Однажды днем в конце ноября я сидел у окна и глядел в незамерзшую часть стекла. Вдруг я увидел огромного волка. Он промчался через наш двор и ворвался в коровник. За волком гналась черная собака колли.

Я закричал:

— Волк! — и выбежал с ружьем в чем был, без шапки, без пальто.

Пока я добежал, собака уже выгнала волка из коровника и помчалась в погоню. Я выстрелил вслед волку, но промахнулся.

Тогда я сам присоединился к погоне.

Никогда еще я не видел такой интересной травли. Приблизительно через каждые сто ярдов собака догоняла волка и набрасывалась на него сзади. Волк бросался в сторону, а собака наступала на него со стороны леса. Собака всячески старалась не пустить волка в лес, а волк, наоборот, прилагал все усилия, чтобы укрыться в лесу.

Все ближе и ближе к поселку гнала собака волка. В конце концов собака добилась своего: волк очутился в пятидесяти метрах от одной усадьбы.

Выбежали люди. Теперь уже не страшно было свирепое щелканье зубов — собака стремительно набросилась на волка и повалила его на землю.

Как в раз в это время подоспел и я с ружьем.

Пуля попала волку в лоб.

А собака?

Увидев, что ее враг убит, она помчалась обратно в прерию, как будто не чувствуя никакой усталости, словно никакой погони не было. Она ни разу не останавливалась, пока не прибежала к усадьбе, где гостил ее хозяин. Это было на расстоянии четырех миль от дома, откуда собака гнала волка.

Франка — так звали собаку — все знали в окрестности. Ни один пес не мог состязаться с ним в быстроте бега и выносливости. Меня так поразили его необычайный ум и отвага, что я постарался получить одного из щенят Франка. Это был чистокровный шотландский колли.

Для жизни в глухих местах колли — лучшая в мире собака. А мне казалось — так, наверное, думает каждый, у кого есть собака, — что моя была лучшая из этих лучших собак.

Я назвал своего щенка Бинго. Кому захочется познакомиться с Бинго, пусть прочтет рассказ о нем в книге «Мои дикие друзья».

В декабре у меня была встреча с очень умной лисой. Я пробирался по снегу к лесу и заметил лису на краю зарослей кустарника. Я сразу остановился и притих на месте, чтобы дать лисе зайти под прикрытием зарослей.

Потом я стал тихонько подкрадываться, думая, что лисица в кустах. Но там ее не было. Я стал всматриваться в снег и заметил следы, по которым догадался, что лиса была на расстоянии полумили от меня и следила за мной с напряженным вниманием.

Оказалось, судя по следам, что лиса увидела меня в тот самый момент, когда и я увидел ее, но, не показывая виду, скрылась в кустах, а потом побежала. Наверное, она долго смеялась надо мной, глядя, как я выслеживаю ее возле кустарника.

Скоро и братья уехали домой, оставив меня одного с братом Артуром.

Три года прожили мы с ним вдвоем. Я помогал ему по хозяйству, ходил за коровами, курами, а кроме того, был еще и за повара. Весной пахал землю, летом участвовал в уборке урожая.

Все американцы, конечно, слыхали о снежных буранах, которые свирепствуют на северо-западе нашего материка. Но только тот, кто сам побывал здесь, знает, что это такое.

В течение первой зимы в этих краях мы, новички, все время ждали, что вот-вот разразится снежная буря.

Наступило рождество. Снег становился все глубже и глубже. Все время стояли сильные морозы, однако ветров особенных не было.

Но вот пришел день, когда ветер начал дуть так сильно, так сильно, как никогда не дул в Онтарио. Сугробы на снежной волнистой равнине становились все выше и выше. А по гребням их со свистом и ревом ветер нес целые облака снега, заволакивая дали снежной пылью.

Стало очень, очень холодно.

Глядя на бушующее снежное море, кто-то из нас, новичков, спросил:

— Артур, это буран?

Презрительное «пх» — вот все, что мы получили в ответ.

Метели становились все чаще и чаще, но здесь их как будто никто не замечал, жизнь шла своей колеей, и люди не прятались по домам.

В середине января налетела еще одна сильная снежная буря. Температура упала до — 30°. Всю ночь бушевали ветры около дома и рвались в прерию. Сугробы все росли и росли, и наконец не стало видно изгородей около домов. От мороза коченело лицо, и нельзя было оставаться больше часа на воздухе, чтобы не отморозить себе нос или ухо. Ехать куда-нибудь было невозможно.

Кто-то из нас, глядя, как неистовый ветер гонит и кружит облака снежной пыли, спросил:

— Артур, ведь это уж наверняка снежный буран?

— Нет, — с усмешкой ответил брат.

Наступил февраль. Глубокий снег покрыл все кругом. Ветры нанесли огромные сугробы.

Однажды в конце февраля на заре появились облака. И хотя погода была тихая, время от времени порывами налетал ветер и подымал снег с земли. Потом ветер затихал, и снег ложился на землю.

К вечеру непогода разыгралась. Ветер дул с севера и становился все сильнее и сильнее. Поднялась метель. Температура опустилась до 40°ниже нуля.

Всю ночь мы слышали, как ревел ветер и обледенелый снег хлестал по крыше.

Утром стало еще хуже. Уже должно было светать, когда мы выглянули за дверь, но ничего нельзя было рассмотреть на расстоянии даже двадцати шагов.

Это был настоящий хаос крутящегося мелкого снега, непрерывный вой колючей метели — снег сверху, снег вокруг вас, снег снизу, снег повсюду — снег, который пронизывал леденящим холодом до самых костей. Ветер гнал растрепанные облака над самой землей, наметал целые горы снега.

Оглушающе ревел ветер, воздух обжигал холодом, как огонь. Казалось, весь мир погиб под могучим натиском снежной бури. Словно не было ни неба, ни земли — ничего, кроме этого свирепого ветра и ужасной метели.

Всюду был мрак, и день был, как ночь.

Мне больше нечего сказать. Буря — как ничтожно это слово!

Два дня мы сидели взаперти. На третье утро все затихло. И когда мы откапывали погибший скот из-под снега, я спросил брата:

— Артур, это был буран?

Брат ничего не ответил.

В 1882 году у меня было много интересных приключений и наблюдений над птицами и дикими животными.

В дневнике осталось много записей и наскоро сделанных зарисовок.

С каждым днем мои силы восстанавливались, и я чувствовал себя бодрее. И когда в начале марта я увидел снежных подорожников на сугробе и услышал их нежные весенние песенки, я решил, что пришло время для операции, она освободит меня от ненавистной черной «змеи», которая впивалась в мое тело днем и ночью, отнимала радость юных дней.

Я узнал, что лучшим хирургом в наших краях был доктор Мюзес Гуни. Он жил в Чикаго. Его имя было известно и за пределами нашей страны.

Подсчитав свои деньги, я купил себе самый дешевый билет на пассажирский поезд в Чикаго. Прибыл туда 15 марта 1883 года в семь часов утра.

На вокзале меня встретили мой брат Джордж и кузина Мери Берфильд. В тот же день мы пошли на прием к знаменитому хирургу.

Операция прошла благополучно, и через шесть недель я уже спешил в Манитобу, окрыленный надеждами и радостью.

Черная туча, омрачавшая мою юность, наконец-то рассеялась.