Вообще-то я избегаю «виртуальных экспериментов»; запись всегда сделана при погоде, значительно лучшей, чем сегодня, так что во всем, что вам предстоит увидеть, пропадает ощущение новизны, но никакой реальной информации вы при этом не получаете. Но тут ко мне с самым дружелюбным видом подошли два бледных грузных клерка и так решительно подвели меня к кубу виртуальной реальности, он же «куб ВР», что у меня не хватило мужества протестовать. Они помогли мне засунуть голову в шлем, застегнули на мне массу привязных ремней, а на ноги и на руки мне надели длинные носки и перчатки. Потом мне пришлось по крайней мере четверть часа просидеть в этом дурацком кубе, ожидая, когда же начнется шоу, и с трудом подавляя приступы клаустрофобии. Я следила за разноцветными пятнами, мелькавшими у меня под зажмуренными веками, и пыталась представить себе, чему все-таки равен этот загадочный «из! мит». Или единственное число будет «из! м»? Или, может, множественное число обозначается префиксом, и тогда форма единственного числа — «з. 'мит»? Со мной ровным счетом ничего не происходило, грамматические догадки перестали меня развлекать, и я сказала: хватит, черт с ним! Я вылезла из «куба ВР», с видом несколько виноватого безразличия прошествовала мимо клерков и вышла из здания на просторное крыльцо, окаймленное кустами в больших горшках. Эти кусты в горшках всегда одни и те же у входа в любую гостиницу в любом из миров.

Заглянув в карту-путеводитель, я решила посетить Музей Искусств, обозначенный тремя звездочками. День был холодный и солнечный. Город, построенный в основном из серого камня, со своими красными черепичными крышами выглядел старинным, благопристойным и процветающим. Люди спешили по своим делам, не обращая на меня никакого внимания. Местные жители почти все довольно плотного телосложения, белокожие и рыжеволосые, и все носят пальто, длинные юбки и башмаки на толстой подошве.

Я отыскала Музей Искусств, окруженный маленьким парком, и зашла туда. На картинах были изображены в основном крупные белокожие рыжеволосые женщины, совершенно обнаженные, но некоторые почему-то в башмаках. Нарисованы они были хорошо, но никаких особых чувств у меня не пробуждали, так что я уже направлялась к выходу, когда неожиданно оказалась втянутой в дискуссию. Двое людей — оба мужчины, как мне показалось, хотя они тоже были в пальто, длинных юбках и тяжелых башмаках, — стояли и спорили возле одного из полотен. На картине пышнотелая рыжеволосая женщина, нагая, но все в тех же грубых башмаках, возлежала на цветастой кушетке. Вдруг один из споривших мужчин повернулся ко мне и сказал прямо в мой трансломат:

— Если эта фигура является центром композиции из массы неких непонятных объектов, то нельзя же сводить изобразительное искусство к изучению игры непрямых солнечных лучей на поверхности предметов, не так ли?

Он (или она?) задал мне этот вопрос так просто, прямо и настойчиво, что я не смогла обойтись обычным «простите», покачать головой и притвориться, что не понимаю. Я остановилась, еще раз внимательно посмотрела на картину и, минуту подумав, сказала:

— Да, пожалуй, это не имело бы смысла.

— Но послушайте, что говорят деревянные духовые инструменты! — воскликнул второй собеседник, и только тут я осознала, что нас со всех сторон как бы обтекает музыка — это была некая оркестровая пьеса, и в данный момент в ней действительно доминировали заунывные звуки деревянных духовых инструментов, гобоев или фаготов, играющих в самом верхнем регистре.

