Протерев глаза, она увидела отца, сидевшего на стуле около окна.

– Мы должны помочь Саре, – с жаром выдохнула она, устремив взгляд на дверь в соседнюю спальню и высвобождая свои ноги из-под одеяла. – Мы должны…

– Она уже не нуждается в нашей помощи, – ответил отец слегка дрожащим голосом. – Она умерла.

– Умерла? – Кортни сжала виски руками, пытаясь разогнать туман в голове.

Она вспомнила широко открытые, невидящие глаза Сары, ее холодную, восковую, почти прозрачную кожу.

– Умерла, – повторила она, падая на руки отца.

Она была так потрясена, что даже не могла плакать.

Дар речи вернулся к ней не сразу.

– Почему это случилось? – закричала она. – Ну, кому могла помешать Сара?

Лорд Гарретт обхватил рукой подбородок. Тень сомнения пробежала по его лицу, как будто он не решался что-то сказать Кортни.

– У нее были перерезаны запястья, – наконец вымолвил он, – нож лежал рядом. Она сама сделала это.

«Сама? – подумала Кортни. – Это значит…» Кортни яростно затрясла головой и вырвалась из рук отца.

– Это не может быть, – она шагнула в сторону соседней спальни. – Только не Сара! Только не самоубийство!

– Ты куда? – загремел отец. – Тебе нельзя туда. – Он вскочил и загородил ей дорогу. – Ты не должна входить туда. Ты спала больше суток. Сары там сейчас нет, там сейчас прибирают служанки. А ты ложись обратно в постель.

Кортни положила голову ему на плечо, стараясь справиться с отчаянием.

– Болит голова, – пожаловалась она.

Лорд Гарретт намочил платок и приложил его ко лбу дочери.

– Мы справимся с этим, – сказал он вполголоса, как бы пытаясь убедить сам себя. – Вот увидишь.

– Почему у меня такая путаница в голове?

– У тебя была истерика. Доктор Картрайт дал тебе настойку опия, и ты надолго уснула.

– Полиция была? – Он кивнул.

– Сара не могла убить себя, – настаивала она, – она…

Что-то в его блеклых глазах остановило ее.

– Это бесспорно, Корт. Она оставила записку.

Этого Кортни боялась больше всего, с того момента, когда обнаружила Сару, лежащую в крови. Опасения подтвердились, и отчаяние с новой силой охватило ее.

– Записка в полиции? – тихо спросила она.

Лорд Гарретт достал из кармана жилета листок бумаги и протянул ей.

– Некоторые вещи должны оставаться в семье, – сказал он.

Письмо жгло Кортни руку, сердце снова сжалось от боли, когда она увидела свое имя, написанное рукой Сары.

«Моя дорогая Кортни.

Прости меня. Я была легковерной дурой. Я доверилась человеку, который сломал мою жизнь. Сейчас я беременна. Когда я сегодня сказала ему об этом, он сначала злобно обругал меня, но потом разжалобился и поклялся позаботиться обо мне и ребенке. Но я не могу вынести этого позора. Ведь он не может жениться на мне. Он знает, что я никому и никогда не выдам его имени.

Не горюй обо мне. Я ухожу туда, где найду мир и покой.

Любящая тебя Сара».

Чувство гнева вспыхнуло в душе Кортни.

– Мир? А как быть с нами, отец? Где теперь наш мир?

– Все очень просто, – спокойно ответил лорд Гарретт. – Мы уже никогда не обретем ни мира, ни покоя.

Кортни чувствовала, что он уже словно стеной отгородился ото всего мира. Возможно, это был единственный способ избавиться от боли, от ужаса потери своего ребенка. Кортни и сама хотела бы того же, лишь бы избавиться от невыносимой боли, словно кто-то вонзил нож ей в сердце.

– Я послал письмо Маркусу, – сказал он.

– Если бы только я уехала из Лондона на день раньше. Только на один день, – у нее вырвался стон отчаяния. – Твои догадки были верны. Отец ребенка – американец?

Кортни была удивлена внезапной яростью, вспыхнувшей в глазах отца.

– Черт побери, откуда мне знать?

– Но я думала…

– Да, – прервал он ее, – он ухаживал за Сарой, но он не был женат. – Подумав, он сказал: – Зная его репутацию, я не удивляюсь.

– Кто этот человек? – резко спросила Кортни. – Как его зовут, и что вообще ты о нем знаешь?

Лорд Гарретт молча поджал губы.

