Кортни обдумала сказанное и припомнила, о чем Сара писала ей раньше. Сара часто жаловалась на свое одиночество, на скуку в доме и чрезмерно навязчивую заботу отца. Постоянно твердила, что ей хочется свободы. По тону ее последнего письма Кортни поняла, что Сара дошла до отчаяния. Она даже просила позволить ей приехать в Париж к Кортни и жить с ней.
Кортни во что бы то ни стало надо было повидать сестру, так как она знала, что Сара не из тех, кто ноет по пустякам. Она взглянула на календарь.
– С понедельника у меня четыре свободных дня. Я смогу быть в Оуклей Корте до сумерек.
Перед Кортни возникла Тильда: руки скрещены на груди, подбородок воинственно выдвинут вперед.
– А што с вашими репетициями? Ваши уроки?
– Я потренируюсь…
– Вы не можете ездить и выступать в один и тот же день. Ваши мышцы сведет судорога.
– Но моя сестра нуждается во мне.
– В вас нуждается балет. Мы будем смотреть, што скажет мсье.
– Ш-ш-ш! – Мсье Бонифаций протиснулся в дверь, вытирая потный лоб носовым платком и махая руками. – S'il vous plait![2] Даже снаружи слышно, как вы ссоритесь.
– Она… – начала Тильда.
– Мсье Бонифаций, – вмешалась Кортни, – мне необходимо поехать к отцу в Кент в понедельник утром. Вернусь в пятницу.
Мсье подергал себя за усы и почесал свою лысую голову.
– А как быть с балетом? Что нам делать, если вы вдруг не вернетесь вовремя?.. – спросил мсье, протянув, как бы в мольбе, руки.
– Мадемуазель Деверо знает эту партию не хуже меня.
– Мадемуазель Деверо не вы. Не знаю, как быть.
Кортни испугалась, увидев знакомую морщинку на лбу мсье, означавшую, что он намерен отказать.
– Прошу вас, мсье, клянусь, что буду вовремя.
– Вовремя, то есть, к репетиции в пятницу? – спросил он.
Вздохнув с облегчением, Кортни взяла его за руки.
– Ну, конечно, мсье. Разве у вас был когда-нибудь повод усомниться в моем слове и в моей преданности делу?
Он отрицательно покачал головой и застенчиво улыбнулся.
– Никогда. Поезжайте. Поезжайте к вашей семье. Разве я не уговаривал вас повидаться с отцом?
Действительно, он делал это, надеясь получить пожертвования для балета.
– Не перечьте мне, Тильда, – сказала Кортни, видя, как костюмерша поджала губы, выражая неодобрение. – Я буду вовремя, к репетиции.
– Это вы так говорите, но мы будем смотреть.
Следующие несколько дней пролетели для Кортни как в тумане, так как у нее совсем закружилась голова от успеха. Она понравилась критикам! Они называли ее новой «маленькой любимицей» балета и «англичанкой».
В понедельник Кортни с неохотой села на поезд в Кент. По прибытии она наняла двухколесный экипаж, чтобы добраться до Оуклей Корта. Ей не удалось вдосталь полюбоваться окрестностями. Как только колеса экипажа заскрипели по сельской дороге, ей пришлось покрепче ухватиться за сиденье и все свое внимание сосредоточить на том, чтобы не свалиться с него. Кучер правил экипажем как лунатик, совершенно не обращая, внимания на просьбы Кортни быть поосторожней. В конце концов, она свалилась с сиденья на колени.
Когда она поднялась, ее капор упал, а волосы рассыпались и растрепались.
– Тише! – закричала она, но ее голос почти не был слышен из-за ветра.
– Чего? – прокричал кучер.
– Я сказала – тише. Я хочу добраться до Оуклей Корта жи-и-и…
Экипаж перекатился через валун, Кортни выбросило с сиденья, она ударилась о потолок и, вскрикнув, упала на пол.
Кучер затормозил, слез со своего сиденья и открыл дверь.
– Вам чего-то надо, миледи? О!
– О! – передразнила она, водружая капор на голову и поправляя одежду. – И это все, что вы можете сказать? Коли так, я пойду пешком. Спасибо…
– Но, миледи!
– Пожалуйста, убирайтесь!
Кучер с ворчанием спустил лесенку экипажа. Кортни подобрала юбки и выбралась наружу.
