– Давайте еще раз сугубо внимательно осмотрим все камни, – сказал Федор Федорович, – и поищем, не выбито ли на них каких-нибудь таинственных знаков или букв.
И вторично они пошли вокруг церкви, низко наклонившись, вглядываясь в покрытую лишаями, позеленевшую поверхность древних камней.
– Вот, смотрите! – некоторое время спустя воскликнул Федор Федорович, торжествующе тыча пальцем на один из камней.
И все увидели на камне какие-то знаки – темные от лишаев ложбинки, образовавшие два кружочка и два крестика.
– Что это за буквы? – спросила Галя-кудрявая.
– Это не буквы, а нечто иное. Потом объясню, – кинул Федор Федорович через плечо. Он явно волновался.
И все разбрелись вдоль стен; они нагибались, садились на корточки, стараясь вглядеться в камни, особенно в их нижние, самые позеленевшие и потемневшие ряды. Двигались, двигались очень медленно, смотрели, смотрели… Вдруг самая востроглазая – это была Алла – воскликнула:
– Нашла!
Все кинулись к ней и опять увидели на камне темные значки, а может быть, буквы – «А» и «Л».
– Конечно, буквы! – воскликнул Георгий Николаевич.
– Ищите, ищите! Продолжайте искать еще! – кричал Федор Федорович, втыкая палочки под стеной возле места находки. Он даже раскраснелся от возбуждения, его толстые очки прыгали на носу и блестели на солнце.
Но дальнейшие поиски были безрезультатны.
Тогда Федор Федорович собрал всех вокруг себя и начал говорить. Он рассказал, что в летописях неизменно и добросовестно отмечались даты построек всех каменных зданий – церквей, дворцов, стен, ворот, башен. Летописцы – бояре или монахи, словом, близкие к князю люди – писали: «Князь великий Андрей…» Или: «Князь великий Всеволод созда церков чюдну велми». Здания строились тогда высокими, устремленными ввысь, «украсно-украшенными», но никаких имен зодчих-умельцев, истинных и вдохновенных творцов тех белокаменных чудес, в летописях не найти. Князь создавал, а не простые люди, выходцы из народа. Ему предназначалась слава, одно лишь его имя должно было дойти до потомков.
– Так вот, знаки и буквы на этих стенах, которые мы с вами только что обнаружили, – продолжал Федор Федорович, – это единственные подлинные подписи или самого зодчего, или мастеров-строителей тринадцатого, а не семнадцатого века.
Современные ученые подобные знаки и буквы называют «граффити». Один из подписавших был неграмотным, а другой грамотным и звали его Александр или Алексей.
– Так это Алеша Попович, дружинник князя Константина! – воскликнул Игорь. – Он был зодчим!
– Может быть, и Алеша Попович, – задумчиво ответил Федор Федорович. – Такова догадка и твоя и моя. Но историки потребуют безусловных доказательств, которых у нас нет.
– Просто мальчишки тринадцатого века были несознательными хулиганами и портили стены, – сказала Галя – бывшая начальница.
– Не думаю, – ответил Федор Федорович. – В летописях нигде не упоминается о шалостях тогдашних мальчишек. Может быть, наоборот, они были примерными, дисциплинированными, любознательными, интересовались историей своей страны. – Он оглядел ребят из-под своих очков, и нельзя было понять, говорит ли он просто так или на что-то намекает.
– А может быть, это выбила буквы девушка и звали ее Алла? – робко спросила Алла. – Вот и сейчас девушки строят дома.
Как ей хотелось, чтобы она была права!
– Нет, такого не могло быть никак! – уверенно ответил Федор Федорович. – Девушки пряли, ткали, вышивали, стирали, доили коров, жали серпами рожь и другие злаки, обед готовили – словомг дел у них по хозяйству хватало. А камнесечная работа была для них слишком тяжелой.
Тут прибежал запыхавшийся Миша со вчерашней железной пластинкой.
Федор Федорович повертел ее и вдруг воскликнул."
– О, знаете ли вы, что вами обнаружено? Это подлинное долото камнесечцев. Желобчатым концом прикладывали к камню, а с этого конца была деревянная ручка, по которой ударяли молотком. К сожалению, не знаю, к какому отнести веку – к тринадцатому или семнадцатому. Отсюда вывод: мне неизвестно – данным долотом камнесечцы создавали красоту или, наоборот, губили ее.
