Они вышли на улицу и, отыскав у палисадника свободную скамейку, сбросили свои вещевые мешки.

Кедрин, отвязав котелок, пошел за кипятком, а Рыбасов и Алешин стали вытаскивать из мешка сухари, воблу, сахар.

Вернувшийся с дымящимся котелком Кедрин сообщил:

— А тот мокрогубый, однако, вместе с нами вышел. Около комендатуры трется.

— Шут с ним, — сказал Рыбасов, решивший, что интендант больше не посмеет к ним пристать.

Фронтовики, размочив сухари и размягчив о края скамейки сухие воблы, принялись ужинать. Но не успели они сделать и несколько глотков, как их окружили солдаты комендантского взвода, обыскали и отвели в комендатуру.

Лысеющий комендант, с набухшими мешочками под глазами, просмотрев газеты и листовки, вытащенные из солдатских мешков, прищелкнул языком и сказал:

— Э-э, тут дело военно-полевым судом пахнет! Придется вам в тюрьму прогуляться.

С Алешина, Рыбасова и Кедрина в комендатуре сняли поясные ремни и под конвоем повели в другой конец города.

В Петрограде наступили белые ночи, солнце стало заходить поздно, а сумерки над городом не сгущались. В прозрачном и теплом воздухе всю ночь таинственно мерцал серебристо-голубой свет.

Странный блеск реки, призрачные мосты, повисшие в недвижимом воздухе, тишина бледной ночи вызывали у Кати Алешиной, вместе с радостным чувством, тревогу и непонятное желание расплакаться.

Несмотря на трудный день в цехе, на усталость, она каждый вечер ходила к Неве, останавливалась у гранитного парапета и, прислушиваясь к едва слышному звону текущей воды, любовалась красотой, которая должна была исчезнуть при первых лучах солнца, и ждала. Ждала, конечно, его — Васю Кокорева, — но, когда он появлялся, девушка делала вид, что она здесь случайно. Ей не хотелось сознаваться в своей слабости. Застенчивость заставляла ее вести себя вызывающе. Однажды, словно удивись, Катя даже спросила:

— Чего ты каждый вечер сюда ходишь?

— А ты? — поинтересовался он.

— Чтобы посмотреть на тебя, глупого, — смеясь, ответила она.

— Ну и притворы же вы, девчонки. По пяти лиц у каждой.

— Мало насчитал, больше!

Постепенно Катя привыкла к такому тону в разговоре с Васей. Ее забавляло его смущение. Правда, порой Вася пугал ее своей угловатостью и резкостью, но чаще всего девушка видела его иным: робким и покладистым.

Чтобы не показаться ей глупым и скрыть свое простодушие, Василий старался выглядеть бесшабашным заставским парнем, которому по душе острая словесная перепалка. Он делал вид, что ходит на правый берег Невы лишь побалагурить и посмеяться. Хотя сам готов был не есть, не спать, лишь бы встретить Катю.

На работе, в клубе и во время патрулирования он думал о ней. Иногда сердился на Катю и говорил себе: «Хватит, больше не пойду! Нельзя же столько времени тратить на девчонку! Надо бежать от нее. Довольно!»

Одни сутки Василий стойко выдерживал, но к вечеру другого дня, словно одержимый, опять садился в трамвай и ехал через весь город к Неве.

Наконец он набрался храбрости и сказал ей как бы невзначай:

— Я, кажется, тебя люблю.

— Ну и вкус же у тебя! — заметила она. — Что ты нашел во мне?

А глаза ее говорили: «Чудеса! Откуда у тебя столько смелости?»

— Честное слово, я не шучу, мне трудно день побыть без тебя…

— Не выдумывай! — перебила она его. — Ну, что тебе взбрело в голову?

А глаза ее требовали: «Говори... говори! Ну, чего ты замялся?»

— Скажи ты слово, шевельни бровью, — продолжал Вася, — я для тебя хоть в Неву!

— А ну! — произнесла она насмешливо, не веря в то, что он говорит серьезно.

Василий вскочил на гранитный парапет и выжидающе смотрел на нее.

— Что же ты? Испугался холодной воды!? — спросила Катя как бы удивленно.

Он прижал руки к бокам, как это делают мальчишки, прыгая «солдатиком», и, шумно влетев в воду, скрылся с головой в волнах.