– Путь не близкий, и час уже поздний, но, по крайней мере, я доберусь до дома живой.
Она покопалась в кармане, достала несколько монет и отсчитала кучеру половину его вознаграждения.
– Вот, – сказала она. – Это много больше того, что вы заслуживаете.
Посмотрев на деньги, он нахмурился.
– Не вздумайте просить меня довезти вас обратно до станции, – пригрозил он, доставая ее сумку и швыряя ее на обочину грязной дороги. – Здесь только я занимаюсь извозом.
– Я еще не сошла с ума, – заверила его Кортни и захромала прочь, с сумкой в руке.
Каким-то образом она умудрилась потерять каблук.
Она была на полпути к Оуклей Корт, как вдруг небо расколола молния и загрохотал гром. Перекинув сумку через плечо, она заспешила к дому.
Вдоль дороги росли массивные дубы. Прямые, торжественные, как солдаты, они словно защищали гранитный дом, вырисовывавшийся на фоне темного неба, покрытого клубящимися тучами. Дальше, за обнесенным стеной садом, справа от конюшен, виднелась арена для выездки с обвитым плюшем куполом. Запах свежескошенного сена навевал воспоминания о детстве…
Как и в былые времена, Оуклей Корт поразил ее своим внушительным видом: фасад дома имел более ста футов в длину и с западной стороны заканчивался рядом дорических арок, которые, в свою очередь, примыкали к кухне. Каждый дюйм этого грандиозного сооружения был знаком Кортни. Под фронтоном в круглых нишах стояли бюсты предков: на их мраморных лицах толстым слоем осела грязь.
Начался дождь. Его первые капли упали на лицо Кортни, когда ворота распахнулись, и она, пройдя по вымощенной камнем аллее, с трепетом вошла в дом. Дворецкий ждал ее.
– Добро пожаловать, леди Аскуит.
– Хоть когда-нибудь я захвачу вас врасплох, Сполдинг? – спросила она, снимая накидку и передавая ее старому слуге.
– Надеюсь, что нет, – с нескрываемой гордостью ответил он.
Кортни застонала при виде своего отражения в зеркале. Ее темные волосы свисали неопрятными космами, она стояла согнувшись, в какой-то странной позе, ручка дорожной сумки с одной стороны оторвалась, и из нее вылезала мокрая скомканная одежда.
– Кто это пожаловал к нам? Уж не героиня ли со страниц романа Диккенса? – вывел ее из оцепенения скрипучий голос.
– Папа!
Лорд Гарретт стоял в дверях библиотеки и оценивающе разглядывал ее.
– Ты, наверное, здорово намучилась, пока добралась сюда. Пойдем.
Кортни последовала за ним в библиотеку. Оба молчали. Сполдинг принес махровое полотенце, и Кортни стала вытирать им волосы, а лорд Гарретт принялся священнодействовать над своей трубкой, пытаясь ее раскурить. По недовольно нахмуренному лбу отца она догадалась, что Сара ничего не сказала ему о своем письме.
Кортни уселась около камина и ждала, когда отец что-нибудь скажет. Но тот хранил молчание, наблюдая за кольцами ароматного дыма, плавающими над его головой. Она слегка кашлянула, стараясь привлечь его внимание. Тяжело вздохнув и водрузив очки на кончик носа, он, наконец, спросил:
– Зачем ты приехала?
– Сара просила.
Кортни почувствовала его разочарование. «Неужели он вообразил, что я приехала навсегда?» – подумала она.
Лорд Гарретт провел рукой по волосам, порылся в ящике стола, достал конверт и швырнул его Кортни. Из конверта выпало письмо, и Кортни бросилась в глаза фраза: «Если ты решила оставить нас, – дело твое. Но одна из нас – Сара. Почему она должна…» и «Мои дети никогда не считались со мной, и Сара – не исключение. Если она хочет уйти, скатертью ей дорога. Я сказал ей, что не буду препятствовать, если она хочет посещать твои представления».
Кортни была раздосадована и обеспокоена. Отступать от принятого решения было совершенно не в характере Сары. Та часто говорила ей, что ждет не дождется, когда, наконец, Кортни начнет выступать в Англии, чтобы увидеть ее на сцене. А когда такая возможность появилась, Сара упустила ее. Это было совершенно непонятно.
Лорд Гарретт выбил трубку в серебряную пепельницу, стоявшую на столе.
– Марк был на твоей премьере?
