В шестидесятые годы начались перемены, полностью обновившие облик некогда провинциального курорта и заметно отразившиеся на образе жизни семьи Карлуччи. Приток в город новых жителей, сколотивших свое состояние разными путями – от пошива одежды в Манхэттене до поставок во время войны в Корее, убегавших от шума большого города, нарушили покой и очарование Фрипорта. Особняки в стиле арт-деко, отличавшиеся причудливыми архитектурными формами и яркими фасадами, выросли на лугах и пастбищах, где когда-то паслись лошади и коровы. Приезжих богачей привлекали местные пейзажи – сочетание широких улиц со старыми деревьями, дышащих тишиной и покоем, пустынных песчаных пляжей с белым песком, протянувшихся на целые мили, с клубами, носящими названия «Лидо», «Киприани» или «Гритти». По иронии судьбы, богатые семьи, покинувшие Лонг-Айленд в надежде создать во Фрипорте земной рай без бедняков и всех пороков, вызванных нищетой, скоро поняли, что им это не удалось. Местные власти превратили покинутые особняки в многоквартирные дома, быстро заполнившиеся жильцами, и «беглецы» с Лонг-Айленда снова оказались по соседству с бедняками.

В 1964 году на побережье не стало жизни от многочисленных подростковых банд, и братья Сильвио и Рокко сняли со своего киоска изображение розового пеликана и перебрались в новое место. Там на Санрайз Хайвей, недалеко от местной железнодорожной станции, они купили небольшой ресторанчик, который в честь незабываемой родины назвали «Вилла Наполи».

Прошло всего шесть месяцев с момента открытия заведения, и еще не убраны были разноцветные флажки, украшавшие здание, и Одри Карлуччи выглядела как на фотографиях, сделанных во времена ее выступлений в мюзик-холле, когда агенты ФБР арестовали Рокко за покушение на убийство Тони Бьянко.

Приговор был бы гораздо суровее, если бы он попал в Тони – Десять Жизней. Беды обрушились на семейство Карлуччи. Когда Рокко отсидел половину из своего двухлетнего срока, Одри разбил паралич, и она оказалась беспомощна, как младенец. Это случилось вскоре после праздника, устроенного в банкетном зале «Виллы Наполи» по случаю тринадцатилетия Габриэлы.

В то время обстановка во Фрипорте заметно изменилась к лучшему, – по-видимому, сказалось преобладающее влияние людей из среднего класса. Власти смогли справиться с бандами подростков, бедняки расселились в одном районе, где удалось навести и поддерживать относительную чистоту и уменьшить преступность. Большинство коренных жителей остались в городе – одним не хватало средств на переезд, другим – таким, как Сильвио, – не хотелось бросать свой бизнес. Но для Габриэлы родной городок был ненавистен, подобен кошмару – место, где столько бед обрушилось на нее и ее семью! Она не могла забыть тот день, когда агенты ФБР пришли за дядей, тогда ей казалось, что это черный день в ее жизни и самая большая потеря. Потом, поразмыслив, она пришла к выводу, что ошибалась, и возможно, эта беда была всего лишь испытанием, подготовившим ее к тому несчастью, которое обрушилось на них, когда маму разбил паралич.

– Сколько ты еще собираешься жить в Париже? – спросил отец.

Габриэла в этот момент держала трубочку, через которую мать тянула апельсиновый сок, и не сразу ответила.

– Мне здесь не по себе, папа, – наконец начала она. – Здесь все причиняет мне боль. Я храню в себе воспоминания о Дине, когда она была маленькой девочкой и я ухаживала за ней, как она убежала из дому… Наверное, правильнее всего сейчас мне вернуться во Францию.

– Ты делаешь большую ошибку, Габриэла. Всегда кажется, что где-то вдалеке и трава зеленее… И учти, ты не становишься моложе с годами.

Рокко улыбнулся беззубым ртом – он еще не успел этим утром вставить искусственную челюсть.

– У меня такие чудесные петунии в саду – не хочешь взглянуть после завтрака? – предложил он Габриэле.

Она улыбнулась ему в ответ, ласково похлопала по руке и кивнула. Потом обратилась к отцу:

– Дело совсем не в том, что одно место лучше другого, а в том, что жизнь – это прежде всего общение с новыми людьми, возможность испытать себя. Папа, мир – это не Неаполь, где девушки считаются старухами, если к двадцати не вышли замуж.

