Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Словно не замечая насмешки, Каиафа спросил:

— Когда меняется стража?

— Через час, — ответил сотник, — По такой жаре долго не выдержишь. Я тоже схожу в город…

— А когда возвратишься?

— К восходу луны…

— К восходу луны, — повторил Каиафа и жестко сказал:

— Присмотри за своими людьми, чтобы они не заснули на посту. Сегодня ночью будь бдителен как никогда. Это решающая ночь. Когда встанет завтрашнее солнце, Назорей будет всенародно уличен в лживом богохульстве. Тебя хорошо наградят. Ты меня понял? Галбус кивнул.

— Я много слышал про исполнительность и храбрость римских воинов, — продолжал Каиафа. — Оправдай этот слух, поддержи честь своего звания и своей страны, и твое имя с похвалой дойдет до самого цезаря.

Первосвященник отошел, но опять остановился, подозрительно прислушиваясь.

— Ты уверен, что ничего не слышал? — спросил он снова.

Галбусу это надоело.

— Именем великого цезаря, которому я служу, — сказал он гневно, — клянусь тебе, священник, ничего, ничего я не слышал!

— У тебя горячая кровь, — бросил первосвященник. — Смотри, как бы она тебя не подвела, — добавил он, медленно уходя по пыльной дороге.

Глава VI

Варавва сидел со своим другом в лучшей комнате гостиницы. Он хорошо поужинал накануне, хорошо выспался и хорошо позавтракал сейчас, и все на деньги Мельхиора.

Но Варавва не хотел оставаться должником.

— Как я могу отблагодарить за все, что ты для меня сделал? — спрашивал он своего таинственного покровителя.

Сидя в мягком кресле, Мельхиор смотрел на Варавву сквозь прищуренные веки. Легкая улыбка блуждала на его красивых губах.

— Друг, ты мне ничего не должен, — сказал он лениво. — Я извлек много пользы, изучая тебя. Между нами огромное расстояние. Ты беден и не далее как вчера был наг и голоден. Я же богат, но не по праву наследства, а благодаря работе собственного мозга, единственно честного добытчика богатства. Я никогда не был в тюрьме, ибо не одобряю дороги, ведущей туда — она грязна, а я люблю чистоту. Ты животный человек, не знающий, что материя должна повиноваться разуму; ты, подстрекаемый грубой страстью, пожертвовал своей честью ради женщины… Я храню свою честь для себя самого и исполняю существующие законы. Но все-таки скорее ты, а не я, настоящий человек. Ты представитель грубого, греховного человечества, с которым всегда борется Божественный Дух…

— Что ты можешь для меня сделать? — продолжал Мельхиор весело. — Чистить мою одежду, приносить воду и мыть мои ноги, как раб? Вот тебе мой совет: поезжай в Рим, сделайся там ростовщиком — денег я тебе дам… Разбогатей и живи честно. Никто тебя не спросит, кем ты был… Люди будут целовать твои сандалии, богатый Варавва, дающий взаймы, благородный Варавва, переписывающий векселя, могущественный Варавва, держащий в своих руках целую династию из-за одной подписи…

Варавва смотрел на него, не понимая.

— Но может быть, ты хочешь стать другом яростного Петра и присоединиться к ученикам Назорея? — спросил Мельхиор.

— Только не другом Петра, — пылко возразил Варавва. — Он не убежден в своей вере… Да и другие ученики не лучше — они все покинули своего Учителя, хотя, будь я на их месте, я бы последовал за Назореем в самый мрачный ад, потому что Он…

— Бог, думаешь ты? — продолжил Мельхиор, останавливая на Варавве строгий, вопрошающий взгляд. Варавва выдержал его.

— Не знаю… — ответил он, глубоко вздохнув. — Когда я увидел Его впервые, Он действительно казался мне Богом, Потом сверхъестественная слава исчезла, и там, где изнуренный голодом и с болезненным воображением человек видел ангела, остался только смиренный Страдалец. А когда Он угасал, моя душа трепетала, я до самого конца надеялся, что Бог не может умереть! Теперь, если хочешь знать, я думаю, что Иисус — Человек несравненной красоты, твердого характера, достойный того, чтобы за Ним следовали, любили Его и служили Ему… Ведь если бы Он действительно был Богом, Он бы не умер!

Мельхиор подался вперед, с любопытством наблюдая за гостем.

— Знаешь ли ты, превосходный Варавва, что такое смерть? — спросил он. — Не нашел ли ты объяснения у тех философов, которых изучал?

— Все знают, что такое смерть, — ответил Варавва грустно. — Сердце останавливается, дыхание прекращается, свет меркнет, наступает безмолвие, и конец…

— Нет, не конец, а начало, — торжественно сказал Мельхиор, вставая с кресла. Глаза его загорелись восторгом. — Это все — предвестники рождения, а не смерти.

