— Опять по колонне бьют, — определил боцманмат. — Конвойным остаться, остальным за мной! — крикнул он и побежал в сторону Невского.

За ним устремились все матросы. И Дементий побежал за братом. С арестованными остались Василий Кокорев, Ваня Лютиков и рыжеволосый Шурыгин.

— Что будем делать? Отпустим, что ли? — спросил Шурыгин, желавший скорей отделаться от пленников.

— Н-нет, отпускать нельзя, — возразил Лютиков. — Лучше отведем в церковь и з-запрем.

— Их оттуда выпустят, — сказал Кокорев. — А таких сволочей расстреливать надо. Где здесь милиция? — спросил он у дворника, вышедшего из ворот.

Тот объяснил, как пройти к ближайшему отделению милиции.

Путиловцы, подталкивая пленников прикладами, погнали их за торговые ряды.

Начальник отделения милиции — высокий краснолицый детина, похожий на мясника, — не пожелал принимать арестованных.

— Не имеем права забирать военных, отведите их в комендатуру.

— Как не имеете права, когда они в людей стреляли? Вы обязаны задержать и протокол составить, — настаивал Кокорев.

— Ничего я не обязан.

Видя, что с этим тупым человеком спорить бесполезно, путиловец потребовал:

— Тогда вызовите конвойных из военной комендатуры.

— Вот это можно, — согласился начальник отделения милиции и пошел звонить по телефону в соседнюю комнату. Оттуда слышно было, как он крутил ручку аппарата и кричал: «Алле… Алле».

Неожиданно с улицы вошли церковный сторож и с ним долговязый человек в плаще-накидке и таких же офицерских сапогах, какие были на арестованных.

«Мокруха, — узнав его, удивился Кокорев. — Не связан ли он с этими типами?»

Аверкин, беглым взглядом окинув путиловцев и их пленников, без всякого стука открыл дверь в кабинет начальника милиции, пропустил в нее сторожа и прошел сам.

«Надо бы и его задержать», — решил Кокорев. Он поднялся и, велев товарищам зорче следить за арестованными, приоткрыл дверь в кабинет.

Увидев его, начальник отделения рявкнул:

— Нельзя. , закрыть!

Но Кокорев решительно шагнул в комнату.

— У меня важное заявление, — сказал он.

— Какое еще заявление?! — багровея, заорал милицейский и пошел навстречу, с явным намерением выставить Кокорева за дверь.

— Задержите этого типа, — потребовал Василий. — Он провокатор.

— Чего? — как бы не расслышав, переспросил начальник отделения. И вдруг, неожиданной подножкой и ударом в грудь, сбил Василия с ног.

— На помощь! — крикнул Кокорев товарищам, стараясь вырваться из сильных рук. Но на него набросились Аверкин и второй милиционер. Втроем они заткнули юноше рот, обезоружили его и связали.

Товарищи, видимо, не слышали крика Кокорева, потому что из общей комнаты никто не отозвался.

Начальник отделения, вызвав трех милиционеров, начал договариваться, как обезвредить путиловцев.

Вскоре из общей комнаты послышались крики и шум борьбы.

***

Кронштадтские моряки, пройдя с музыкой по Невскому, повернули на Литейный проспект.

Когда голова кронштадтской колонны стала приближаться к Кирочной улице, последние ряды ее внезапно были обстреляны из пулемета. Кто стрелял, установить было трудно, так как матросы подняли ответную стрельбу.

— Ложись! — кричали солдаты морской пехоты.

— Стой! — требовали начальники колонны. — Без паники!

Демонстрация смешалась. Одни попадали, другие кинулись врассыпную к подъездам, под арки ворот, в подвальные магазины. На панелях началась давка. А матросы, оставшиеся на мостовой, продолжали беспорядочную стрельбу по невидимому врагу.

На проспект откуда-то выкатил броневик. Он стал водить стволом пулемета по этажам домов, как бы отыскивая цель.

Стрельба стихла. Вокруг слышались стоны раненых. Матросы подняли с мостовой окровавленного, с выбитыми глазами солдата и понесли на руках, чтобы все видели жертву обстрела.

— Лови подлецов... бей их!

