Но только ли соединение Египта и Вавилона — Израиль, и ничего больше? Нет, еще что-то.

Египет говорит: был Озирис; Вавилон говорит: Таммуз был; Мессия будет, говорит Израиль. «И будет в тот день: воззрят на Того, Кого пронзили» (Зах. XII, 9 — 10).

Вместо «был», «будет», — вот из вечности в века упавшая молния Израиля.

До пришествия Сына Человеческого никто не подходил к Нему так близко, не видел лица Его так ясно, как тот безыменный и величайший из пророков, которого мы называем «Второ-Исаия»: «Предал душу Свою на смерть и к злодеям причтен… Понес на Себе грех многих и за преступников сделался Ходатаем» (Ис. LIII, 5 — 12).

Воистину, тот, кто это сказал, уже видел Господа Распятого.

Озирис — тень, Таммуз — тень, а Сын Человеческий — тело, и тело это в Израиле. Египет и Вавилон знали о Сыне; родил Сына Израиль. Он раскрыл тайну о Сыне во всемирно-историческом действии; собрал все лучи Сына в один зажигающий фокус — в одну точку пространства и времени — в Рождество Христово.

«Род же Его кто изъяснит?» (Ис. LIII, 8). — «Родословие Иисуса Христа, сына Давидова, сына Авраамова», — изъясняют первые строки первого Евангелия. Вот к какому Солнцу клубится Млечный Путь Авраамова семени.

Египетская пирамида из камня, вавилонская башня из кирпича, — две первые лестницы, восходящие в небо, знаменуют третью, последнюю — из человеческой плоти и крови — родословие Господа. И эти три лестницы строятся по одному закону чисел.

Число пирамиды — семь: четыре треугольника; три и четыре — семь.

Число вавилонской башни — четырнадцать: по семи уступам восходит «божья невеста», enitu, и нисходит по семи; дважды семь — четырнадцать.

А число родословия Христова — трижды четырнадцать: «всех родов от Авраама до Давида четырнадцать родов; и от Давида до переселения в Вавилон четырнадцать родов; и от переселения в Вавилон до Христа четырнадцать родов» (Матф. 1, 17).

Эта игра божественных чисел, как игра солнца в алмазе. В Египте и в Вавилоне — только лучи, а Солнце — в Израиле.

И доныне еще не исполнилась тайна Израиля, доныне пути его в веках и народах не кончены.

Вечно скорбящий, стенающий, как бы неведомой силой гонимый, все идет и идет он, остановиться не может, как Гильгамеш, искатель вечной жизни.

Вечный Израиль — Вечный Жид — непрестанное чудо веков и народов. Кто этого чуда не видит, тот вообще не видит Божиих чудес.

Может ли быть религиозный человек антисемитом? Нет, скорее — антиарийцем. Семиты создают религии, арийцы разрушают. Религиозная бездарность их такова, что и в атеизме не сумели они обойтись без помощи семитов; атеизм арийцев, личный и созерцательный, превратили семиты в общественное действие — в атеистический социализм. Так и доныне Иафет — духовный раб Сима.

Слово «жид» есть кощунство над плотью Господа, ибо плоть Его от Израиля. Слово «жид» есть проклятие благословенного Господом: «Благословляю тебя (Авраам)… и благословятся в тебе все племена земные» (Быт. XII, 2–3).

Вот смешной жид Янкель у Гоголя, у Шекспира страшный жид Шейлок. В этих двух лицах — смешное и страшное вместе, как бы нездешнее, вечное. Проходят века, а он остается. Граниты египетские, кирпичи вавилонские, эллинские мраморы, римское железо — все рассыпалось, как пыль, исчезло, как сон, а он остался. И все мы пройдем, а он останется. Небо и земля пройдут, а род сей останется, доколе все не исполнится.

Злака жизни искал Израиль, как Гильгамеш, — нашел и потерял. Ждал Мессии, Мессия пришел, а Израиль Его не узнал. Вот тайна Израиля — тайна Божия.