У Кати захватило дыхание. Девушка не думала, что ее нелепое желание будет выполнено с такой безрассудной поспешностью. Она всматривалась, где же он покажется, и чувствовала, как сердце сжимается от страха: «А вдруг не выплывет, утонет? Что же я буду делать?»

Проходили секунды, а его все не было видно. Охваченная отчаянием, она просила:

— Перестань, Вася! Не смей так шутить! Юноша умышленно проплыл под водой метров десять и вынырнул в тени у гранитной стенки набережной. Катя не замечала его. Он слышал, как она испуганно окликает его и по плачущему голосу понял, что Катя сейчас закричит на всю набережную, созывая людей на помощь. Он шумно отфыркнулся и произнес:

— Ух, как холодно!

— Ой!.. А я уже перепугалась… думала утонул. Какой ты противный! — смеясь и плача, заговорила она. — Плыви скорей к спуску… Он там, дальше!..

В отяжелевшей одежде плыть было не легко. Хорошо, что причальный спуск с гранитной лесенкой находился ниже по течению реки. Пока Вася добирался до него, Катя спустилась к воде и, всхлипывая, шмыгая косом, как нашкодившая девчонка, ждала его. Она подала ему руку, помогла вскарабкаться на скользкие камни, а затем, бессвязно говоря: «Глупый, зачем ты? Я и так верю. Ты мне ближе всех, я чуть с ума не сошла!» — принялась целовать его теплыми, солоноватыми губами.

Утерев мокрыми пальцами глаза Кате, Вася потянул ее за нос и сказал:

— Перестань разводить сырость, я и так промок до нитки. Мне надо выжать одежду.

— Снимай, я помогу тебе, — предложила она. Василий с трудом стянул с себя рубашку с тельником и отдал их Кате.

Девушка набросила на него свою жакетку и убежала по лесенке наверх.

Василий разулся, вылил из ботинок воду, сбросил с себя одежду и стал выжимать ее.

Вечер был прохладным. Кожа на его теле стала пупырчатой, как у ощипанного гуся. Внутри все так сжалось, что трудно было дышать. Пришлось быстрей натянуть на себя набрякшие влагой и холодом брюки.

Когда Василий стал обуваться, вниз спустилась Катя и стала помогать ему натягивать тельник. Василий, чтобы не показать девушке, как он дрожит, стиснул зубы. Но от этого вдруг икнул и испуганно скосил глаза на Катю. Та сделала вид, что ничего не слышала, и стала торопить его:

— Одевайся скорей!

Надевая косоворотку, Василий вновь икнул.

— Ты простудился, — сказала Катя.

— Нет, я просто… — и он опять икнул два раза.

Это было так забавно, что оба расхохотались. Любопытные пешеходы, остановившиеся было взглянуть на происходящее, испуганно шарахнулись в сторону. Они приняли их за сумасшедших.

Катя схватила Василия за руку.

— Бежим! — предложила она. — Тебе надо согреться.

Они побежали к Сампсониевскому мосту, пересекли Невку. В переулке Василий придержал девушку и спросил:

— Куда ты?

— К нам, — ответила она. — Твою одежду надо утюгом высушить!

— Но у вас же все спят?.

— Молчи! — приказала она и потянула его за собой.

Добежав до Катиного дома, они поднялись на второй этаж. Девушка открыла дверь своим ключом и провела Василия на кухню.

— Посиди здесь, — сказала она шепотом. — Я сейчас сухое достану.

Сняв туфли, она ушла в одних чулках и вскоре вернулась с отцовским бельем и брюками.

— Иди в ванную и перемени все.

Пока Вася переодевался, Катя успела поставить на спиртовку небольшой кофейник, насыпала углей в духовой утюг и стала разогревать его.

Из ванной юноша вернулся в кухню босиком. Рубашка и брюки Дмитрия Андреевича были ему впору, но немного широковаты. Катя усадила его за стол и шепнула:

— Сейчас я напою тебя горячим.

— Ничего, я уже согрелся.

— Не ври, ты еще дрожишь. Выпей кофе, он настоящий, от пристава сохранился.

Кофе действительно был ароматным и крепким. Василий даже раскраснелся.

Только сейчас, в серебристо-голубом свете белой ночи, Катя разглядела, как он похудел и осунулся за последнее время. «Это из-за меня, — подумала она. — Он каждый день возвращается пешком и, наверное, не высыпается».

— Ты видишь сны? — вдруг спросила она у него.