Очертания небоскребов в центре Хьюстона парили над плоским, как и весь остальной Техас, городом. Прожив всю жизнь в Лос-Анджелесе, Рейчел полагала, что Хьюстон едва ли сможет ее удивить. По ее мнению, центры всех крупных американских городов были похожи, как близнецы: скопище небоскребов, между которыми, словно вода в каньоне, бегут потоки пешеходов и машин. Мало кто появлялся в этом бетонном аду по собственной воле, разве что возникала какая-то неотложная необходимость.

Однако, свернув на Луизиана-стрит, Рейчел пересмотрела свое первоначальное мнение. Первым делом ее поразили высокие здания, каждое из которых было абсолютно не похоже на другие и являлось как бы автографом архитектора, вычерченным на фоне неба. Благодаря современному дизайну, оригинальным очертаниям, углам и умелому использованию стекла здания не только не повторяли друг друга, но, наоборот, вступали иногда в противоречие между собой. Рейчел не могла не восхищаться этим конгломератом архитектурных новинок, которые все вместе наглядно демонстрировали динамичный рост города.

Она ощущала окружавшую ее энергию и жизненную силу, которые излучали улицы. Куда ни погляди, всюду виднелись все новые и новые строительные площадки, где в скором времени должны были вырасти новые неповторимые башни из стекла и бетона. Рейчел не могла избавиться от ощущения, что она едет по какой-то огромной архитектурной выставке под открытым небом. Широкие улицы и тротуары, короткие кварталы – все это создавало ощущение простора. Когда же Рейчел перестала задирать голову, чтобы рассмотреть отливающие бронзой и серебром башни, то стала замечать небольшие площади, брызжущие водой фонтаны и стоящие здесь и там скульптуры. Она почувствовала дух этого города – живой, но неторопливый, с огромной, скрытой до поры энергией. Чисто техасский.

Это ощущение еще больше усилилось, когда Рейчел подъехала к утопающему в цветах входу в отель «Меридиан», где у нее была назначена встреча с Лейном Кэнфилдом. Сконструированное в форме трапеции, сужавшейся к западной части, здание было отделано зеркальным стеклом цвета бронзы и красиво гармонировало с сочетанием бронзы и белоснежного бетона, присутствовавшим в соседних зданиях. Дизайн его фасада был зигзагообразным, отчего размеры отеля казались еще более внушительными.

Рейчел не унаследовала от матери умение обращаться с кистью. Она обладала лишь техническими познаниями, однако, прикасаясь благодаря матери с раннего детства к искусству, научилась ценить его в любых проявлениях. Для матери искусство являлось всем, ее самой большой любовью. Затем появился Дин. Кто был ей дороже всего? Мать казалась непредсказуемой, но в одном можно было быть уверенным наверняка: искусство для нее всегда стояло на первом месте. Кэролайн жила так, как хотела, и не шла на компромиссы ни с кем и ни с чем.

За многие годы Рейчел не раз испытывала эгоистичное чувство, особенно когда узнала, что Дин хотел жениться на ее матери. Она считала, что, случись такое, ее жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. Ей не пришлось бы расти в одиночестве, чувствуя себя никому не нужной, никем не любимой, и стыдиться того, что она – бастард.[11] Мать с гордостью называла ее «дитя любви», однако еще в начальной школе Рейчел очень скоро поняла, что это весьма сомнительное счастье и люди обычно называют это совсем другим словом. Она и сейчас так думала.

Может быть, именно поэтому она всегда боялась привлекать к себе внимание. Ей хотелось затеряться, быть такой же, как все. Пусть лучше я буду пустым местом, временами думала Рейчел, зато никто не станет шептаться за моей спиной.

Однако стоило Рейчел вылезти из взятой напрокат машины и войти в отель, ей показалось, что взгляды всех обратились на нее. Ее широкая калифорнийская юбка в сборку, вязаная кофта и подпоясанная блуза резко контрастировали с выдержанной во французских тонах элегантностью отеля. Побоявшись подойти к конторке, Рейчел приблизилась к швейцару и спросила его, как пройти во французский ресторан.

