Приходили и другие мысли в голову. За ночь Морган мог и не выжить. Дизайр на секунду прикрыла глаза, пытаясь вытеснить из сознания образ солдата, размахивающего мушкетом и ударяющего Моргана рукояткой по голове. Сможет ли Морган перенести эти жестокие побои, или офицер запоздал со своей командой? Но избавиться от этой сцены, стоявшей у нее перед глазами, никак не удавалось.

Снова и снова она внушала себе, что не должна поддаваться панике. Нужно держать себя в руках и сохранять ясность ума. Только этим она сможет оказать хоть какую-то помощь любимому человеку, и себе тоже.

И она продолжала ломать голову над тем, что реально можно сделать, оказавшись за решеткой камеры, отрезанной от всего мира. Она попробовала подергать веревки, затянутые у нее на запястьях. Узлы были настолько тугие, что у нее сразу заныли руки. Она почувствовала такую же сильную боль, попытавшись пошевелить лодыжками. Если бы она сумела дотянуться до ног, она могла бы развязать веревки. Освободив ноги, можно было бы свалиться или выкатиться из повозки в какой-нибудь темной улочке. А потом…

– Гляди, Тед. Девка зашевелилась. Уж не думает ли она убежать? Что значит полежать под дождичком – сразу ожила. – Повернувшись к Дизайр, он добавил: – Не надо корчиться понапрасну, мэм. Эти узлы я завязал собственноручно. А я хорошо знаю свое дело.

– Зато железные кандалы, которые тебе скоро наденут на ноги, будут куда тяжелее, чем эти веревки, – посчитал нужным прибавить Тед.

– Ну, ты до смерти можешь напугать девку, – насмешливо заметил Джимми. – Я думаю, у нее найдутся деньги, чтобы заплатить пошлину тюремщику. Тогда он не станет надевать на нее железные оковы.

– А хоть и не найдутся. Она сможет настрелять их на всяких мелочах.

Два констебля, словно нарочно, продолжали изъясняться на своем, не очень понятном для нее языке. Что значит «настрелять»? – пыталась понять она. А что они подразумевают под «всякими мелочами»? Она старалась поглубже вникнуть в смысл произнесенных ими фраз.

– Интересно, доведется ли ей схлопотать клеймо, – продолжал Джимми. – Вообще-то жалко, если они шлепнут печать на такую отменную белую кожу. Это уж точно.

«Ставить клеймо на скот». Дизайр вспомнила, что слышала это выражение от одной девушки, когда жила в доме Старой Салли. Та девушка рассказывала, как однажды за какую-то провинность ее вот так же с позором везли через весь город, в такой же тележке и били плетью.

«…Меня привязали к раме в задней части тележки… Везли полураздетой. Вдоль улиц рядами стояли люди. Все они глядели на меня…»

Когда Дизайр представила себе эту сцену, ее замутило. «Лучше умереть, чем столкнуться с подобным неслыханным унижением», – подумала она. Но ей нельзя умирать. Во всяком случае не теперь. Даже в этом положении она не должна терять надежды снова быть вместе с Морганом.

Уже почти совсем стемнело, когда повозка остановилась.

– Вот мы и на месте, – сказал Джимми. Она подняла голову и увидела тянувшиеся ввысь каменные стены тюрьмы.

Некогда Ньюгейт была для Лондона всего лишь сторожевым постом. С годами башня расширялась, стены ее укреплялись, и в настоящее время она представляла собой огромное прочное сооружение, в котором содержались преступники всех мастей. В ее темных коридорах, полных всякой заразы, и тесных камерах скопилось множество убийц, должников, проституток, мошенников и разного рода раскольников, например квакеров. Были здесь и дети, которых наказывали таким образом за кражу.

Напрягшись, Дизайр прислушивалась к скрипу больших тяжелых ворот. Потом ее онемевшее тело снова бессильно откинулось назад. Повозка вкатилась во двор. Один из констеблей закричал:

– Эй, тюремщик! Сегодня вечером у тебя будет работа. Мы привезли кое-что специально для тебя.

Джим выхватил нож, чем заставил ее съежиться от страха. Но он собирался всего-навсего разрезать веревки вокруг лодыжек. Затем грубые руки выволокли ее из повозки и потащили по мокрым булыжникам и дальше наверх, по длинному раду ступенек. Сама она не могла ступить ни шага. Ноги занемели и отекли от тугих веревок. Констебли с силой толкнули ее вперед. Вышедший навстречу им высокий крепко сбитый человек подхватил ее одной рукой.