Бог на Синае сказал Моисею: «Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что не может человек увидеть лицо Мое и остаться в живых… Покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду. И, когда сниму руку Мою, ты увидишь Меня сзади, а лицо Мое не будет видимо тебе» (Исх. XXXIII, 20–23).

И доныне Израиль Божьей рукою покрыт: лица Божьего Сына — не видит.

«Лица Моего не можно тебе увидеть», — говорит Отец; «Видящий Меня, видел Отца Моего», — говорит Сын. Сын говорит не то, что Отец. Или это только нам кажется так? Но ведь и весь мир есть только мир явлений, то, что нам является, кажется.

Сын и Отец — одно в Боге, а в мире — два. Два Завета, Отчий и Сыновний, друг другу противоречат, противоборствуют. В этом-то узле противоречий и сплетены судьбы Израиля с судьбами христианства и всего человечества. Узел не людьми завязан и не людьми развяжется.

Сына не увидел Израиль, а мы «увидели и возненавидели Его»; Сына Израиль не принял, а мы, приняв, отвергли; Сына распял Израиль однажды, а мы распинаем всегда.

«Се, оставляется вам дом ваш пуст», — это сказано не только Израилю, но и нам всем.

Два Завета, друг другу противоборствуя, уничтожают друг друга, и вот, на месте их — пустота: мерзость запустения, царство Антихриста.

Так начинается «скорбь, какой не было от начала мира», наша скорбь — «Апокалипсис наших дней». И не только современным, настоящим, но и будущим, апокалипсическим становится Египет, Вавилон, Ханаан, Израиль — Вечный Израиль — Вечный Жид.

Говоря о тайне Двух в Озирисе-Изиде, в Таммузе-Иштаре, в Адонисе-Астарте, в Аттисе-Кибеле, в Митре-Анагите, в Дионисе-Деметре — во всех умирающих и воскресающих богах, Мужеженщинах — как было не сказать о той же тайне в вечном, современном, настоящем, будущем, апокалипсическом Израиле?

Израиль — Жених и Невеста, Он и Она, Мужеженщина, так же как Дух, Ruach, первое явление Божьего лица в Бытии; так же как Элогим, сотворивший человека, по образу своему — мужчину и женщину — двух в одном.

Это в Отце, это и в Сыне.

«Был же Иисус спрошен: когда приидет царствие Твое? сказал: когда два будут одно, и мужское будет женским, и не будет ни мужского, ни женского» (Clemens Alex., III, Stromata, XIII, 92).

Древние иудеохристиане, наассеяне (офиты) верно поняли это слово Господне: «Горняя Сущность Эонов пребывает там, где нет ни женского, ни мужского, а есть новая тварь, новый человек — Мужеженщина» (Hippolit. Philosophum., V, 7).

Так в одной и той же трансцендентной точке пола два Завета противоборствуют друг другу и согласуются: «противоположное — согласное», (Heraclit. Fragm., 8).

Нельзя говорить об этих тайнах без ужаса. «Ужас и мрак великий» напал на Авраама, когда Бог заключал с ним Завет пола — обрезания (Быт. XV, 12). Но если пол естественный окружен мраком и ужасом, то «двуестественный», διφυής (орфики), тем более.

«Как страшно место сие!» — сказал Иаков-Израиль, поклоняясь двойному Бэтилу, звездному Фаллу-Ктеису. И всего страшнее то, что тут смешное и страшное вместе. «Пал Авраам на лицо свое и рассмеялся», тут же, пред лицом Божиим, в великом мраке и ужасе (Быт. XVII, 12).

Я себя не обманываю, я знаю, что не страшными и даже не смешными кажутся слова мои, а только пустыми в «пустом доме», где их и слышать некому.

«Господи, пусто и страшно в мире Твоем!» (Гоголь). Такая пустота, такая скорбь в мире, какой не было от начала мира.

Говорю бедным языком человеческим, но молюсь, а не кощунствую: Отец не утешил, не утешает Сын — утешит Мать — Дух. «Как утешает кого-либо мать, так утешу Я вас» (Ис. LXVI, 13). Вот почему Дух назван «Утешителем». Не Он, а Она утешит: это самое детское слово Того, Кто спас мир детством.