— Перемена ключа играет определяющую роль, — пояснил мне тот, второй, хотя, пожалуй, чересчур громко. Человек, что сидел чуть поодаль и позади нас, наклонился в нашу сторону и прошипел: «Ш-ш-ш!», а человек, стоявший чуть дальше у стены, обернулся и гневно на нас посмотрел. Меня это настолько потрясло, что я до конца музыкальной пьесы просидела тихо, как мышка, и эта странная музыка мне даже понравилась, хотя бесконечные перемены ключа или как там это называется — я способна отличить скрипичный ключ от басового только когда плачу, не сознавая этого, — придавали исполнению некую непоследовательность. Я была удивлена, когда певец — тенор, а может, контральто, — которого я прежде не заметила, встал и стал весьма звучно выпевать основную тему, завершив ее протяжной высокой нотой и вызвав бурю аплодисментов у слушателей, заполнивших большой зал. Они кричали и хлопали в ладоши, требуя повторить. Но порыв ветра, дувшего с высоких холмов у западной границы деревни, налетел на центральную площадь, заставив деревья дрожать и раскачиваться, и я, взглянув вверх, на несущиеся стремительным потоком облака, поняла, что буря неизбежна. Все темней становились тучи, опять налетел ветер, вздымая пыль и листья, и я подумала, что, наверное, стоит надеть плащ. Но ведь плащ-то я оставила в гардеробе Музея Искусств! Трансломат, правда, был прикреплен к отвороту пиджака, но карта-путеводитель осталась в кармане плаща. Я подошла к крошечной билетной кассе и спросила, когда уходит следующий поезд, и одноглазый кассир за окошечком, забранным железной решеткой, сообщил мне удивленно:

— А у нас теперь поезда не ходят.

Я повернулась и увидела пустые железнодорожные пути, уходящие вдаль за изогнутую аркой крышу вокзала, множество рельсов, и каждый из путей имел свой номер и свой перрон с выходом. Тут и там виднелись тележки для багажа, а по длинной платформе лениво слонялись одинокие пассажиры, но никаких поездов действительно видно не было.

— Мне нужен мой плащ! — сказала я, с трудом сдерживая охватившую меня панику.

— Попробуйте спросить в камере хранения, — посоветовал одноглазый кассир и погрузился в изучение графиков и расписаний. Я прошла через просторную пустую площадь и вошла в здание вокзала. Там за рестораном и кофе-баром я отыскала камеру хранения, вошла туда и сказала:

— Видите ли, я оставила свой плащ в Музее Искусств, но заблудилась и не могу отыскать сам музей.

Огромная, похожая на белую алебастровую статую рыжеволосая женщина за стойкой довольно раздраженно бросила:

— Подождите минутку. — Она немного порылась на полках, вытащила большую карту, расстелила ее на стойке и сказала: — Вот, — ткнув белым пухлым пальцем с красным лаком в какую-то площадь. — Вот ваш Музей Искусств.

— Но я не знаю, где нахожусь в данный момент, в том-то все и дело! — Я умоляюще посмотрела на нее. — Что это за деревня?

— Мы сейчас находимся вот здесь, — рыжая женщина потыкала пальцем в другой квадрат на своей карте. Похоже, мне нужно было пройти всего улиц десять-двенадцать, чтобы попасть в музей. — Вы лучше идите прямо сейчас, пока тихо. Сегодня грозу обещали.

— Не могу ли я взять вашу карту? — жалобно попросила я. Она молча кивнула.

И я вышла на улицы города, настолько не уверенная в том, куда мне нужно идти, что шла крошечными шажками, словно тротуар передо мной вот-вот мог закончиться пропастью или крутой, непреодолимой скалой, а обыкновенный перекресток — превратиться в палубу судна, плывущего по морю. Но ничего такого не произошло. Широкие ровные улицы города пересекали друг друга через более-менее равные интервалы и были тихими, спокойными, хотя и лишенными какой бы то ни было растительности. Электрические автобусы и такси ведь производят очень мало шума, а частных машин в мире Унни не было. Я упорно продолжала идти, поглядывая в карту, и она привела меня точнехонько в Музей Искусств, который, правда, выглядел немного иначе, чем раньше: мне казалось, что ступени его крыльца были из бело-зеленого мрамора, а не из черного сланца. Зато все остальное вокруг было таким, как мне и помнилось. Если честно, память у меня так себе. В общем, я прошла в гардероб и попросила подать мне мой плащ. Пока черноволосая девушка с серебристыми глазами и тонкими черными губами искала его, я думала: а почему, интересно, я спросила на том вокзале, когда отправляется следующий поезд? Куда это я собиралась поехать? Ладно, теперь самое главное — это получить обратно свой плащ. И все же, если бы там ходили поезда, неужели я бы уехала на одном из них? И куда?