Он рассказал, что за три дня внимательно перечел основные летописные своды – Воскресенскую, Лаврентьевскую, Ипатьевскую, Никоновскую летописи и нигде не нашел ни одного упоминания о постройке здесь, на этом месте, на берегу Клязьмы, какого-либо белокаменного здания. Единственное объяснение данному факту: начали строить и не докончили; завезли камень, пришли камнесечцы, сели тесать, на иных камнях выводить резьбу, а потом внезапно бросили. Почему бросили? Летописи отмечают год окончания постройки. О недостроенном летописи молчат. Но существует древнее устное предание о витязе, основавшем Радуль.

Федор Федорович признался, что до вчерашнего дня он не верил в это предание, считая его целиком выдуманным, рассказал ребятам про захромавшую царицу и про реку Яхрому, про связь слов «радость» и «Радуль». Исторических доказательств о существовании витязя у него нет, но многие предположения заставили его задуматься.

В прежние времена никаких увеселений – кино, театров, телевизоров – не было, почти не было и книг, но жизнь не казалась скучной. Деды и бабки в долгие зимние вечера собирали вокруг себя внучат и при свете лучины рассказывали им про старое, про бывалое. Жизнь текла медленно, годами не случалось никаких событий. Внуки вырастали в такой тихой обстановке и не забывали, а, наоборот, крепко помнили рассказы дедов и, в свою очередь, передавали их следующим поколениям. Сберегались в древних преданиях зерна исторической правды, отблески действительных событий, бывших даже за несколько столетий до того.

Жил витязь с молодой женой. Кто они такие, как их звали, про то деды и бабки позабыли, но запомнили, что они начали строить терем и храм, не достроили и умерли от какой-то злой болезни. В те времена такие страшные болезни, как чума, черная оспа, холера, случалось, уничтожали города и села целиком, люди в короткий срок вымирали тысячами, некому было их хоронить. Немногие оставшиеся белые камни как будто подтверждают это предание. И то, что в шурфах ничего не было обнаружено, тоже подтверждает это предание.

– Что же остается невыясненным? – спросил в конце своей речи Федор Федорович самого себя и оглядел ребят из-под очков. – Не выяснена, во-первых, более или менее точная дата начала постройки и, во-вторых, куда вывезены белые камни, ведь вы их обнаружили весьма немного.

Стали считать, сколько же камней было найдено… Шестнадцать да плюс у деда Ильи Муромца, у бригадира Добрыни Никитича, у Георгия Николаевича, наконец, единственный резной у бабушки Дуни. Всего двадцать.

– Двадцать первый с изображением витязя, его видел Илья Михайлович, когда был мальчиком, – напомнила Галя-кудрявая. – Но где прячется тот камень, мы не знаем.

– А двадцать второй вот этот. – Миша ткнул ногой в камень под столбом.

– Через две недели я прибуду сюда со взрывником, – сказал Федор Федорович. – Мы низвергнем столб и узнаем, что изображено на камне.

– А мы ведь не увидим камня, не дождемся и уйдем отсюда! Петр Владимирович выздоровеет, и мы отправимся путешествовать дальше… – на разные голоса восклицали очень недовольные мальчики и девочки.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, я вышлю фотографии в адрес вашей школы. И ваша весьма похвальная любознательность к прошлому нашей Родины будет удовлетворена.

Никто не возразил на эти слова археолога, но лица ребят приняли самое унылое выражение: никакие фотографии не заменят подлинный рельеф на камне.

– Сегодня вечером мы созовем специальное заседание штаба похода, будем обсуждать, как свалить столб, – упрямо заявил Игорь при всеобщем одобрении ребят. – Мы сами его свалим! Но мне охота еще узнать…

Игорь постарался рассказать как можно короче о великой вчерашней охоте на русалку, о том, как из желудка щуки он извлек… Он, а не кто другой извлек непонятную железку.

– Что же вы сделали с тем сомом? – спросил Федор Федорович.

– Съели целиком. Было очень вкусно, – ответил при общем смехе Игорь.

– О! – сказал археолог. – Раз вы не можете меня угостить, то хотя бы покажите найденный вами металлический предмет. Я посмотрю, постараюсь определить, к какой он относится эпохе.

