Флорентийцы прославились по всей Европе как банкиры, заимодавцы, ростовщики. Их можно было встретить у подножия трона святого отца, папы, во Фландрии, в Испании и на Британских островах. Папа Бонифаций VIII как-то весьма ядовито заметил о вездесущих флорентийцах, всюду проникающих и всюду торгующих, оказывающих влияние на королей и сильных мира сего, что не четыре, а пять элементов существует на свете: вода, земля, воздух, огонь и флорентийцы.
Первоначальный капитал составлялся безжалостным ростовщичеством. Все кто мог давали деньги в рост; давали охотно полуразорившимся феодалам под залог земель и даже епископам, которым принадлежали небольшие города и другие владения. Предположим, что епископу нужен был золотой кубок для подарка кардиналу в Риме или феодалу — константинопольские ткани, драгоценности, пряности, духи, — все это можно было найти во Флоренции у оборотливых купцов. Заимодавец никогда не делал кислого лица, когда должник приходил без денег в срок уплаты векселя. Долговое обязательство можно было продлить у нотариуса еще на полгода или на год, но за это приписывались к сумме долга огромные проценты. Если должнику снова были нужны деньги, ему снова их охотно ссужали. Когда же и самому должнику становилось ясно, что заплатить он не в состоянии, ему приходилось уступать заимодавцу часть своих владений. Таким образом немало феодальных и церковных земель перешло в руки флорентийских ростовщиков. Так обогатились Кавальканти, которые бы-
ли, по-видимому, сами феодального происхождения, так разбогател Джанфилиаццы, ссужавший деньги королям под залог драгоценностей и слывший первым ростовщиком Европы.
Ростовщичество — излюбленный его соотечественниками способ умножения богатств — Данте ненавидел от всей души и считал нечестным. В своей поэме он сделал его одним из самых гнусных и наиболее строго караемых пороков. А могущественных флорентийских финансовых воротил поэт представил в семнадцатой песне «Ада» в образе шелудивых, покрытых грязной коростой тварей, уподобив их скребущимся собакам. И точно обозначил каждого фамильным гербом, вышитым на мошне, свисавшей на грудь: лазоревый лев на желтом поле говорил о принадлежности к флорентийским Джанфилиаццы, а белый гусь на красном поле — к семье банкиров Убриакки.
В XIII веке Италия раздиралась борьбою гвельфов и гибеллинов. Существует много преданий и анекдотов о происхождении этих политических группировок и начале их распри, ставшей основным содержанием итальянской истории в продолжение нескольких столетий. Борьба гвельфов и гибеллинов, в сущности, сводилась к тому, что окрепшие итальянские города-коммуны не желали быть подвластными императорам священной Римской империи, в состав которой входила Италия, предпочитая протекторат папы. Они нередко признавали верховными резидентами своих городов королей и принцев французской крови, которых им рекомендовал папа, стремясь, впрочем, обрести автономию под эгидой святого отца. За этой политикой — не всегда дальновидной, исходившей нередко из узкоместных потребностей и менявшейся в зависимости от обстоятельств — стояли экономические и торговые интересы городов и городского патрициата. Так, например, Флоренция была связана с рынками и кредитами во Франции, поэтому интердикт (отлучение от церкви, которое папа мог наложить на город) нанес бы страшный удар торговым путям республики на западе Европы и подорвал ее финансы и промышленность.
Купечество многих городов, и в первую очередь Флоренции, причисляло себя к гвельфам и держало сторону римского первосвященника. Гвельфским стал также юг Италии, подпавший под власть династии Анжу после победы над последними Гогенштауфенами в середине XIII века. Не следует думать, что гибеллинами были только феодалы и городские патриции, — гибеллинскими были целые города, которым покровительство папы было не нужно, как, например, Пиза, ведущая свою торговлю с Востоком и конкурировавшая с Флоренцией. Гибеллинами была также часть интеллигенции: юристы и правители городов, образованные нобили и просвещенные купцы. Исповедовали гибеллинизм и приверженцы различных еретических движений, также видевшие в императорской власти единственную силу, способную противостоять ненавистной власти римских первосвященников.
