Аффастаса из северо-западной провинции взялись за оружие; ими руководила талантливая школьная учительница Шамато. Партизаны, преданные ей всей душой, в течение семи лет удерживали четыре крупных северных города и все горные районы, успешно сражаясь с войсками Ходуса. Однако во время вооруженного рейда в глубь территории астасоса Шамато была убита.

Стоило Ходусу прийти к власти, и он закрыл университеты. А директорами всех учебных заведений назначил аффанских священников, но позднее, во время гражданской войны, все эти школы были уничтожены — они являлись излюбленными мишенями для снайперов и бомбометателей. В Обтри практически не осталось безопасных торговых путей, границы были закрыты, коммерция замерла; последовал голод, а за голодом — эпидемии. Но coca и не coca продолжали убивать друг друга.

На шестой год гражданской войны с севера в провинцию Обтри вторглись вены. Они практически не встретили сопротивления, поскольку все дееспособные мужчины и женщины погибли или где-то сражались. Армия венов моментально распространилась по всей территории Обтри, вычищая карманы сопротивленцев. Вскоре Обтри была аннексирована, и в течение нескольких последующих веков ее население платило венам дань.

Вены, презирая религиозные представления всех групп населения Обтри, заставили порабощенный ими народ признать единственное божество — Великую Матерь Груди Кормящей — и поклоняться ей. Coca, асастоса и сосаста теперь вынуждены были падать ниц перед огромными изображениями молочных желез, а немногие оставшиеся в живых астаса и афастаса научились танцевать в кружок вокруг маленьких фетишей, изображающих женские груди.

И только народ тиоб высоко в горах сохранял прежний образ жизни; эти бедные скотоводы не имели никакой религии, за которую стоило бы сражаться. Кстати, анонимный автор великой мистической поэмы «Восхождение», благодаря которой провинция Обтри и стала знаменитой не только в мире Махигул, но и во многих других мирах, был тиобом.

Два племени, обитавших в лесу Йейе, по традиции считались непримиримыми врагами. Едва мальчик из племени хоа или фарим становился взрослым, ему оказывалась великая честь — он получал разрешение участвовать в налете на вражеское селение.

Однако подобные налеты почти всегда встречали достойный отпор; сражения велись на традиционных ристалищах — на просторной поляне в лесу, на пологом склоне холма или в речной долине. После тяжкой схватки, когда бывали ранены или убиты человек шесть или семь, военачальники обеих сторон одновременно объявляли победу, и воины спешили домой, унося убитых и раненых, чтобы затем исполнить победный танец. При этом мертвых ставили вертикально, чтобы и они могли посмотреть на танцующих, прежде чем будут похоронены.

Иногда, благодаря какой-нибудь ошибке или несвоевременному оповещению, навстречу налетчикам никто не выходил, и тогда им приходилось идти дальше и действительно совершать налет, убивая мужчин и уuоняя в рабство женщин и детей. Это была крайне неприятная процедура, которая часто заканчивалась смертью женщин, детей и стариков, а также гибелью многих налетчиков. Так что повсеместно было решено: о налете следует предупреждать заранее, чтобы люди сражались, как полагается, и сражение не выходило из-под контроля.

Племена хоа и фарим не держали домашних животных; исключение составляли маленькие, похожие на терьеров собачки, охранявшие жилища и зернохранилища от мышей. Воины были вооружены короткими бронзовыми мечами и длинными деревянными копьями, также у каждого имелся щит из шкур. Подобно Одиссею, луком и стрелами они пользовались для занятий спортом и для охоты, но не в сражениях. Хоа и фарим сеяли зерно и сажали клубневые овощи на лесных полянах, а каждые пять-шесть лет переносили свои деревни на новое место и возделывали новые поля. Всю сельскохозяйственную работу выполняли женщины и девочки; они же занимались собирательством, готовили пищу, переносили с места на место жилища. Это называлось отнюдь не «работой», а «тем, что делают женщины». Рыбной ловлей тоже занимались женщины. Мальчики ставили силки на древесных крыс и на кроликов, мужчины охотились на мелких рыжих лесных оленей, а старики решали, когда пора начинать сев, или переносить на другое место деревню, или посылать очередной отряд налетчиков на вражескую территорию.

