И чем больше я размышляю, тем сильней убеждаюсь, что думаю вовсе не глупо. Ведь и действительно живые существа, в том числе и человек, получают часть энергии в виде лучей. Как уже говорил Дмитрий Сергеевич, например, в виде тепла. Но только человек получает так очень малую долю энергии. В отличие от растений, прожить, ограничиваясь лишь ею, он не может. И ясно почему — на Земле нашей тепловая энергия не постоянна. Солнце светит не круглые сутки, зимой греет слабо. Стоишь у костра жарко. На метр отдалился — холодно. За камень зашел, в тень — и уже совсем не поступает энергия. Потому-то в процессе эволюции человек и не приспособился к такому питанию.

Насекомые, рыбы, земноводные в этом смысле устроены несколько иначе. Температура их крови прямо зависит от тепла, приходящего из окружающей среды — от Солнца, из воды, воздуха. Недостаток? Конечно! Из-за этого они менее активны в холодные дни. Но все же почему они не вымирают, хотя появились на Земле за много миллионов лет до млекопитающих? Да потому, что зато на единицу веса своего тела они едят меньше, чем млекопитающие.

Был случай, когда радиотехник поднялся для ремонта на антенну крупной радиостанции. В это время станция неожиданно заработала. Многие говорили, что радиоволны оказались опасными. Радиотехник заболел лучевой болезнью. Возможно, это случайность, но ведь бывает и так, если вообще съесть в десять раз больше, чем нужно? Разве не заболеешь? И разве не сгорает бабочка, подлетевшая слишком близко к огню? Так произошло и с радиотехником.

Если же увеличивать поле радиоволн всего на несколько процентов за тысячелетия, живые организмы приспособятся к нему, как к теплу. Это, я убежден, и случилось здесь, возле горячего источника, в котором, видимо, происходят химические реакции, сопровождающиеся выделением электромагнитных волн. Тут сформировался уже такой тип существ, которые нуждаются в пище лишь как в «строительном» материале. И, когда здесь поставили радиомаяк, они сгрудились вокруг него, будто люди зимой у костра.

Ты скажешь: «Ну какая там мощность этого маяка!»

Верно. Мощность ничтожная. Но, может, частоты, на которых он работает, оказались для них по-особому притягательны?

Важно другое: ведь где-то должно было начаться! И неужели, несмотря на то, что человек давно ушел из пещер и постигает тайны строения материи, он никогда так и не изменит характер своего питания?

Я читал: всего несколько десятилетий назад в эфире над нашей планетой почти не было метровых радиоволн. Но вот изобрели телевиденье. Насыщенность околоземного пространства такими волнами возросла в миллион раз! Что же будет, когда не только еще и еще увеличится мощность радиостанций, но когда вообще энергию начнут всегда и везде передавать без проводов? Бездонный океан ее окажется всюду — и здесь, и там, на дневной и ночной стороне нашей планеты. Люди станут черпать из него силу так же незаметно для себя, как дышат. И они сделаются свободней. Еще свободней!

Скоро ли будет это?

Не знаю. Эволюция животного мира продолжается. Она не может не продолжаться: это закон природы. Человек не только пересоздает окружающую его среду. Одновременно он пересоздает и себя: он частица этой же самой среды!

12 сентября, 2 часа ночи.

Дмитрию Сергеевичу все хуже и хуже. Как помочь ему? Везти, несмотря ни на что, на оленях? Куда? Да олени уже и не в состоянии нести такой груз.

Надо любой ценой прервать проклятое молчание эфира. Я физически ощущаю эту давящую немоту. Чувствую сердцем. Я задыхаюсь в ней!

Что же делать, любимая?…

Загремела якорная цепь, приковывая корабль. Слава стоял у борта рядом с Валерием и вглядывался в темную воду. Где-то там скрывается ответ на загадку. Он подумал о своем тезке из лаборатории Михальченко и о тех двух аквалангистах…

Что увидели они в морской глубине в последние минуты жизни? Их трупы всплыли на поверхность, как до того всплывала мертвая рыба, без ран, без малейших повреждений. Только в некоторых местах на коже виднелись красные пятна, да у одного из спортсменов на лице застыла улыбка — не гримаса, означающая все что угодно, а самая настоящая веселая улыбка. Что развеселило его, прежде чем убить?

— Слава, помнишь уговор? — спрашивает Валерий.

Не поворачивая головы, Слава кивает. Но Валерий, как видно, смотрит не на него, а на воду и повторяет вопрос.

— Я не меняю решений, — говорит Слава. (Это правда, и он любит это повторять.)

Ему кажется, что Валерий улыбается…

Вода тащит на гребне несколько мертвых рыбин и бросает их о борт. Ветер доносит сладковатый запах мертвечины. И, как отмечалось всеми побывавшими в бухте за последнее время, здесь почти нет чаек. Они каким-то неведомым чувством ощутили опасность и покинули бухту.

Пришла тишина, недобрая, неоднозначная, — тишина перед чем-то, что должно случиться.

На палубу вышел Никифор Арсентьевич Тукало и густым баритоном сообщил, что приготовления окончены. Слава передал ему распоряжение, и через несколько минут низко над палубой на талях повис рыбообразный, белый с продольными черными полосами батискаф.

— Пошли, — сказал Валерию Слава и направился к батискафу.

Они постарались расположиться поудобнее — конечно, насколько это возможно. Скрипа и кряхтенья лебедок они уже не слышали. В иллюминаторах потянулись жемчужные цепочки и исчезли. Стекла словно задернулись черными шторками извне и внезапно покрылись серебристой амальгамой. Это ударили прожекторы.

Слава отрегулировал их, и мир за иллюминаторами медленно прояснился. Он казался пустым и неподвижным, хоть и вспыхивал десятками оттенков под лучами прожекторов. Он казался таким потому, что в нем было слишком мало жизни — не мчалась стрелой от яркого света треска, не мелькали падающими монетками сардины. Только медленно проплывали колокола медуз.

У пульта вспыхнул красный огонек, и раздался сухой стрекочущий звук. Слава и Валерий одновременно повернули головы. Да, это затрещал счетчик Гейгера. Он уловил невидимую опасность, не имеющую ни цвета, ни звука, ни запаха.

Валерий вопросительно взглянул на Славу, но тот успокаивающе улыбнулся. Излучение пока не страшно, количество рентген не достигло контрольной цифры. Они продолжали погружение под нарастающий аккомпанемент счетчика. Потом пошли над самым дном, которое в лучах прожекторов выглядело особенно объемным и рельефным. Каждый камень был необычно выпуклым, различались все его выступы и впадины. И все сверкало, как нарядная елка в огнях лампочек.

Но вот среди этого выхваченного из тьмы великолепия прожектор наткнулся на металлический блеск. Слава сфокусировал лучи двух боковых прожекторов. Теперь из вечной ночи выступила вся металлическая глыба. Это был огромный ящик, на котором отчетливо виднелось несколько латинских букв и хорошо знакомый всем зловещий знак.