– В моем доме всегда будет как в Неаполе, – ответил Сильвио. – Прежде всего тебе следует подумать о том, чтобы встретить хорошего итальянского парня…

– Может, она предпочитает жить в Риме?.. – прервал брата Рокко.

Сильвио строго посмотрел на него, потом продолжил:

– Тебе надо вернуть дочь, купить собаку, неплохо бы подстричь волосы. Если у тебя нет времени гулять с собакой, заведи птичку, но главное – прекрати свою беготню с этим фотоаппаратом. Разве это занятие для воспитанной итальянской девушки? – Он наклонился вперед. – Ты нуждаешься в деньгах?

– Ну, зачем ты так, Сильвано? – укоризненно сказал Рокко. – Она хорошая девочка.

– Ты нуждаешься в деньгах? – повторил отец.

– Нет, – ответила Габриэла, – в деньгах я не нуждаюсь.

– Знаешь, Сильвано, – задумчиво сказал Рокко. – Может, действительно выходить замуж для нее сейчас не самый лучший выход. Пусть все остается как есть.

– Нет, это выход, – раздраженно сказал Сильвио.

– Папа, – поколебавшись, начала Габриэла. – Если я нужна здесь для ухода за мамой, то это совсем другое дело.

– Мама здесь ни при чем. Я тоже. Это все ради тебя самой.

Его слова звучали фальшиво. Еще одна ложь, произнесенная им из чувства гордости, но она приняла ее, чувствуя за собой вину. Наступило тягостное молчание.

– Куда Дина отправилась после похорон? – нарушил тишину отец.

– В колледж.

– Даже позвонить не обещала?

Габриэла промолчала.

– Ты на самом деле считаешь, что она не позвонит? – Он возмущенно пожал плечами.

– Папа, – начала Габриэла, – можно я воспользуюсь машиной, чтобы съездить в Коннектикут в этот уик-энд, повидаться с ней?

Сильвио подозрительно взглянул на дочь:

– Когда ты собираешься вернуться в Париж?

Чувствовалось, что этот вопрос волновал его больше всего. Он в это утро снова и снова возвращался к нему.

– Еще не знаю. Все зависит от Дины. Но если я задержусь надолго, у меня возникнут проблемы с работой. Мне обязательно надо появиться в Нью-Йорке, в нашем местном отделении, и переговорить с начальством.

– Хорошо, хорошо, бери машину, – согласился Сильвио и прищелкнул пальцами. – Эй, ты нуждаешься в работе, настоящей хорошей работе? Я могу помочь тебе. Один телефонный звонок, и у тебя будет прекрасная работа.

Габриэла ничего не ответила, удивленно глядя на отца.

– Помнишь Тони Спинозу, парня, у которого только восемь пальцев на руках, – так вот он владеет фотостудией на Мейн-стрит.

Теперь Габриэла перевела взгляд на дядю, который очнулся от задумчивости и снова принялся за кашу.

– Да-да, он пошел в гору. Тони распрощался с пиццерией и теперь обслуживает все свадьбы, семейные и официальные мероприятия на всем южном побережье.

Габриэла, заинтересовавшись, спросила:

– Папа, в самом деле?

– Серьезно. Один мой звонок и у тебя будет работа!

– Папа, – сказала она осторожно, – но это не совсем то, чем я занимаюсь в журнале.

Но Сильвио уже не слушал ее:

– Стоит подумать об этом, более удачного случая не придумаешь. – Он повернулся к Рокко. – Эй, дружище, ты тоже послушай! – сказал Сильвио и с довольным видом взглянул на Габриэлу. – Жена Тони умерла и оставила ему двух сироток. Замечательные детишки, растут без присмотра… – Он вдруг замолк, сложил руки на столе и уставился на них.

Рокко, не дождавшись продолжения, рискнул заметить:

– Может быть, не стоит, Габриэла, спешить говорить «нет» после всего, что произошло, пока ты не наладила отношений со своим ребенком? Может быть, тебе стоит попробовать начать новую жизнь здесь?

Габриэла повернулась к матери. Та напряженно смотрела в лицо дочери, словно хотела что-то сказать или сделать, но не могла.

– Мамочка, ты что-то хочешь? Пойдем наверх, я тебя помою и переодену… – сказала Габриэла, чувствуя, что ее отец и дядя нетерпеливо ждут от нее ответа.