Было совсем темно. Ветер налетал порывами и злобно выл. В лесу и в овраге скрипели невидимые деревья. Дождь хлестал по лицу, слепил глаза. Внизу под горой шумели волны в реке.

Два мальчика осторожно, ощупью раздвигали мокрые кусты, молча поднимались в гору.

Они видели тусклый свет в крохотном окошке – то ли близко, то ли далеко – и пробирались вперед, не обращая внимания на дождь.

Идти им было трудно: их ноги скользили, невидимые ветви хлестали их по головам. Но впереди мерцал огонек, и они шли один за другим, шли настойчиво и упорно к этому огоньку, изредка глухо перебрасываясь отрывистыми словечками. Тот, кто шел сзади, упал, передний обернулся, помог другу встать. Оба двинулись дальше. Наконец вышли из кустов.

Подойдя к окошку, они увидели худощавого, длинноносого, пожилого дядю в очках. Он сидел посреди тесного дощатого сарайчика, наклонившись над столиком, и писал при свете керосиновой лампы. Мальчики остановились в нерешительности, с интересом начали наблюдать… А дядя в окошке все писал и писал, не отрываясь. Его авторучка быстро бегала по бумаге… Мальчики видели, что слова, как бусы, нанизывались в строчки… Дописав до конца страницу, дядя взял другой лист, опять наклонился…

А дождик, хоть и теплый, все хлестал и хлестал мальчиков по спине, по лицу…

Жил в Москве детский писатель. Звали его Георгий Николаевич.

Когда-то он окончил медицинский факультет и стал работать врачом в одной из московских детских больниц и тогда же начал писать книги – приключенческие повести для ребят «среднего школьного возраста». Но днем лечить юных пациентов, беспокоиться за их здоровье, а по вечерам забывать о больных и углубляться в свои рукописи он не мог. Надо было выбирать что-то одно. И тогда Георгий Николаевич, после долгих колебаний, подарил свой фонендоскоп одной молоденькой докторше и остался только детским писателем.

Среди других работников пера он слыл чудаком, потому что не только книги писал «для детей среднего и старшего школьного возраста», но еще подружился с одной московской школой, да так подружился, что каждый год на летние каникулы отправлялся с тамошними ребятами, шести – или семиклассниками, в дальний пеший туристский поход.

Считали его чудаком и за другое: он хорошо знал и любил русскую историю. И потому отправлялся с ребятами не в Крым, не на Черноморское побережье Кавказа, где на пляжах нежатся и томятся тысячи взрослых и юных, а водил школьников все больше по старым русским городам.

Перед тем как отправляться в поход, он неизменно говорил своим будущим спутникам:

– Буду вам показывать старину, мне очень хочется, чтобы вы полюбили русскую историю.

Так проводил он лето. А зимой писал книги, исторические повести о тех городах, где побывал с юными туристами, писал о разных приключениях во время походов. Его книги ребята всей страны хорошо знали, читали их с интересом, случалось, писали ему письма, на которые он аккуратно отвечал…

Но годы шли, и все труднее становилось ему напяливать на плечи тяжелый рюкзак. И наконец наступили такие летние каникулы, когда он вынужден был сказать своим друзьям-школьникам:

– Нет, детки, ищите себе другого руководителя похода.

И он остался в Москве и заскучал без ребят. Он становился все более раздражительным и говорил, как ему трудно книги писать. Играло у соседей радио, и у него начиналась головная боль.

В театре, в кино или по телевизору показывали такое, что надо было обязательно пойти посмотреть, а на следующий день он черкал и перечеркивал целые страницы. Постоянно приглашали его в гости, на заседания или совещания, и тогда он с горечью откладывал рукопись и уходил из дому. А то в самый-самый трепетный час, когда вылеплялись удачные строчки, вдруг выпрыгивал самый коварный писательский враг – раздавался звонок телефона.

В конце концов Георгий Николаевич объявил своей жене Настасье Петровне, что работать над новой исторической повестью в условиях московской квартиры он больше не может.

И тогда супруги начали мечтать о том, чтобы купить где-нибудь в тихой деревушке на берегу красивой реки домик, где никто и ничто не будет их отвлекать.

Георгий Николаевич любил читать труды ученых-историков. Однажды, роясь на полках букинистического магазина, он наткнулся на старинную книгу в кожаном переплете – «Легенды и предания Владимирской губернии, записанные со слов местных жителей». Он сейчас же купил увесистый том и за два дня прочел его с начала до конца.

Его привлекла одна поэтичная легенда: «О происхождении древнего села Радуль» (с ударением на первом слоге).

Будто бы там, где находится это село, рос когда-то на высоком правом берегу Клязьмы дремучий сосновый бор. Проплывал мимо на ладьях со своей дружиной некий витязь. Возвращался он с дальнего похода из неведомого царства и вез с собой молодую красавицу жену. Остановился он на берегу под горой возле устья малой речки Нуругды ночевать. Утром вышел из шатра, поднялся на высокую гору, глянул вверх по реке, глянул вниз по реке… Далеко, голубой и широкой дорогой, расстилалась перед ним полноводная Клязьма. Глянул он на тот берег. А там клязьминская зеленая пойма раскинула на многие версты болота да озера, темные ольховые да лозовые рощи. А еще дальше начинались леса и где-то пропадали в синей дымке…

И обрадовался витязь, глядя на такую красоту неописанную, на такой простор великий, и пожелал тут на горе поселиться. Повелел он дружинникам срубить терем высокий, узорчатый, откуда будет видно далеко, и назвал он это место Радуль.

И зажил витязь в том тереме с молодой женой, и была между ними любовь, как у сокола с соколицей.

А потом стали вокруг селиться жители, раскорчевали они ближние леса, распахали землю и начали строить из белого камня то ли церковь, то ли терем. Навезли этого камня многие воза, позвали мастеров-камнесечцев. Стали мастера долотьями да молотками камни тесать, дивные узоры высекать.

А тут нежданно-негаданно беда пришла: некая страшная болезнь пала на землю русскую. Вымирали села и города целиком, до последнего жителя. За одну ночь скончались витязь и его молодая жена и многие радуляне. Осталось то здание – церковь либо терем – недостроенным.

С тех страшных времен прошло много лет. Где стояло то здание, никто не знает; и как звали того витязя и его жену, позабыли.

Вновь стало расти и множиться село Радуль. Жители его построили церковь, но деревянную. Когда же она обветшала, воздвигли другую, высокую и стройную; низ ее был из белого камня, а верх – кирпичный, побеленный. И стоит та церковь вот уже более трехсот лет.

Георгий Николаевич как прочел это предание, так загорелся.

Был он эдаким беспокойным непоседой и решился на следующее лето отправиться с ребятами в совсем маленький и нетрудный поход, отправиться туда, за Владимир, где на берегу Клязьмы находилось то село со столь поэтичным названием.

Вряд ли особенно изменились те края за несколько веков.

Георгию Николаевичу так не терпелось, что он едва мог дождаться летних каникул. Отряд отправился в путь в первых числах июня. Поехали на электричке Москва – Горький. В одном городе слезли, прошли пешком семь километров, наконец прибыли.

И Георгий Николаевич сразу понял, что лучшего места для житья ему не сыскать. Он увидел реку широкую, берег высокий, село на горе с белой стройной церковью XVII века, увидел раздолье на тридцать километров… И вдохнул он полной грудью чистый воздух ближнего соснового леса… И забилось его сердце от радости…