Когда Шредер закончил опрашивать капитана, Ван де Вельде посмотрел на Хопа.

– Есть ли у вас вопросы, минхеер?

Хоп с руками, полными бумаг, встал, густо покраснев, глубоко вдохнул и долго, запинаясь, пытался заговорить. Зал с глубоким интересом следил за его мучениями, пока снова не заговорил Ван де Вельде.

– Капитан Лимбергер намерен через две недели отплыть в Голландию. Вы считаете, что мы до тех пор так и будем вас слушать, Хоп?

Хоп покачал головой.

– Вопросов нет, – сказал он наконец и тяжело опустился на место.

– Кто ваш следующий свидетель, полковник? – спросил Ван де Вельде, едва Лимбергер встал с места свидетеля и вернулся в огороженное пространство.

– Я приглашаю супругу губернатора мефрау Катинку Ван де Вельде. Если, конечно, это не причинит ей неудобств.

Под одобрительный гул мужских голосов Катинка, шурша шелками и кружевами, прошла на свидетельское место. Сэр Фрэнсис почувствовал, как Хэл рядом с ним напрягся, но не повернулся к сыну и не посмотрел на него. За несколько дней до пленения, когда сын начал надолго исчезать из лагеря и пренебрегать своими обязанностями, он догадался, что Хэл попал в ловушку этой раззолоченной шлюхи. К тому времени вмешиваться было уже поздно, к тому же он помнил, каково быть молодым и влюбленным, пусть и в совершенно неподходящую женщину, и понял тщетность попыток предотвратить то, что уже произошло.

Он ждал удобного момента, возможности покончить с этой связью, когда Шредер и Канюк напали на лагерь.

Очень почтительно Шредер попросил Катинку назвать свое имя и общественное положение, описать плавание на борту «Стандвастигейда» и пребывание в плену.

Она ответила дрожащим от волнения чистым голосом, и Шредер продолжил.

– Пожалуйста, мадам, расскажите, как с вами обращались в плену.

– Я постаралась забыть об этом – воспоминания слишком болезненны. Но не смогла. Со мной обращались, как со зверем в клетке, меня поносили и оскорбляли, на меня плевали, держали взаперти в жалком шалаше.

Даже Ван де Вельде удивился, слушая эти показания, но быстро понял, что они произведут впечатление на Амстердам. Когда отец Катинки и другие члены Совета Семнадцати прочтут отчет о суде, им ничего другого не останется, кроме как одобрить самое жестокое наказание пленных.

Сэр Фрэнсис понимал, какую бурю чувств переживает его сын: женщина, в которую он так верил, беззастенчиво лжет. Он ощутил, что Хэл даже физически обмяк, теряя эту свою веру.

– Держись, мой мальчик, – негромко сказал он краем рта и почувствовал, как Хэл выпрямился, сидя на скамье.

– Любезная сударыня, мы знаем, что вы претерпели ужасные страдания от рук этих бесчеловечных чудовищ. – Шредер дрожал от гнева. Катинка кивнула и изящно вытерла глаза кружевным платком. – Как вы считаете, достойны ли эти животные милосердия или их следует подвергнуть всей суровости наказания по закону?

– Добрый Иисус видит, что я всего лишь бедная женщина с мягким и любящим сердцем, полным любви ко всем божьим созданиям.

Голос Катинки жалобно пресекся.

– Но я знаю, все собравшиеся здесь согласятся со мной: простое повешение чересчур хорошо для этих гнусных преступников.

Со зрительских скамей донесся одобрительный гул, перешедший в низкий рокот. Эти люди, словно медведи в клетке во время кормления, жаждали крови.

– Сжечь их! – крикнула какая-то женщина. – Они недостойны называться людьми.

Катинка подняла голову и впервые за все время полными слез глазами посмотрела прямо на Хэла.

Он поднял голову и ответил на ее взгляд, чувствуя, как его любовь и обожание исчезают, словно нежный росток, пожираемый черной плесенью. Сэр Фрэнсис тоже понял это, повернулся и посмотрел на сына. Увидел лед в его глазах и почувствовал пламя в его сердце.

– Она никогда не была достойна тебя, – негромко сказал сэр Фрэнсис. – Теперь, отказавшись от нее, ты сделал новый большой шаг к тому, чтобы стать мужчиной.