Темнота и безмолвие, говоришь ты? Нет! Ослепительный свет и чарующая музыка — чудный хор ангельских голосов, удивительные мелодии нежных арф. И неземные эти голоса спрашивают душу, только что покинувшую землю: «Что несешь ты с собой? Какое послание? Прибавил ли ты тому миру хоть частицу счастья, мудрости, красоты?» А над всеми этими голосами возвысится голос Господа: «Душа человека, что совершила ты на земле?» И на этот великий вопрос нужно дать правдивый ответ — ложью никому не отделаться.

— Это вера Египта? — робко спросил Варавва. Мельхиор посмотрел на него несколько свысока.

— Это истина, — ответил он. — Всемирная истина, для подтверждения которой родился Назорей. Но мир не готов принять истину. Да и как он может быть готов, если весь строй этой жизни основан на лжи.

Немного помолчав и справившись с охватившим его волнением, Мельхиор вернулся к своей обычной иронической манере.

— Почтенный Варавва, ты, как и весь мир, невежествен, хотя изучал философию. Ты — комок плоти, не очищенной духовным огнем. Если бы я сказал, что Назорей умер только для того, чтобы доказать несостоятельность смерти, ты был бы страшно озадачен. Но ты сейчас думаешь о другом — о том, что не можешь жениться на своей Юдифи.

— Я теперь не женился бы на ней… — признался Варавва.

— Да? Ты скорей бы убил Каиафу? Варавва вздрогнул. Темные брови его сдвинулись, глаза почти исчезли под низко нависшими веками.

— Мои руки уже обагрены кровью, — пробормотал он — Я убил неповинного человека. Он был как голубь в сравнении с мерзким священником, исполняющим свои злые намерения с хитростью и изворотливостью змеи… Но все-таки с тех пор, как я увидел Назорея…

— Какое влияние оказал на тебя Назорей? — испытующе спросил Мельхиор. — Измученный человек, как ты Его назвал, Которого можно только пожалеть, а потом и забыть?

— С тех пор, как я увидел Его лицо, я не могу ять У человека жизнь, — ответил Варавва тихо. Оба долго молчали. Наконец Варавва сказал:

— Я должен пойти к Юдифи. Хотя мои и ее грехи воздвигли между нами неодолимую преграду, я бесконечно люблю ее и меня беспокоит ее состояние. Как тяжко восприняла она смерть брата…

— Да, мертвый Иуда — предостережение всему миру, — отозвался Мельхиор. — Но он поступил так, движимый угрызениями совести и раскаянием, а на искреннее раскаяние у Бога один ответ: милость и прощение.

— Ты думаешь, грех Иуды будет прощен? — с надеждой воскликнул Варавва.

— Только не миром, который и подтолкнул его к предательству, — сказал Мельхиор с горечью. — Мир преследует людей и безжалостно доводит их до отчаяния. Но Божия любовь безгранична и неизменна, и даже душа Иуды может найти прибежище в этой великой Любви.

Слезы заблестели в глазах Вараввы.

— Твои слова утешили меня, — сказал он, стыдясь своей слабости. — Я всегда думал, что Всевышний это прежде всего Бог мести…

Вдруг Варавва принял решение.

— Я должен пойти к могиле Назорея.

— Зачем? Что тебе там делать?

— Не знаю, — ответил Варавва. — Меня тянет туда. Все, что я слышал о Назорее, очень загадочно. Даже тайна Его рождения… Как можно поверить, что Его мать — дева? Мой разум не может вместить этого…

— Вот вся твоя суть! — сердито сказал Мельхиор. — Если следовать твоей логике и не признавать все, чего не понимает человек, тогда надо отвергнуть всю гигантскую и непостижимую деятельность вселенной!.. «Где был ты, — спросил Бог Иова, — когда Я положил основание миру? Разве ты приказал быть утру?» Увы, глубокомыслящий, разумный Варавва, если ты хочешь понять все тайны Божественной Воли, тебе придется пройти через бесконечное удивление, нескончаемый поиск смысла всего сущего, и все же в конце концов ты не поймешь таинственной загадки. Постигаешь ли ты, как свет проникает в почву и помогает зерну расплодиться стократ, или как, воплощаясь в каплю воды или пылинку, свет превращает их в алмазы, достойные царей? Ты не можешь понять обыкновенных проявлений живой природы, а природа — это только материальное выражение мысли Бога. Как же ты можешь постичь внутреннюю работу Его Духа? Если Богу угодно, Он имеет власть сотворить мир или вдохнуть живую силу Своего Божества в непорочную Деву для того, чтобы она родила Богочеловека. Ты говоришь про тайны и чудеса… Ты и сам чудо, ты живешь чудом, весь мир — чудо… Следуй по своему пути, человек, ищи истины собственным способом, но если ты ее не достигнешь, не вини истину, которая все-таки существует, — вини свой убогий разум… Варавва стоял пораженный смыслом сказанного.

29
{"b":"102597","o":1}