– Вот, это она и есть. Ее фамилия Гилфорд. Мисс Гилфорд.

– Таких смазливых шлюх здесь и без нее хватает, – раскатистым голосом проворчал надзиратель.

– Таких, да не таких, – сказал Джимми. В голосе у него звучала такая гордость, будто он лично задержал ее и может распоряжаться ее дальнейшей судьбой. – Ее разыскивали драгуны за преступление на королевских дорогах. Она совершила ограбление.

Тюремщик с удивлением уставился на нее. При тусклом освещении в коридоре у входа она едва различала его лицо. Успела только заметить, что у тюремщика длинное, вытянутое лицо, с нависающим на лоб клоком спутанных волос.

– Я вижу, тебе охота подурачиться, Джимми.

– Ничего подобного, – возразил ему констебль. В ответ на недоверие надзирателя в его голосе послышалось раздражение. – Я и не думал шутить с тобой. Там, в магистрате, были довольно высокопоставленные свидетели этого разбоя. Они оставили свои письменные заявления. Лорд говорил от своего лица и еще от имени одной знатной леди. Так вот, у нее отобрали пару таких сережек, которые достойны носить дамы из свиты самого короля. Речь шла о похищении драгоценностей.

Услышав об этом, тюремщик крепко схватил Дизайр за руку и начал с любопытством рассматривать ее.

– А вы идите, – сказал он констеблям. – Сделали свою работу, а теперь она переходит на мое попечение.

– Но ты не думай, что эти серьги все еще при ней, – поспешил сообщить Тед, залившись отрывистым, лающим смехом.

– Уж лучше бы ей иметь при себе какие-нибудь побрякушки. Ведь должна же она заплатить за доставку.

С недоумением Дизайр поочередно смотрела на этих людей, не веря своим ушам. Могла ли она предполагать, что за право пребывания в тюрьме Ньюгейт полагалось платить?

– У меня ничего нет… – начала было она.

Тюремщик поднял руку. Прежде чем она поняла, что происходит, он нанес ей удар по голове ребром ладони.

– Держи язык за зубами, пока тебя не спросят.

Он толкнул ее к каменной стене коридора и раздвинул тяжелые фалды накидки. Открывшееся лицо осветилось от слабой свечи, горевшей в нише. Тюремщик удерживал ее одной рукой, а другой обшаривал с головы до ног. Она пыталась вырваться от него, негодуя от бесцеремонного и грубого обращения. Но не могла освободиться от его руки, будучи зажатой между ним и стеной.

Одним быстрым движением он запустил руку ей за корсет. Грубые мозолистые пальцы прошлись справа и слева по груди, потом в ложбинке посередине. Не в силах сдержать своего возмущения, она закричала.

– Если ты, сука, издашь еще один звук… – Не договорив до конца, он довольно оскалил желтые зубы. – Посмотрим, что мы нашли здесь.

Вспомнились слова Филиппа Синклера, когда он сунул ей эти монеты, обернутые носовым платком.

«Там, куда вы отправляетесь, не помешают эти мелкие деньги».

В то время его слова ничего не значили для нее. Теперь их смысл стал ясен.

– Мы не стали обыскивать ее до того, как привезли сюда, – с явным намеком сказал Тед. – Просто ограничились исполнением своих обязанностей, как подобает двум порядочным констеблям.

После короткого раздумья тюремщик презрительно дернул плечами и протянул констеблю монету.

– Как? Один шиллинг на двоих?

– Хватит с вас и этого. Таким орлам, как вы, нужно неделю работать за эти деньги. – Он сказал это твердо, тоном, не допускающим возражений.

Тед опустил монету в карман.

– Ну ладно. Сегодня вечером мы выпьем за ваше здоровье, леди.

– Будь она покрепче, это действительно не помешало бы ей. В этой крысиной дыре трудно сохранить здоровье.

От этого замечания невозможно было не содрогнуться. Напарники удалились, и она осталась один на один с надзирателем.

– Ты будешь и дальше лгать, шлюха? – спросил он. – Попробуй только сказать, что у тебя нет никаких ценностей.