Пути флорентийской истории времен Данте определили в значительной степени две битвы: при Монтаперти и Вене-венте. Первая, при Монтаперти, произошла еще до рождения поэта, 4 сентября 1260 года. В этот день гибеллины во главе с королем Манфредом, сыном императора Фридриха II, наголову разбили вооруженные силы республики. Как рассказывают авторы хроник, замешательство среди флорентийских гвельфов было вызвано изменой Бокка дельи Абати, который отрубил руку знаменосца коммуны Якопо де Пацци. Увидя, что знамя города упало, флорентийцы дрогнули и обратились в бегство.
Образы страшной битвы при реке Арбии («истребленья, окрасившего Арбию в багрец»), память о которой была свежа во Флоренции в годы детства и отрочества Данте, населили воображение великого поэта и первую кантику его «Комедии». В самых глубоких безднах ада, где казнятся предатели родины и своей партии, медленно продвигаясь по вечному льду, Данте нечаянно задевает ногой какую-то вмерзшую по шею человечью голову. «Ты что дерешься? — вскрикнул дух, стеная. — Ведь не пришел же ты меня толкнуть, за Монтаперти лишний раз отмщая». На вечные муки в ледяной могиле поэт осудил изменника своего родного города — дельи Абати.
Упоенные победой на Монтаперти гибеллинские вожди, чтоб ее закрепить, решили снести с лица земли неприятельскую Флоренцию и изгнать ее жителей. Намерению разрушить родной город воспротивился флорентиец Фарината дельи Уберти. Личность этого предводителя гибеллинов производила сильное впечатление на современников. По описанию хроники Филиппо Виллани, Фарината был высокого роста, лицо его было мужественно, руки и ноги сильны, облик величествен. Он обладал ловкостью военного, речи его звучали складно, советы удивляли быстротой и проницательностью. Он был смел, решителен и опытен в делах войны. Как писал позднее Бенвенуто д'Имола, один из первых комментаторов «Божественной Комедии», Фарината был последователем Эпикура и не верил в загробную жизнь. Он считал, что вся деятельность человека должна быть направлена на усовершенствование земной жизни. Церковь боялась этих идей: в 1283 году инквизиция посмертно осудила Фаринату и его жену, как еретиков, но Данте обессмертил его в стихах десятой песни «Ада».
После Монтаперти флорентийские гибеллины вернулись домой, но владычество их было непродолжительно. Оно окончилось оказавшимся для них роковым сражением на беневентском поле 1266 года, в котором погиб король Манфред. Данте в это время был один год. Распорядителями в Тоскане стали папские сторонники, возглавляемые принцем Карлом Анжуйским. Многие тосканские города признали верховную власть Карла, занявшего с помощью папы престол Неаполитанского королевства.
Когда выгнанные из Флоренции гвельфские вожаки вернулись, они начали мстить гибеллинам. После поражения сторонников Фаринаты при Беневенте власть во Флоренции больше не возвращалась к гибеллинам. Их партия была сломлена навсегда, но тем сильнее вспыхнули в городе «кровавой лилии» распри между самими гвельфами. Из живших в стенах города нобилей — бывших феодалов — далеко не все были гибеллинами, но многие, кто в силу семейных традиций, кто из соображений выгоды, принадлежали к главенствующей партии гвельфов. Понятие «магнат» или «нобиль» постепенно приобретало новый смысл. Сильно обогатившиеся купцы и промышленники также стремились иметь рыцарей в своей среде. Это достигалось разными путями. Можно было получить рыцарское звание от какого-нибудь из гвельфских королей или владетельных князей. Посвящение в рыцари могло произойти по постановлению высшего городского управления (синьории). В этом случае обряд посвящения совершал подеста, номинальный глава правительства, обычно нобиль из знатной семьи другого города.
Во времена Данте флорентийцы прекрасно помнили, что семья Черки, например, совсем недавно пришла откуда-то из села. За несколько десятков лет оборотливые мужики стали одними из самых богатых людей во Флоренции. И хотя сам глава семьи и огромного банкирского предприятия Вьери, а также его сыновья получили рыцарское достоинство, в городе их по-прежнему продолжали называть деревенщинами и «лесными людьми». Вошли в обычай смешанные браки между непомерно разбогатевшими и претендующими на рыцарское звание пополанами и старинной аристократией, постоянно нуждавшейся в деньгах. Во Флоренции различали нобилей по крови и нобилей по случаю. Впрочем, некоторые нобили-аристократы, как, например, Кавальканти, вовлекались в предпринимательство и ростовщические операции и золотили свой потемневший герб. В городе-республике твердо укоренилась гвельфская партия, но в самой ее среде происходило сословное расслоение.