Игорь тут же обернулся к своему другу:

– Мишка, дуй к писателю в дом, да живо обратно!

Тот только черными глазами сверкнул и вихрем умчался.

– Чтобы подтвердить некоторые мои предположения, мне надо как следует осмотреть ваш памятник старины, – сказал Федор Федорович.

Он повел всех в обход колокольни к зданию самой церкви и оглядел ее всю, от накрененного купола до подошвы.

На проломленной крыше, цепляясь обнаженными корнями за стены, росли чахлые, искривленные березки. По кирпичным стенам сверху вниз прозмеились коварные трещины, белая штукатурка кое-где облезла, отдельные кирпичи отвалились. А нижняя часть стен, выложенная из ровно отесанных белых камней, стояла незыблемо, хотя сами камни позеленели от сырости.

– Памятник и вблизи хорош, несмотря на запустение, – сказал Федор Федорович. – Поставлю во Владимире вопрос о его срочной реставрации. Сейчас по всей стране заботятся о сохранности памятников старины, большие деньги отпускают…

Вдруг он сорвался с места, скорым шагом пошел вперед, скинул свою соломенную шляпу, прильнул щекой к стене церкви, к одному из камней, и стал смотреть вдоль стены под очень острым углом.

Через минуту он отскочил, энергично размахивая шляпой и восклицая:

– О варвары, о убийцы, о злодеи!.. Никто не понимал, что с ним стряслось.

– Приложите ваши щеки к стене, как я прикладывал, – с большой горечью говорил он. – Вглядывайтесь, вглядывайтесь…

Все разбежались вдоль церковных стен, стали прижимать щеки к холодным камням.

Многие не видели ничего, а иные, те, кто смотрел наискось, видели.

Большая часть камней была просто гладко отесанной, с пятнами лишайников, а на иных камнях, если вот эдак наискось, притом очень внимательно присмотреться к мелким неровностям, можно было разглядеть какие-то неопределенные, извивающиеся, сплетающиеся линии, полосы, контуры… А если добавить чуточку воображения, за этими линиями, полосами, неровностями, за пятнами лишайников угадывались слабые, едва видимые очертания то каких-то сказочных заморских зверей, то птиц, то растений.

– Федор Федорович, идите ко мне!.. Идите смотрите, что я увидел!.. – то один, то другой отпрыгивал от стены и звал археолога.

Тот сперва ходил, смотрел, а потом сказал:

– Не хочу больше видеть, слишком больно! О варвары, убийцы! О злодеи!.. Вы понимаете, куда делись белые камни из той кучи? Строители семнадцатого столетия перенесли их сюда и начали выкладывать из них стены; выложили насколько хватило – до уровня окон. И при этом были начисто стесаны все высокохудожественные рельефы, какие с любовью и тщанием высекали долотом мастера-камнесечцы тринадцатого столетия.

– Вы считаете, что зодчий, строивший церковь в семнадцатом веке, оказался таким варваром, так равнодушно и безжалостно отнесся к прежней красоте? – спросил Георгий Николаевич археолога.

– Не зодчий варвар, а церковные власти, – отвечал тот. – Зодчий, возможно, на свой страх и риск вставил отдельные камни с рельефами в стены, а явились священнослужители и затвердили: «Грех-то какой! В чудищах святости нет, чудища улыбаются, зубы скалят, а стены церковные должны быть чистыми и белыми, как одежды ангельские». И приказали они зодчему камни стесать. И погибли древние рельефы навсегда. – Он оглядел ребят. – Вот почему неустанно я повторяю представителям молодого поколения: берегите красоту старины, берегите.

Ребят несомненно проняли эти пламенные слова, да и следы уничтоженной красоты на стенах были слишком убедительными. Все стояли серьезные, переминаясь с ноги на ногу, ждали, что еще скажет Федор Федорович.

А тот стоял отпыхиваясь, тяжело дыша после своей столь красноречивой речи. И вдруг он опять сорвался с места и опять подбежал к самой церковной стене.

– Давайте сюда ко мне! Все давайте!

Не понимая, в чем дело, и мальчики, и девочки, и Георгий Николаевич двинулись к нему.