— Ты обиделся? — спросила Лариса.
— Сейчас нет, — мотнул он головой. — Когда ты рядом, чего же обижаться?
Лариса тоже села на край сцены, свесив ноги.
— Вот ещё морока на мою голову, — тихо проговорила она.
— Какая морока?
— Да уж такая... Валентина Алексеевна хочет поставить к прощальному концерту мексиканский танец. Парный, конечно. Буду танцевать с Долиным. А у него никакого чувства, кривляется, как клоун. Пытается показать, что шутит, а на самом деле просто не может по-настоящему.
— Ты его научи.
— Если в человеке от природы не заложено, разве научишь? Это не строем в ногу ходить, это танец, форма самовыражения, — употребила она умное слово.
— Ну, если так, — подумал Игорь, — пусть он самовыражается по-своему, а ты по-своему, и что-нибудь получится.
— Что-нибудь — это не то, это — что-нибудь... — Её лицо снова приблизилось. — Тебе... раньше... нравилась девочка?
— Так, чтобы очень нравилась, никогда раньше не было. — Он продолжал резать. — Сам на себя удивляюсь, почему всё время думаю о тебе. Становится просто смешно. На дежурстве в столовой и то думал. Мою тарелку и думаю: из неё ты будешь есть. Заставляю себя думать о другом, а потом вижу, что снова думаю о тебе.
— А что ты обо мне думаешь?
— Разные вещи, всё перевспоминать трудно... Ну, а под конец всегда одно: хорошо бы тебя увидеть.
Лариса сказала:
— Допустим, увидел. Ну, а потом что?
— Что-нибудь хорошее. Вот, говорю с тобой. Если будет опасность или нападение, я тебя спасу. Никому не дам тебя обидеть. Что попросишь — сделаю... Без своей грамоты ты из лагеря не уедешь, помни это.
— Ты меня любишь?
Пришлось положить резец, потому что рука вдруг задрожала.
Он сидел, уставившись немигающими глазами на лицо танцовщицы, суровое и отрешённое от насущных вопросов и сует жизни.
— Что же ты молчишь?
— Не знаю, что ответить... Я это слово теперь совсем не понимаю, — сказал Игорь. — Обманное какое-то слово, ненадёжное. Я и раньше удивлялся, как это можно любить маму, а потом любить собаку Динку, а потом жареную картошку. Или мороженое. Я даже в школе один раз с учительницей поспорил, что про маму надо говорить «я люблю», а про мороженое — «мне нравится». Но учительница стала приводить примеры из стихов Пушкина, что можно любить и пищу, и зверей, и явления природы, и даже дым и гром. В общем, все так говорят, сам Пушкин так говорит, и не пытайся казаться умнее других. Для нашей учительницы самое главное, чтобы никто не был умнее других. Ну, раз все так говорят, я тоже стал так говорить: люблю мороженое, люблю абрикосы, люблю по перилам кататься, собачку люблю, маму с папой люблю. Вот... А про тебя не могу так сказать. Ты особенная, я ни к кому так не относился. В столовой меня сегодня спросили: «Ты арбуз любишь?» Я сказал: «Люблю». И ты спрашиваешь: «Ты меня любишь?» Что ответить? Не знаешь, есть какое-нибудь другое слово?
— Не знаю, — шепнула Лариса. — Не знаю, не знаю, не знаю... Я только знаю, что я о тебе три дня всё время думаю. Я тебя люблю, и при чём тут всякие арбузы в столовой...
Она ткнулась лицом ему в грудь. Игорь почувствовал, что рубашка намокает. Положил руку на её согнутую спину. Было очень жалко и печально, что Лариса плачет.
— Почему ты плачешь, разве тебе плохо? — спросил он.
— Да, плохо, — сказала она в рубашку. — Я готовлю танец к прощальному концерту. Он будет через десять дней.
— Ну и что же?
— То, что я поеду в одну сторону, а ты в другую.
— Ты, пожалуйста, таких слов не говори, — попросил Игорь. — Этого не может быть.
Она отстранилась от него:
— А что же будет вместо этого?
— Что-нибудь да будет...
— Какой ты ещё малыш... Всё у тебя «что-нибудь»... Лариса тряхнула волосами, достала из карманчика красивый платок и провела по глазам. На сцену поднялся Иван Иванович. Не заметив их, он прошёл в свою мастерскую.
— Я не малыш, — сказал Игорь. — Это кажется, что я малыш. Раньше я точно был малыш, а как тогда сел с тобой в машину, с тех пор очень вырос, сам себя иногда не узнаю.
Она улыбнулась:
— Ты меня прямо тогда и полюбил сразу?
— Да, — сказал Игорь.
Лариса зажмурилась, обхватила руками щёки.