Во время налетов погибало так много молодых мужчин, что стариков в деревне оставалось не слишком много, так что даже если они порой и спорили, пора ли начинать сев или переносить на другое место деревню, то уж насчет времени очередного налета они могли договориться всегда.

В общем, с начала времен все здесь шло согласно заведенному порядку — раза два в год совершались традиционные налеты, и обе стороны праздновали победу. Известиям о готовящемся налете обычно позволялось просочиться в стан противника задолго до самого события. А на марше нападающая сторона так громко распевала военные песни, что их было отлично слышно в селении неприятеля. Сражения происходили на отведенном для этого ристалище, жителям деревень ничто не угрожало, и им приходилось лишь оплакать павших героев и громогласно подтвердить свою неугасимую ненависть к «злобным хоа» или к «злобным фарим». Все шло, как полагается, пока не появился тот Черный Пес.

Воины фарим, получив известие о том, что хоа послали против них большой вооруженный отряд, тут же разделись догола, схватили свои мечи, копья и щиты и, громко распевая военные песни, устремились по лесной тропе к одному из ристалищ, которое называлось «У Птичьего ручья». Там они встретились с воинами хоа, тоже выбегавшими на поляну, но с другой стороны, тоже обнаженными, вооруженными примерно такими же копьями, мечами и щитами и тоже громко распевавшими военные песни.

Но впереди их отряда бежало какое-то странное животное: огромная черная собака. В холке она была взрослому мужчине по пояс; голова у нее была массивная, глаза светились красным, а из разинутой клыкастой пасти капала пена. Собака бежала какими-то странными, неровными прыжками и прямо-таки ужасающе рычала. Не останавливаясь, она прыгнула на грудь предводителю воинов фарим и сбила его с ног. А когда он попытался пырнуть ее мечом, разорвала ему горло.

Это совершенно неожиданное, ужасное и не соответствующее традиции событие ошеломило воинов фарим, парализовав их волю. Их боевая песня смолкла. Они почти не сопротивлялись, и на поле брани остались лежать еще четверо мужчин — причем еще одного убил все тот же Черный Пес, — прежде чем фарим в панике бросились бежать и не остановились даже для того, чтобы поднять и унести своих мертвых.

Такого прежде никогда не случалось.

А потому старики фарим долго обсуждали это прискорбное событие со всех сторон, прежде чем объявлять об ответном налете.

Поскольку налеты для обеих сторон всегда считались победоносными, то чаще всего проходило несколько месяцев, а то и целый год, прежде чем возникала необходимость привести очередную группу юношей в состояние героической готовности к бою с врагом; но на этот раз все складывалось по-другому. Фарим действительно потерпели поражение. Так что их воинам пришлось тайком, глубокой ночью пробираться на поле брани и, дрожа, уносить оттуда погибших. При этом они обнаружили, что тела мертвых изуродованы — видимо, тот пес одному откусил ухо, другому нос, а у предводителя отряда была отгрызена левая рука. Рука валялась рядом с телом, и на ней были отчетливо видны отметины собачьих зубов.

Таким образом, необходимость отомстить и действительно одержать победу над врагом стала для фарим настоятельной. В течение трех дней и ночей старики пели военные песни. Затем молодые мужчины разделись, взяли свои мечи, копья, щиты и побежали, сохраняя на лицах мрачное и грозное выражение, по лесной тропе прямо к деревне хоа. Естественно, они громко распевали на бегу военные песни.

Но не успели они добраться и до первого ристалища, расположенного неподалеку, как навстречу им из-под густых деревьев выскочил тот ужасный Черный Пес. А следом за ним появились и воины хоа, тоже громко распевавшие военные песни.