. В итоге пошел я.

– Самый смелый, – вставил Повитухин.

– При чем тут смелость, – усмехнулся Манаев. – Просто дурость.

Но Мельникова знала, он смелый. Когда ее вместе с Пашей подрезали на машине какие-то сволочи, Манаев единственный, кто согласился вступиться за ее мужа. Поехал на встречу с этими подонками, ему сломали нос, а он в ответ на благодарность только усмехался и шутил.

Если бы Мельникову спросили, какой Манаев человек, она бы, скорей всего, ответила, он человек свободный. Он не был женат, вокруг него всегда крутились девицы, но дело было даже не в этом. Манаев принимал решения и никогда об этом не жалел. Когда что-то не получалось, он только усмехался и шел дальше. К Паше Манаев относился как к младшему брату, и это поначалу очень раздражало

Мельникову. И сам Манаев ей очень не нравился. Ее бесило, что Паша по-разному разговаривает с ней и с Манаевым и что, кажется, он

Манаеву больше доверяет. После случая с машиной она посмотрела на

Манаева другими глазами.

Во-первых, он держал ветеринарную клинику и сам лечил животных, что уже само по себе благородно, во-вторых, он был довольно симпатичным.

Чужие проблемы он воспринимал как свои. Если он решал помочь человеку, то как будто забывал о себе – занимался делами того человека и больше ничем. Это очень подкупало. Кроме того, Мельникова не могла точно этого объяснить, но когда Манаев приходил к ним в гости, в душе у нее наступало спокойствие. Ощущение стабильности.

Вот рядом с ней муж и лучший друг ее мужа. Значит, все нормально, можно жить.

Кроме того, с недавнего времени Манаев стал проявлять к ней повышенный интерес. Взгляды, внимание, которое он ей оказывал, отдельные слова, сказанные как бы в шутку, – все это говорило о том, что скоро произойдет объяснение, а может, что-то случится и безо всякого объяснения.

Мельникова, чувствуя это, молодела, расправляла плечи. Собираясь на дачу к Манаеву, она была на взводе, даже муж заметил.

– …я, значит, медленно так пошел по этажу, – продолжал Манаев. -

Слева от меня окна, одно за другим. А справа – двери классов. То есть этаж был кое-как освещен. Свет от луны попадал на двери, и что-то все-таки можно было разглядеть. Мне же, согласно уговору, нужно было дойти до самого конца этажа, где окон не было, где, собственно, и находился этот самый барельеф. Здание длинное. Идти довольно долго. А мне, разумеется, нехорошо. Я иду, а ноги подкашиваются. И вдруг вижу возле самого барельефа что-то в воздухе белое. Вроде бы дым. Но в форме человеческого тела.

Повитухин сделал удивленные глаза:

– Дым? А вы там не курили случаем?

Никто не обратил на шутку внимания. Все ждали продолжения рассказа.

Манаев медлил. Мельникова не выдержала:

– А дальше?

– А что дальше? Я побежал так, что у меня воздух в ушах засвистел.

Через несколько секунд на первом этаже был. Одноклассникам рассказал. У меня такое лицо, наверное, было, что все мне поверили.

– И Паша поверил?

– А ваш Паша, уважаемая Софья Борисовна, поверил мне в первую очередь.

Вообще-то Мельников и Манаева были на “ты”, но Манаев взял манеру называть ее на “вы”, да еще по имени и отчеству. Ему казалось это забавным, Мельниковой – нет.

– Ну, я не знаю, – сказала Анна Сергеевна Мурашко, любовница

Повитухина. – Это, может быть, какие-то галлюцинации были?

– Нет, – ответил Манаев, глядя ей прямо в глаза. – Я это сам видел.

– Ну, тогда я не знаю. – Анна Сергеевна смутилась и заговорила о чем-то, не связанном с привидениями.

Мельниковой нужно было идти через неосвещенный участок в домик для гостей. Дорога петляла между деревьями и постройками. Мельникова была расстроена. Манаев просто махнул ей на прощанье рукой – и больше ничего.

Участок был огромный, и Софья Борисовна, кажется, в первый раз в жизни испугалась темноты. Белый силуэт из дыма мог выплыть из-за каждого дерева. Так ей казалось. Когда она обходила недостроенный вольер для собак, ей на плечо легла чья-то тяжелая рука. Это было так неожиданно и страшно, что Мельникова инстинктивно дернулась вперед, одновременно нанося удар локтем тому, кто ее напугал. Только потом она оглянулась. На дорожке стоял Манаев, улыбался и потирал пятерней подбородок.

– Прости. Я испугалась, думала, привидение.

– Это вы меня извините, Софья Борисовна. – Манаев даже поклонился. -

У меня не было желания вас пугать.

– Ничего страшного, Станислав Семенович, – подхватила игру Мельникова.

– Хотел тебя проводить, но, видишь, не успел.

– Бывает.

В нескольких шагах от вольера стоял домик для гостей. Манаев и

Мельникова прошли это расстояние вместе. Софья Борисовна так разволновалась, как не волновалась даже в романтическом возрасте. За спиной сжала руки в кулаки и попыталась дышать ровнее, чтобы не выдать себя.