Я молча отодвинул пустую чашку, все поднялись синхронно, Тимур искательно заглядывал мне в лицо. По дороге к двери я сказал с горьким вздохом:
– Хорошо бы, согласен. Заодно обскачем конкурентов. Но ты, Тимур, как будто ни в одну байму не играл!..
Он спросил обидчиво:
– А что я сказал не так? Что не так?
Я вздохнул еще горше:
– А ты не видишь, сколько нашего труда и так улетает в дупу?.. Вкалываем, как негры на плантации, над графикой, каждый листок вытютюливаем. Стараемся, чтобы при увеличении даже букашки ползающие были крупным планом со всеми их пятнышками, лапками, усиками… и что? Да любой баймер всегда поднимает камеру повыше, чтобы обзор, обзор!.. А то будет любоваться капельками росы, а сзади напрыгнет моб и сожрет искусствоведа на месте!
Хотя яркое солнце ударило в лица так, что все поморщились, Гулько ухитрился потемнеть, словно его одного накрыло грозовой тучей.
– Эх, – сказал он тяжело, – не хочется соглашаться с начальством, в подхалимы запишут, но из-за такого подхода баймеров… в самом деле многие наши находки коту под хвост.
– Ничего, – сказал я, – соглашайся, соглашайся. Люблю, когда мне вот правду-матку прямо в глаза.
Он сказал уныло:
– Как сказал Базаров, природа не храм, а мастерская, и человек в ней – работник.
– Это Некрасов сказал, – уточнил Тимур. – А что за Базаров? Нет такого писателя. Писарев, может быть?
– Вот-вот, – сказал Гулько. – Вся природа в байме – только мастерская. А еще место боя. На арене никто не рассматривает цветочки!
Мы брели к своему офису – до здания всего полквартала – настолько озабоченные, что прохожие начали посматривать с опаской. Одна из девчонок крикнула из их стайки, что покажет сиськи, только чтоб мы заулыбались.
Тимур тоже хмурился, оглядывался на девчонок и двигал кожей на лбу, наконец сказал горячо:
– Да? А попробуй выпустить байму с хреновой графикой! Сколько ни расхваливай геймплей и обширную карту, а без суперской графики не обойтись.
Скопа смотрел на Тимура, тот поглядывал на меня.
– Шеф, будем делать анимацию морд или нет?
– Будем, – сказал я. – Только в самых общих чертах. И только трех-четырех выражений. И так нагрузка на железо обрушится, как слонопотамская лавина!
Тимур удивился:
– Почему? Сразу заложу параметры, что анимация проявляется только тогда, когда ее рассматривают. Ну, скажем, при трехкратном увеличении. А когда смотрят сверху, как дерутся тридцать человек, то какая там анимация? Что есть, что нет – без разницы. Так что ее и не будет.
Скопа сказал заинтересованно:
– То есть делаешь привязку к колесику мышки? Как только начал зумить, тогда только, да?
– Не когда начал, а когда прозумил достаточно, – объяснил Тимур. – Нагрузка, кстати, ничуть не возрастет! Что трое игроков одного моба метелят, что морда одного чара на весь экран играет бровями, морщится, кривится… Это нагрузка не на железо, а на разработчиков! Это я намекаю, что инфляция растет, а наша зарплата все та же…
Я сказал, защищаясь:
– От вас зависит, чтобы байма вышла побыстрее и без особых глюков. Тогда будет не только зарплата. Большой сладкий пирог, понятно? Разделим на аккуратные такие неравные дольки! А пока затяните пояса потуже.
В нашем здании размещается два десятка контор, с обеда возвращаются с разных сторон так дружно, что у дверей уступают друг другу дорогу, как у входа в супермаркет.
