– Ойниса!
Коридор, еще коридор.
– Уйдите! Мама! Мама! Мама, мне больно! Лицо! Не режьте, а-а! Глаза… нет! Нет! А-а, личико мое… Мамочка! А-а-а!
– Ойниса!
Золото закричал и проснулся. Позвал маму.
Вспомнил, что он у Учителя.
– Учитель!
Тишина.
Полежав немного, Золото снова заснул. Но предыдущий сон уже не продолжался; вместо него снились яблони, наклонившие к воде свои насыщенные урожаем ветви… Яблоки, падающие в воду и плывущие куда-то… Медленно уплывающие яблоки…
5
Через день нас Муса к себе позвал. Учителя, Ивана Никитича и меня.
Он только что со святой могилы вернулся, рассказать, наверно, хотел, похвастаться. Правда, на обратном пути его ветер пробрал, Муса заболел, чем, конечно, испортил себе впечатление от поездки. С ветром лучше не шутить.
Хотя Муса был болен, но выглядел хорошо, святые места ему на пользу пошли. Про детей перестал шутить. Значит, надежда в человеке загорелась.
Марьям, его супруга, тоже повеселела. Даже рассмеялась один раз. А что? Глядишь, их молитвы и дойдут куда надо. Люди еще не старые; может, успеют покачать люльку.
Муса, взволнованный, сидел, прислонившись к стене. Расспросил, какие тут события творились в его отсутствие.
История с водой и трактором его возмутила.
– Может, – говорил он, вытирая тряпкой лоб, – эта вода действительно отравленная, но нельзя ее у людей прямо из кармана вырывать!
– Ну уж прямо – отравленная, – усмехался Иван Никитич. – Это Председатель у нас отравленный. От него отрава и идет. А вы его еще облизываете в разных местах…
– Нет, Никитич, – возражал Муса. – Это всё не Председатель, а Участковый виноват. Такой он ненасытный к материальному благополучию. С моим двоюродным братом в одном классе учился, к моему деду домой ходил, его как гостя там всё обнимали-кормили… а ему всё мало. Если у человека сердце волка, его на трон начальника сажать нельзя.
– Да брось ты – сердце волка! Сердце овцы у него, я же его знаю. Волком и не пахнет. Обычный местный парень. Ну да, держится за свои погоны, хитрует. Тут ему еще жена, наверно, в уши свои претензии шепчет…
– Да, Ханифа – это, конечно, его главнокомандующий, – согласился Муса. – Что говорить… Жена – пила на всю жизнь!
– Ну уж, кому бы жаловаться. Твоя-то Марьям – кусок золота.
Марьям, которая как раз ставила чашки, улыбнулась.
– Да… – Муса снова вытер испарину. – За водой она вечером идти хочет. Когда стемнеет. Воды у нас совсем мало. К бывшей библиотеке, где Председатель себе запасные баки сделал. Оттуда, слышал, вечером люди воду тайком носят.
– Это опасно, Муса-акя, – сказал Учитель. – У меня ведро воды осталось, поделиться могу.
Мы тоже сказали, что хоть каплю, а пополам разделим.
– Да я сам бы сходил, только не могу… – отказывался Муса. – Встану – земля под ногой сразу кружиться начинает, как на глобусе.
– Два раза схожу, Председатель нищим не станет, – снова улыбнулась Марьям.
– Ну уж, нищим, – сощурился Иван Никитич. – Да на этого куркуля хоть сам Али-Баба и его сорок разбойников напади – а нищим не сделают! Всё разворовал, развалил и еще дань собирает.
Муса покачал головой:
– Эх, Никитич… Горький у тебя язык. Всю жизнь здесь с нами живешь, а наших простых вещей не понимаешь! Начальник – он от Бога. Если начальник плохой, значит, Бог о тебе помнит, тебя из космоса наблюдает, испытать хочет…
Иван Никитич только усмехнулся, а Муса с разговора о Боге и начальнике перешел на свое путешествие и разные красочные впечатления. Рассказывал он возбужденно, его длинные пальцы так и мелькали в воздухе.