– Ты отказываешься мне говорить?

– Этот человек способен на такое вероломство, которого ты даже не можешь себе представить. Я хочу защитить тебя, Корт. Больше тебе ничего не следует знать.

– Он должен заплатить за содеянное.

Лорд Гарретт покачал головой.

– Я отказываюсь говорить на эту тему. Я сам займусь этим.

– Нет!

– Кортни, сейчас, когда ты так возбуждена, бесполезно разговаривать на эту тему. Жизнь научила меня ничего не предпринимать и даже не разговаривать в состоянии гнева. Потом, когда боль поутихнет, мы сможем поговорить, – он поцеловал ее в лоб. – Я просил подать обед, а потом ты должна отдохнуть. Мы исстрадались, и надо немного поспать. За прошедшие сутки я почти не сомкнул глаз.

Ночь не принесла облегчения. Боль оставалась нестерпимой. Когда Диана на утро раздвинула занавески в спальне, голова у Кортни болела, а на сердце было невыносимо тяжело.

– Я слышала ночью стук экипажа. Что, приехал виконт Стансуорт?

– Да, миледи. Около четырех утра. Мак-Дугал говорит, что лошади были взмылены.

– Мак-Дугал? Это тот мужчина, с которым вы были тогда на кухне?

– Да, – рот Дианы искривился в улыбке. – Джеми Мак-Дугал. Он ухаживает за лошадьми Гарретта, миледи.

– Где сейчас виконт?

– В музыкальной комнате.

Кортни застонала, увидев в зеркале свое отражение, и поправила свою прическу.

– Он ел?

– Если едой считать ликер, то он ел, не переставая, все утро.

Кортни торопливо занялась утренним туалетом, так как хотела поговорить с Марком до того, как тот ляжет спать. Когда она вошла в музыкальную комнату, Марк стоял с бокалом в руке у камина и внимательно рассматривал портрет Сары.

– Отец заказывал его прошлой зимой, – сказал он, не оборачиваясь. – П-портрет хорош, верно? Х-художнику удалось п-передать обаяние невинности, сквозящее во всем ее облике. – Он поднял свой бокал в насмешливом приветствии.

– Не так уж она и невинна, – сказала Кортни, безуспешно пытаясь отнять у него бокал. – Она была беременна.

Было невыносимо смотреть на Марка, видеть его усталый и горестный взгляд, как бы ищущий объяснение необъяснимого.

– Д-да, гусенок, отец с-сказал мне.

– Ты думаешь, это американец?

Он пожал плечами.

– Сара часто переступала границы благоприличия, н-но я не п-подозревал, клянусь тебе, что это выходит за рамки обычного флирта.

Он с силой сжал бокал и раздавил его. Швырнув осколки в камин, он достал носовой платок и с проклятиями перевязал раненую руку.

– Но почему самоубийство? Она ведь знала, что может рассчитывать на нашу помощь. Она же наша сестра.

Он упал в кресло.

– Мы всегда держались друг за друга. Я не смогу часто бывать в Оуклей Корте. Мне надо много работать – с-сама знаешь – фабрика… – Он шумно вздохнул. – Ох, дьявольщина! К-какая ужасная потеря.

Марк прав, подумала Кортни. Они оба несут груз ответственности за то, что случилось с Сарой, ведь они всегда, с пеленок заботились о ней.

– Да, мы оба – ты да я, – улыбнулась она. – От того, что мы будем травить себе душу, Сара не вернется.

– Не вернется, – сказал Марк, – но в ее смерти есть и моя вина. Американец. Он занимается экспортом хлопка из Чарлстона, а я его покупаю для своих фабрик. Я их п-познакомил, – он постучал кулаком по ручке кресла. – Я должен был вмешаться, когда узнал, что она встречается с ним. Я п-пытался, но она сказала, чтобы я не совал свой нос в ее дела и что американец относится к ней со всем уважением. В конце концов, я сдался и оставил её в покое.

– А ты еще дразнишь меня гусенком, – упрекнула его Кортни. – Ты же понимаешь, что даже если бы мы следили за каждым шагом Сары, то все равно не смогли бы помешать американцу добиться своего. Он бы нашел способ.

Кортни села на пол у ног Марка, отбросила с его лба прядь волос, ощутив под пальцами влагу на его щеках. Накрыв его руки своими ладонями, она прижалась к ним подбородком, как бы говоря тем самым, что они вместе должны справиться с их общей бедой.