Некоторые моряки кинулись к домам, разыскивать провокаторов, стрелявших из окон, остальные — лавиной, без всякого строя, двинулись дальше.

Впереди цепью шагали обозленные матросы с винтовками наперевес и зычными голосами предупреждали любопытных обывателей.

— Закрой окна!.. Стреляем без предупрежденния!

Грозным и бурным потоком кронштадтцы подошли к Таврическому саду. Здесь они подравняли ряды и выстроились в длинную колонну.

На Шпалерной улице и за решеткой сада толпились тысячи возбужденных рабочих и солдат. Послышались голоса:

— Матросы идут... пропусти матросов! Огромная толпа, густо запрудившая улицу перед дворцом, стала сжиматься, освобождая проход.

Грянул оркестр. Моряки, четко печатая шаг, подошли к железным воротам массивной решетки и остановились.

Таврический дворец охранялся юнкерами и казаками. Бронированные автомобили настороженно стояли по углам и угрожающе водили стволами пулеметов.

Руководители демонстрации, выбранные для переговоров, ушли во дворец, а матросы, закрутив махорочные цигарки, остались ждать.

Минут через сорок делегаты кронштадтцев вернулись возмущенными:

— Соглашатели назвали нас мятежниками и потребовали, чтобы мы ушли отсюда, — сообщили они. — Оказывается, по их сведениям, это мы подняли стрельбу в городе. Уже подписан приказ о вызове войск с фронта... Они хотят усмирить нас.

— Гнать их! Довольно церемониться с предателями! Долой соглашателей! — закричали матросы.

Но выступать против заседавшего во дворце Всероссийского исполнительного комитета и войск, вызванных им, было безумием. Ведь матросы пришли требовать всей власти Советам. И вдруг Советы против них!

Центральному Комитету большевиков пришлось принять срочные меры: объявить демонстрацию законченной и просить солдат и матросов не противиться приказу, а мирно разойтись по кораблям и казармам.

Моряки вняли просьбам, но в Кронштадт не вернулись, а решили остаться на ночевку в Петрограде. Большинство отправилось на Васильевский остров в Морской корпус и Дерябинские казармы, а остальные — на Петроградскую сторону, в Петропавловскую крепость и в здание Центрального Комитета большевиков.

Иустин Тарутин попал на Петроградскую сторону. Во дворце Кшесинской к нему подошел сигнальщик с «Океана» Андрей Проняков и не без иронии спросил:

— А ты какими судьбами тут?

— Тобой полюбоваться на сухую вахту пришел, — хмурясь, ответил тот. — От своих отбился.

— Прямо не верится: анархист и вдруг... охраняет Центральный Комитет большевиков. Чудеса!

— Ладно, будет, без тебя тошно!

Видя, что Иустин сильно расстроен событиями прошедшего дня, Андрей Проняков больше не задевал его.

Они вместе побывали в патруле, а сменившись, прошли в помещение, бросили на пол по пачке газет и улеглись спать.

Утром их разбудил тревожный разговор в соседней комнате. Говорил человек, который только что на лодке переправился через Неву.

— Все мосты разведены. На Дворцовой площади скапливаются георгиевские кавалеры… город наводнен войсками. Газеты призывают беспощадно подавить большевистский мятеж. А наша «Правда» не вышла…

И он рассказал, как ночью в редакцию большевистской газеты на Мойке ворвались юнкера, арестовали сотрудников и разгромили помещение.

На всякий случай моряки стали готовиться к обороне: послали связных к товарищам, ночевавшим в Петропавловской крепости, выставили дозоры у памятника «Стерегущему», на набережной Невы, и начали устанавливать пулеметы в окнах особняка и в его каменной беседке.

Один из кронштадтцев решил позвонить на морской полигон и попросить прислать несколько легких пушек, но телефонистка отказалась соединить его с артиллеристами.

— Мы объявили вам бойкот! — визгливо выпалила она. — Как не стыдно получать от немцев деньги и бунтовать!

— Чего, чего?! Да вы никак, дурехи, белены объелись? Чья сорока эту брехню на хвосте принесла?

Неделикатные слова балтийца оскорбили слух телефонной «барышни». Взвинтясь еще больше, она обозвала моряка шпионом, мерзавцем и рывком выключила телефон.