Он попросил подарить ему долото и начал рассказывать, как им пользовались древние камнесечцы, как, сидя на дубовых колодах, тюкали молотком по долоту, или ровняли сами камни, или высекали на их поверхности по намеченным углем линиям фон; тем самым рельефы получались выпуклыми. Один неверный удар долотом мог погубить изображение. Так они сидели с раннего утра до позднего вечера и под перезвон долотьев пели песни. Работа была столь же нудная и тяжелая, как попытки свалить вот этот злосчастный кирпичный столб. «Лепше есть камень долотити, нежели зла жена учити», – говорит старинная русская пословица. И была та работа несомненно вредная, приходилось дышать известковой пылью. Наверняка многие камнесечцы умирали молодыми.
– Что же, археологические работы можно считать законченными. Вы помогли узнать многое, – сказал Федор Федорович напоследок. – Уж без вас я узнаю, что прячется под столбом. А иные исторические тайны, связанные с селом Радуль, останутся неразгаданными навсегда… Благодарю вас за ваши старания, – добавил он напоследок. – И единственное, что я вас еще попрошу, – засыпьте, пожалуйста, шурфы.
Никого не прельщала столь унылая работенка. Опершись о лопаты, мальчики хмуро переговаривались между собой.
«Опять предстоит прозаическое занятие, – подумал Георгий Николаевич. – Копать шурфы, чтобы искать неизвестное, – это одно, а засыпать их – это совсем другое».
– Шурфы всегда полагается засыпать, – сказал он, – а то еще какой-нибудь заблудший ягненок попадет и ногу сломает. Идемте за лопатами.
И вдруг послышалось тарахтение трактора. Ближе, ближе…
– Это Алеша Попович едет! – вскричали девочки.
Ну конечно! Он сдал в городе в капитальный ремонт свой старый бульдозер, сейчас катит на новом. Лица ребят сразу посветлели. Вот огромная махина показалась из-за леса…
Забыв обо всем на свете, они с криками «Ура-а!» гурьбой высыпали на дорогу.
Увидев ребят, Алеша осадил своего могучего стального коня, затормозил его, сам соскочил на землю, подошел к ним и поздоровался, потом не торопясь закурил. Его радостное, измазанное автолом лицо сияло. Он молча отошел в сторону – дескать, смотрите, любуйтесь, на какого скакуна я променял свою прежнюю сивку-бурку. Оба взрослых медленно направились к бульдозеру.
Все тотчас же окружили коня-богатыря, с восхищением начали его осматривать. Конь был невиданной силы, масти и стати – серо-голубой, с красными каемками, с железными гусеницами вместо копыт; измерительные приборы и рычаги заменяли уздечку, а кабина была вместо седла. Грудь у коня вздымалась огромным, блестевшим на солнце стальным лемехом. Как двинет радульский богатырь своего коня вперед на кустарник, так сокрушит все деревца, точно былинки. Как взроет мать сыру землю, будто пахал ее древний богатырь, но не Алеша Попович, а крестьянский сын Микула Селянинович.
– Дядя Алеша, – обратился к нему Миша, – а дуб вы свалить сумеете?
– В полной зависимости от диаметра древесного ствола, – важно ответил тот. – Ежели не превышает тридцати сантиметров, то с трех захождений.
– А вон тот столб свалите? – Миша ухватился за измазанный рукав Алешиной куртки и потащил богатыря к кирпичному столбу, перед которым они только что отступили.
– Невозможно, – ответил Алеша. – Памятники старины беречь надлежит, а не подвергать разрушению.
Тут пришлось вмешаться Георгию Николаевичу.
– Это не памятник старины, – сказал он. – Неужели не знаешь, как радульский лавочник Суханов кирпичную паперть к колокольне пристраивал? Выглядела, верно, та паперть эдаким прыщом рядом с белыми камнями. Правильно поступили крестьяне, что ее разобрали, но этот-то угловой столб остался. Алеша хотя и знал о строительной деятельности богатея Суханова, однако продолжал колебаться.
– Предвижу, будут активные возражения со стороны иных наших малосознательных старух, – говорил он. – Бабушка Дуня, к примеру, с одной стороны, отуманена религией, а с другой стороны, обладает способностью энергично ругаться.