— Ой, как хорошо! — тихо вскрикнула она.
Легко поднялась, повернулась на одной ноге и убежала вприпрыжку, совсем как маленькая.
После операции по возвращению на место Ларисиной грамоты Игорь несколько дней не встречался с Дуниным. В круговороте повседневных забот, распорядков и мероприятий Игорь почти позабыл о нём. Времени бегать в ангар не было, да и не появлялось желания. Как-то раз на массовке, устав танцевать, он сел с Ларисой на скамейку под кипарисом.
Вдруг рядом возник Дунин, сидящий нога на ногу.
Лариса вздрогнула от неожиданности, потом рассмеялась :
— Из-под земли явился призрак выше средней упитанности. Добрый вечер, Дунин, поври что-нибудь интересное.
— Для тебя всегда с удовольствием, — сказал Дунин. — Сейчас только подберу тему. Ага, нашёл: сегодня мне исполнилось тринадцать лет.
— Какой ты старик! — протянула Лариса, как бы сочувствуя. — Ну, поздравляю. Расти большой, умный, сильный и хитрый. Завтра, когда откроется камера хранения, покопаюсь в чемодане, может, найду тебе завалященький подарок.
— Поздравляю! — Игорь пожал Борису руку. — Что ж ты раньше молчал, я бы тебе тоже какой-нибудь подарок придумал.
— Не надо подарков, ни завалящих, ни каких-нибудь, — сказал Дунин. — Мне папа сделал такой ценный подарок, что я до потолка подпрыгнул.
— Высоко, — покачала головой Лариса. — В ангаре потолок — это не то что в отряде.
— Какой подарок? — спросил Игорь.
— Не закачаетесь, если скажу?
— Постараемся. Игорь, держись за скамейку, — велела Лариса.
— Папа разрешил не ложиться спать хоть всю ночь, праздновать как хочу и пригласить двух-трёх друзей. На них есть разрешение Марины Алексеевны.
— Роскошный подарок, — сказала Лариса. — Будь достойным такого доверия.
— Как ты решил отпраздновать? — спросил Игорь.
— Ребята, я мидий наловил, — сказал Дунин. — Давайте разведём костёр на берегу под скалой и поджарим их с рисом. Мидии с рисом! Это вкуснейшая еда на свете, особенно с помидорами. Помидоры тоже есть. Ещё есть арбуз и шесть бутылок лимонада.
— Костёр на берегу? — переспросила Лариса. — Это неожиданно и романтично. Боюсь, что не найду в себе сил отказаться.
— Вот и спасибо, — слегка улыбнулся Дунин. — Вы и будете те два друга, которых мне можно пригласить.
— Тебе разрешили двух-трёх друзей, я не ослышалась?
— Именно так, — кивнул Дунин.
— Значит, пригласи ещё и Свету.
— Тоже неплохо, — сказал Дунин. — Вместе с пианино.
— Она с удовольствием. Пианино ты перенеси заранее. Игорь сказал, устав от перебранки:
— Такой торжественный день, а вы ругаетесь, как на диспуте. Разве нельзя по-человечески. Массовку не будем дотанцовывать?
— На берегу танцевать можно? — спросила Лариса.
— Сколько угодно, — сказал Дунин. — Пианино я, пожалуй, перенести уже не успею, но музыка морского прибоя в твоём полном распоряжении. Ищи Свету, а я проинформирую ваших вожатых.
Дунин исчез.
Лариса пошла за Светой, но вернулась одна.
— Не согласилась? — удивился Игорь.
— Наоборот, обрадовалась. Пошла в отряд за купальником. Мы же будем купаться?
— Конечно, — сказал Игорь. — Кто нам запретит?.. Лариса, за что ты Дунина так презираешь? Говоришь с ним, будто всё время булавки втыкаешь в человека.
— Игорь, можно не отвечать? Знаешь, как не хочется...
— Не отвечай, раз не хочется.
— Скрывать тоже не хочется. — Лариса улыбнулась ему.
— Сделай то, чего тебе меньше не хочется.
— Мне больше не хочется утаивать, я лучше скажу... Дунин ко мне приставал в прошлую смену. Я ещё никому не говорила, тебе первому... Один раз я зашла в ангар, просто так, он пригласил, а мне было интересно. Никого не было, мы одни. Дунин на меня набросился, сказал, что, пока не поцелует, я из ангара не выйду. Я сперва растерялась, говорю: «Боря, что ты», ну, а когда в самом деле сунулся поцеловать, я его ударила кулаком в нос. Он отстал... Ну, и я конечно засмеялась и спокойно вышла из ангара. Я рассказала, чтобы ты всё знал. Может быть, тебе теперь не захочется идти к нему на день рождения.