Уже при входе в ресторан она ненадолго замешкалась. Чего-чего, а такой официальной атмосферы она от Техаса не ожидала, считая, что это штат ковбойских сапог и шляп, барбекю и острого перца. Она и не думала, что Лейн Кэнфилд пригласит ее на обед в такой роскошный ресторан. Хотя Рейчел всю жизнь мечтала о подобных местах, она тем не менее тщательно их избегала, зная, что будет чувствовать себя не в своей тарелке.

Так и случилось. Она выглядела здесь белой вороной – начиная с длинных прямых волос и кончая ногами, обутыми в сандалии. К ней приблизился метрдотель в форме, явно сшитой на заказ. Даже он был одет лучше ее и, видимо, в полной мере это сознавал.

– Чем могу служить?

Рейчел почувствовала себя маленькой и жалкой.

– У меня здесь назначена встреча с мистером Лейном Кэнфилдом. Он пригласил меня на обед.

– Мистер Кэнфилд? – Ресторанный бог на мгновение удивленно вздернул бровь, но лицо его тут же приняло услужливое выражение, и он почтительно улыбнулся:

– Сюда, мэм.

Сидя за столиком, накрытом на двоих, Лейн Кэнфилд потягивал бурбон с водой и отсутствующим взглядом смотрел на пустой стул напротив. Безделье для этого человека было абсолютно непривычным состоянием. Обычно каждая минута его жизни была чем-то занята: деловыми переговорами, встречами, телефонными звонками, выслушиванием различного рода отчетов.

Наморщив лоб, он попытался вспомнить, когда в последний раз какое-нибудь постороннее дело одержало верх над его бизнесом. У него никогда не хватало времени ни на что и ни на кого. Даже секс не мог отвлечь его от дел. Кэнфилд с раздражением вспомнил, сколько раз, пригласив в свой пентхаус проститутку, он наспех занимался с ней любовью, одновременно с этим обдумывая свою новую экономическую стратегию. Зачем все это? К чему он стремился? Ради чего убивал сам себя? Чтобы получить больше денег? Больше власти? Для чего? Состояние Кэнфилда и без того давно перевалило за сто миллионов долларов.

Смерть Дина повлияла на него самым неожиданным образом. Теперь Лейн думал, имел ли он право называть себя другом Дина. Да, он нарушил свое деловое расписание, чтобы приехать на его похороны, но сколько раз за последние десять лет он виделся и говорил с ним? Восемь, а может, девять – не больше. И, несмотря на это, Дин сделал его своим душеприказчиком.

А как поступил он? Перевалил всю бумажную работу, связанную с наследством Дина, на одного из своих служащих. Как же, ведь сам он слишком занят, а его собственное время – чересчур ценно, чтобы растрачивать его на всякие пустяки!

Лейн сунул руку во внутренний карман пиджака и убедился: письмо – с ним. Письмо, на котором прописными буквами значилось: «ЛИЧНОЕ. ВСКРЫТЬ ТОЛЬКО В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ». А внизу – личная подпись Дина.

Это послание лежало вместе с кучей других бумаг, счетов и документов, собранных в его кабинете секретаршей Дина Мэри Джо Андерсон. Лейн поручил разобрать весь этот ворох бумаг своему личному помощнику Фрэнку Марсдену. Фрэнк-то и нашел этот запечатанный конверт и вчера вечером передал его Лейну. Нынче утром он его вскрыл.

Лейн понимал, что именно содержимым этого конверта отчасти объяснялись те самокопания, которым он теперь предавался. Уже первые строчки письма потрясли его.

«Дорогой Лейн! Я надеюсь, что тебе никогда не придется читать эти строки. Еще много лет назад я дал себе обещание никогда не злоупотреблять нашей дружбой. Однако сейчас я вынужден просить тебя об одной услуге, поскольку ты – единственный человек, которому я могу доверять. Речь идет о моей дочери Рейчел, которую родила Кэролайн…»

«Доверять». Это слово ошеломило Лейна. Как мало он сделал, чтобы заслужить это доверие! И еще больше его тревожила мысль, что среди его собственных друзей вряд ли найдешь человека, которому он сам смог бы довериться в таком щекотливом деле. Несмотря на все усилия, Лейн не мог вспомнить ни одного подходящего имени. Люди, с которыми он общался и которых называл друзьями, на самом деле таковыми не являлись. Какое горькое открытие – понять в возрасте пятидесяти шести, что тебе не на кого положиться!