Святой, к которому ходили Муса и Марьям, похоронен в горе; там – колодец. Не прямой, а с какими-то извилинами. Бросаешь ведро в колодец, оно там по разным извилинам грохочет, пока до воды не доберется. Ведро воду наберет… Потом медленно-медленно его снова по этим извилинам поднимаешь, и молитву про себя читать надо. Потому что ведро под разным наклоном оказывается, а вода к нему не приклеена – понятно, выливается. Вот так вытягиваешь ведро, смотришь в него; люди вокруг толпятся, тоже туда от любопытства смотрят. И насколько ты хороший человек, настолько ведро полное. И эту воду выпить надо.
– И насколько у тебя полное было, Муса? – спросил Никитич.
– Не хочу хвастаться, друзья… И у меня, и у Марьям-хон – почти полное ведро вышло, еле выпили!
Мы засмеялись.
– Ну, это я тебе и безо всякого ведра мог сказать, – похлопал Мусу по плечу Иван Никитич, – что ты хороший парень… только в Председателя очень влюблен.
Снова смех.
– А у одного парня там, я видел… – рассказывал Муса. – Такой, зажиточный парень, ботинки качественные, перстень солидный… Так у него почти пустое ведро вернулось. Две-три несерьезные капельки на дне болтаются… Он от стыда сразу убежал, бедняга.
– Да, – посмеивался Никитич. – А у нашего Председателя и ведро бы назад не вернулось. Или ведро бы пришло, а в нем гадость какая-нибудь сидит: «Привет, Председатель!»
– Царевна-лягушка, – смеялся я.
– Какая лягушка! – возмутился Муса. – Говорю вам, что святое место. Там эта святость так чувствуется, кажется – прямо из воздуха ее вынимать можно. И люди, которые там за могилой смотрят и приходящих приветствуют, – святые люди… Один из них, кстати, так на вас, Учитель, похож – у меня чуть тюбетейка не свалилась! Смотрю, думаю: вы – не вы? Марьям-хон тоже очень удивилась, говорит: может, у нашего Учителя здесь брат-близнец работает, а мы не знали, он бы нам помощь оказал, покровительство…
И посмотрел на Учителя.
Нет, у него нет близнецов.
– Что ж, – заметил я, – науке и газетам такие вещи известны. Называется «раздвоение личности». Например, одна моя личность сейчас здесь с вами беседы ведет, а вторая – где-нибудь в столице сосиску ест.
– А еще, – продолжал Муса, не заинтересовавшись разговором о двойниках и сосиске, – нам бесплатно дали духовные книги… Марьям! Марьям-хон!
Марьям разложила перед нами книжки.
Они были тонкие, какого-то простоватого вида. Я рассеянно пролистал парочку. Кое-где – шрифт арабский. И зачем людям столько алфавитов?
– Это всё про святых суфийских, – говорил Муса. – Один, кстати, тут у нас бывал, тот самый…
– Странная книжка, – сказал я. – Название необычное. «История ада».
– Как? – переспросил Муса.
– «История ада». И автора нет.
– Я не заметил ее, – сказал Муса.
– Она в другую вложена была… И обложка самая обычная, ничего потустороннего не нарисовано.
– Может, это тот самый суфий, который там похоронен, написал? Много страниц?
– Всего десять.
Я посмотрел на Учителя. Он снова был где-то в своих отдаленных мыслях, словно оставил это улыбающееся тело вместо себя.
Не помню, кто предложил прочесть эту книжку. Может, Муса. Может, Иван Никитич, который интересовался историей и читал разные книги про русских царей, их победы и любовниц.
Читать вслух пришлось мне.
Там было много богословских изречений, которые я пропускаю.
А суть у книжки такая, что у ада тоже есть, оказывается, своя история. И развивалась она одновременно с историей человечества и прогрессом техники.
Говорилось, что история ада – это как бы подкладка человеческой истории.
Потому что самого ада как специального места для грешников, оказывается, нет. Всё это давно делается на Земле.
– Это как же… – пробормотал Муса и начал тереть глаза.
Иван Никитич, почувствовав подкоп под авторитеты, хитро прищурился.
Я продолжил чтение.
История ада, говорилось в книжке, имеет три части: прошлое, настоящее и будущее. Как и история людей.
Прошлое и настоящее – это Огненный ад.
Он возник с низвержением Адама и его супруги из рая, после чего Адам стал добывать огонь. Первый огонь был чистым, чистым был очаг, чистым пламя свечи. В этом огне горел только воздух.