Неужели отец все понял, подумал Хэл. Он знал, что происходит? Знал о чувствах Хэла? Если бы так, он давно отверг бы сына. Хэл повернулся и посмотрел в глаза сэру Фрэнсису, страшась увидеть в них презрение и отвращение.

Но в глазах отца были доброта и понимание. Он все знал, подумал Хэл, и, вероятно, давно. И не отвергал его, а напротив, предлагал свои силу и помощь.

– Я опозорил звание рыцаря, – прошептал Хэл. – Я недостоин называться твоим сыном.

Звякнула цепь: сэр Фрэнсис положил руку на плечо сына.

– Эта шлюха соблазнила тебя и заставила ошибиться. Ты не виноват. Ты всегда будешь моим сыном, и я всегда буду гордиться тобой, – прошептал он.

Ван де Вельде угрожающе посмотрел на сэра Фрэнсиса.

– Тишина! Довольно болтовни! Или вы ищете новых прикосновений трости? – Он повернулся к жене. – Мефрау, вы проявили большую храбрость. Уверен, что минхеер Хоп не захочет вас беспокоить.

Он перенес взгляд на несчастного чиновника, вскочившего на ноги.

– Мефрау! – Это слово прозвучало резко и четко, как выстрел из пистоли, и Хоп сам удивился. – Мы благодарим вас за показания. У нас нет вопросов.

Он только раз заикнулся – на слове «показания» – и торжествующе сел.

– Отлично сказано, Хоп. – Ван де Вельде благожелательно улыбнулся ему и с той же улыбкой повернулся к жене. – Можете вернуться на свое место, мефрау.

Наступила тишина. Все мужчины смотрели на Катинку, которая приподняла юбки, продемонстрировав очаровательные лодыжки, затянутые в белый шелк, и сошла с возвышения.

Как только она села, Шредер сказал:

– Лорд Камбре, могу я побеспокоить вас?

Канюк при всех своих регалиях поднялся на возвышение и, давая присягу, положил руку на блестящий желтый дымчатый кварц в рукояти своего кинжала. Как только он назвался и сообщил свое звание и положение в обществе, Шредер спросил его:

– Вы знакомы с капитаном пиратов Кортни?

– Я знаю его, как брата, – улыбнулся сэру Фрэнсису Камбре. – Когда-то мы были очень близки.

– Но больше не близки? – резко спросил Шредер.

– Увы, мне больно об этом говорить, но мой старый друг изменился, и наши пути разошлись. Однако я до сих пор люблю его.

– Как он изменился?

– Ну, он всегда был храбрецом, наш Фрэнки. Мы вместе плавали много дней – и в бурю, и в штиль. Он был справедлив и честен, смел, щедр с друзьями, и не было человека, которого я любил бы сильней…

Камбре замолчал с выражением глубочайшего сожаления.

– Вы говорите в прошедшем времени, милорд. Что же изменилось?

– Изменился сам Фрэнки. Вначале это были мелочи: излишняя суровость с пленными и экипажем, жестокие наказания, когда в том не было нужды. Потом изменилось его отношение к старым друзьям, он стал лгать, обманывать их, лишать справедливой доли добычи. Он стал нехорошим, жестоким человеком.

– Благодарю вас за честность, – сказал Шредер. – Вижу, что эта правда не доставляет вам радости.

– Нисколько, – печально подтвердил Камбре. – Мне жаль видеть старого друга в цепях, хотя всемогущий Господь свидетель – он не заслуживает милосердия, так он обходился с честными голландскими моряками и с невинными женщинами.

– Когда вы в последний раз плавали вместе с Кортни?

– Не очень давно, в апреле этого года. Наши корабли патрулировали в районе Игольного, поджидая голландские галеоны, которые должны были пройти там к Столовому заливу.

Зрители гневно зашумели, но Ван де Вельде не обратил на это внимания.

– Значит, вы тоже пират? – посмотрел на свидетеля Шредер. – Вы тоже охотились на голландские корабли?

– Нет, полковник Шредер, я не пират и не корсар. Во время последней войны между нашими странами я действовал по каперскому свидетельству.

– Милорд, прошу вас объяснить разницу между пиратом и капером.

– Капер располагает свидетельством, выданным правительством его страны на время войны, и поэтому по закону является военнослужащим. Пират – грабитель и преступник, он грабит с разрешения одного Повелителя Тьмы Сатаны.