Кто этот Змей, решающий судьбу второго человечества, может быть, так же, как первого? Не он ли изображен на вавилонском резном камне-печати, за спиною Жены, сидящей против Мужа, у Древа Жизни? «Как бы не простер он руки своей, и не взял также от Древа Жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» (Быт. III, 22). Это сказано об Адаме, и о Гильгамеше — почти то же:
«Жизни ты ищешь, но не найдешь:
Когда сотворили боги людей,
То людям назначили смерть,
А себе оставили жизнь».
XXI
Нищим ушел он и нищим вернулся. Но, тайны жизни не узнав, хочет узнать, по крайней мере, тайну смерти. Вызывает заклинаниями тень друга из подземного царства бога Нергала.
Открыл Нергал в земле расщелину
И тень Энгидову, как ветер, выпустил.
(XII, 88–89)
Гильгамеш.
Скажи мне, мой друг, скажи мне, мой друг,
Тайну смерти, ее же ты видел, скажи!
Энгиду.
Не скажу тебе, друг, не скажу тебе, друг:
Если б сказал я, то сел бы ты и заплакал.
Гильгамеш.
Пусть же я сяду, пусть же заплачу!
Далее клинопись стерта так, что трудно прочесть; но, кажется, мертвый только повторяет плач живого: «Кого возлюбил ты, тот сделался прахом; твой друг, твой Энгиду, он сделался прахом!» И заунывен, как вой ночного ветра, непонятный припев:
В пыли сидят на корточках!
В пыли сидят на корточках!
Опять стерто, уже так, что ничего нельзя прочесть, как будто нарочно здесь тайна веков легла на тайну вечности.
И, наконец, последний разговор, которым все кончается:
Гильгамеш.
Того, кто железом убит, ты видел ли?
Энгиду.
Видел.
На ложе покоя лежит он, пьет чистую воду.
Гильгамеш.
Того, кто в сражении пал, ты видел ли?
Энгиду.
Видел.
Мать и отец обнимают его, супруга склонилась над ним.
Гильгамеш.
Того, чье тело брошено в поле, ты видел ли?
Энгиду.
Видел.
Душа его в земле не успокоится.
Гильгамеш.
Того, кто никем не оплакан, ты видел ли?
Энгиду.
Видел.
Дно горшков лижет он, ест объедки нечистые.
(XII, 92 — 158)
Этим кончается все. Какой конец какого начала!
Увидел он все до пределов вселенной.
Все испытал и познал,
Взором проник в глубочайшие тайны,
С сокровеннейшей мудрости поднял покров…
И вот что увидел: «дно горшка с нечистыми объедками». По Екклезиасту: «Нет у человека преимущества перед скотом… Все идет в одно место: изошло из праха и отыдет в прах». И по египетской мудрости: конец всего — Всесмерть.
XXII
Но Египет к этому пришел, а Вавилон исходит из этого, и сам еще не знает, к чему придет.
Путь Гильгамеша — путь всего Вавилона-Ассура. Царь Ассурбанипал молится богине Иштар:
От тебя дара жизни ищу я;
Для него прохожу через степи,
Чрез моря, через реки,
Через горные дебри;
Беды, муки меня изнурили,
Исказили мой образ прекрасный.
И доныне путь Гильгамеша не кончен. Вечно скорбящий, стенающий, как бы гонимый неведомой силой, все идет и идет он, остановиться не может, подобно Агасферу и Каину. Путь его — путь всего человечества.
XXIII
Не нашли, чего искали, искатели вечной жизни, не вкусили от Древа Жизни, но уже простирали к нему руки: уже предлагалась Пища Жизни Адапе; уже возносился Этана к небу Иштар, за Злаком Рождения; уже имел в руках своих Злак Жизни Гильгамеш. Этого никогда не забудет человечество.
Зачем обрек его Бог покоя не знать,
Дал ему сердце немирное?
Вот зачем: чтобы искать, пока не найдет.
XXIV
«Гомер мучается в аду за то, что лгал на богов» (Пифагор). На богов все певцы лгут, сплетают лживые басни о них — мифы, чтобы скрыть под ними ужасную истину: «Дно горшка с нечистыми объедками». Но пророки знают, что миф не ложь, а прообраз божественной истины, воплощаемой в мистерии.
XXV
«Боги людям назначили смерть, а себе оставили жизнь» — вот что знает миф. «Бог любит мертвых воскрешать, sa miti bulluta irammu», — вот что знает мистерия.
Конец мифа — начало мистерии: Гильгамешева трагедия, в мифе неразрешимая, разрешается в Таммузовой мистерии.
Жизни вечной искал Гильгамеш и не нашел; ее найдет Таммуз.
ТАММУЗ — ТЕНЬ ВОСКРЕСШЕГО
I
Таковы клинописные знаки Таммузова имени: Dumu-zi, Истинный Сын. Или полнее: Dumu-zi-absu, Истинный Сын Бездны. «В начале сотворил Бог (Боги — Elohim) небо и землю. Земля же была безвидна и пуста; и Дух Божий носился над водою» (Быт. I). Этот, носящийся над бездною, Дух Божий и есть Эа-Иа, отец Таммуза.
Dumu-zi-absu — Истинный Сын Бездны — Истинный Сын Божий.
II
«Видишь ли сии великие камни? Все это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне» (Map. XIII, 2). Будет и было: будет в конце, было в начале нашего мира, с теми, кого Платон называет «Атлантами», а Бытие — «исполинами». Прошли над землею воды потопа, и от великого здания — Атлантиды — не осталось камня на камне, все было разрушено.
Лицо земли, омытое от скверны человеческой, опять засияло райскою невинностью. Все началось сызнова: по диким пустыням скитались опять дикие люди, звероловы и пастухи-кочевники, — дикие, но не совсем. О человечестве умершем новорожденное не сохранило даже памяти; одна только точка светилась в этом черном провале беспамятства, как звезда на дне колодца, одно воспоминание или чаяние неимоверное, одно имя, такое святое и страшное, что люди произносили его шепотом, уже почти не зная, не помня, откуда оно: Dumu-zi-absu, Истинный Сын Бездны.
Бездна, в нее же нисходит Истинный Сын…
(Britisch Museum К 4950)
Кто, даже из нас, ничего уже не знающих, не помнящих, прочтет эту полустертую клинопись, услышит этот шепот веков или вечности, без удивления и ужаса? Не влагаем ли мы здесь персты свои в какую-то грозную тайну первого человечества, как Фома Неверный — в язвы Воскресшего?
Бездна, в нее же нисходит Истинный Сын, — впоследствии бездна подземная, а в начале — подводная, потопная; из нее-то и выходит бог-рыба, бог бездны, Оаннес-Эа (Oannes), по сказанию Бероза (Babylon., Fragm.), чтобы «учить людей», или, может быть, не столько учить новому, сколько напоминать древнее, забытое, высветлять чуть брезжущую точку в провале беспамятства, звезду на дне колодца.
Даже для нас, не знающих, не помнящих, разве это не удивление, не ужас, что Сын Человеческий второго человечества был уже Им и для первого? «Прежде нежели был Авраам, Я есмь», на это слово Его отвечает бездна веков: Dumu-zi-absu, Истинный Сын Бездны — Истинный Сын Божий.