Все помалкивали, только уже на нашем этаже Тимур заговорил:
– Если будет добро, я мог бы заложить не меньше сорока выражений лица… Да хоть сотню, если железо потянет! И совсем это не скажется на сроках! Дома поработаю и в выходные. Самому интересно. Пусть хмурятся, морщатся, смеются, стискивают зубы, выдвигают челюсти, надувают щеки… Некоторые привяжу к определенным типам… К примеру, хорошенькие девушки не смогут выпячивать нижнюю челюсть или играть желваками, а суровый варвар будет лишен кокетливого подмигивания…
Они заговорили уже о деталях, я отвлекся, мысль повиляла хвостом между рабочих тем и ушла к воспоминаниям о моей странной юристке. Как смотрела, что говорила, как слушала и что в этот момент могла подумать, когда я на секунду отвлекся от деловой беседы и как-то непроизвольно раздел ее взглядом… Она это ощутила либо что-то заподозрила. Наверное, я сбился с речи или как-то изменился в лице…
Как бы не подумала, что озабоченный. У нас, правда, женщин совсем нет в коллективе, если не считать Алёны, так что не бабники, видно. С другой стороны, это только для старшего поколения видно, а шибко продвинутые сразу решат, что мы просто сборище гомосеков.
Глава 6
В офисе еще почти пусто, только Василий Петрович неспешно, но мощно молотит по клавишам, рядом недопитая бутылка кефира и куча зеленых листьев. Да еще через два стола уже пялится в экран Алёна, пальцы быстро-быстро порхают над клавой, печатает вслепую, на экране быстро крутится пугающая призрачная сеть, похожая на сеть для ловли привидений.
– Привет, Алёна, – сказал я. – Не надумала переходить к нам на полную ставку?
Она оглянулась, засмеялась, показывая ровные и блестящие зубы.
– Пока нет, но за предложение спасибо.
– Хорошо работаешь, – сказал я. – Я вижу, когда кто отлынивает. А ты, если можешь сделать недельную работу за пять дней, – делаешь. Я это ценю.
– Спасибо, – сказала она легко. – Я тоже ценю, что меня замечают. Спасибо, шеф!
Робко вошел и, заискивающе улыбаясь, направился к своему столу Арнольд Изяславович, довольно известный писатель, при взгляде на которого я всегда чувствую неловкость и даже смутную вину. Его привел и рекомендовал Василий Петрович как собрата по творческому цеху и вообще хорошего человека. С тех пор их столы рядом, основная задача Арнольда Изяславовича писать диалоги и реплики энпээсам. Он жутко стесняется своей работы, часто и конфузливо уверяет, что у него семь книг, за одну получил сразу три престижные премии, но литературой не проживешь, вот и того, подрабатывает.
Мне кажется, про эту подработку помалкивает среди своего круга знакомых, но и за нас держится отчаянно: все-таки хоть какие-то деньги, причем – стабильные.
Хороший милый человек, интеллигент до мозга костей, но он так и не чувствует, что нынешняя литература в прежнем виде умирает, это видно всем, у кого на плечах голова, а не приспособление для демонстрации шляпок и бейсболок. Поэзия уже склеила ласты. Последний всплеск у нас был всего полвека назад, когда поэты собирали народ на стадионах, а теперь сборники стихов даже лучшие из лучших выпускают за свой счет, и уже ни один поэт на свете не в состоянии прокормиться стихами, как кормились раньше тысячи.
То же самое и с прозой. Бумажное книгоиздание умирает, сейчас самые читающие страны – Индия, Бангладеш, Пакистан и подобные им, где все еще не стали массовыми проигрыватели фильмов, инет, баймы. Но это не было бы трагедией, если бы дело ограничивалось только изданием на бумаге. Подумаешь, сперва вообще писали на глиняных табличках! И литература не умерла, когда перешла на пергамент, а потом и на бумагу. Не умрет литература и оттого, что уже почти перешла на электронные носители. Я за последние несколько лет не купил ни одной бумажной книги: из инета качаю все необходимое. Но читать от этого не перестал.
Но беда в том, что и на иных носителях литература умирает. В основном все качают «нужное», то есть справочники, энциклопедии, рефераты, статьи… Если художественную и скачивают, то лишь с пиратских сайтов, когда можно качнуть сразу десяток-другой, а то и сотню романов, места занимают на диске мало, как-нить на досуге посмотрю… Чаще всего руки не доходят, а если и заглянешь иной раз, то по диагонали и только каждую десятую или сотую из скачанных.
Дело в том, что литература не изменилась со времен неолита. Она выполняет те же функции, что и «О все видавшем…», «Илиада», «Слово о полку Игореве», «Гамлет», «Война и мир», то есть ей по фигу, что мир изменился, она «о душе и внутреннем мире». Но это чистоплюйство грозит тем, что литература останется в том веке, уходящем. В новом веке высоких технологий ее уже не будет. Во всяком случае, той прежней, со старыми задачами.