– Имение Ремингтон, – поправил его Бью, дав знак проходившему мимо слуге в костюме ежа принести ему выпивку. Выслушивать неискренние сочувствия этого человека без выпивки было трудно. Настало время дать знать Нилу, что если он ищет себе друга по несчастью, то придется ему очень разочароваться.

– Разумеется, – закивал Бью. – Но меня никогда не переставало удивлять, как высший свет радуется неудачам других. Но не беспокойся, шурин. Сделка с Макдугаллом была неудачной, но не смертельной. Кроме того, только дурак спекулирует суммами, которые не может себе позволить потерять. Не то чтобы дураков на земле было мало, но я слышал о некоторых, которые использовали свой капитал, чтобы вернуть свои вклады. Не стоит тебе беспокоиться, я не такой глупец и не стал бы разорять твою сестру, потому что я, как и ты, никогда не пошел бы на то, чтобы рисковать своим капиталом.

По мере того как говорил Бью, краска сходила с лица Нила, как красное вино вытекает из открытой бутылки.

– Что? Использовать свой капитал? Я? Нет-нет, конечно нет! Как ты сказал, только, только…

– Дурак, – закончил Бью, жалея, что Розалинды нет рядом с ним, чтобы разделить этот триумф, и этот момент ему хотелось бы продлить. – Тупой идиот, – душевно продолжил он. – Безмозглое ничтожество. Самый зеленый новичок…

– Да, да, – возбужденно прервал его Нил, страстно желая схватить что-нибудь тяжелое и стукнуть ухмыляющегося Ремингтона по голове. Так, значит, его шурин свой капитал не трогал. Но какое ему, Нилу, дело до этого? Важно то, что он, Нил Уинзлоу, запустил руку в свой капитал, чтобы инвестировать как можно больше в несостоявшееся изобретение Макдугалла. Вот это действительно важно!

Конечно, он повторял каждое движение Ремингтона, фунт за фунтом. Он вложил все имеющиеся деньги в акции на бирже за эти три недели, так что когда началось дело с изобретением Макдугалла, у него не было другого выбора, как только упустить возможность или запустить руку в свой капитал.

А почему бы ему так и не сделать? В течение трех недель все предсказания Уодроу сбывались, акции приносили ему то скромный, то более ощутимый доход. Никакие акции не падали в цене значительно, будь все проклято, и не было причины предположить, что Уодроу когда-нибудь ошибется.

Каждая инвестиция, о которой рассказывал ему Ферсби, с тех пор как он: купил акции Макдугалла, всю следующую неделю предсказания Уодроу снова оказались блестящим выбором, хотя у него было всего несколько пенсов, которые он мог бы вложить в акции, и это было ужасно жаль. Но он не беспокоился. Да и почему ему нужно беспокоиться, если вот-вот перегонная машина Макдугалла сделает его очень-очень богатым человеком! Именно так он думал!

В то утро, когда Уодроу сидел в своей маленькой комнате для завтрака, гадая, какую информацию принесет ему сегодня Ферсби, почту он открыл только для того, чтобы прочитать поспешно нацарапанную записку от Дугласа Макдугалла.

«В процессе перегонки, – писал Макдугалл, содержалась ошибка – фатальная ошибка, которая проявилась лишь тогда, когда я приступил к работе в более широком масштабе, чем это было до внесения вклада вами». Он, Макдугалл, очень сожалеет обо всем этом деле, но ему не остается ничего другого, как спешно вернуться в Шотландию и снова заняться своим изобретением. Он благодарен мистеру Уинзлоу за веру в него и прилагает к сему документ на склад в надежде, что мистер Уинзлоу сможет вернуть часть своих денег.

У Нила не было ни малейшего подозрения, ни малейшего намека на предчувствие, что эта инвестиция могла быть неудачным шагом. Неудачным? Нил фыркнул, считая это высказывание слишком слабым. Он разорен, вот что с ним произошло. Или почти разорен, и ему придется продать все акции, уже купленные им, и те, которыми он владел раньше, с целью спасти два заложенных имения. Ему придется немедленно удалиться в деревню, чтобы скрыться от кредиторов, и оставаться погребенным там, по крайней мере, до урожая, когда его казна пополнится – если не придется чинить крышу, или засуха не уничтожит зерновые, или в сарай какого-нибудь арендатора не попадет молния и он не сгорит. Господи, как это все тяжко.

Единственное, что могло бы принести ему облегчение, это если бы он смог узнать, что его сестра и шурин пострадали так же, как и он, от стрел злой фортуны. Но они не пострадали, так? Нет, они не пострадали. Боумонт Ремингтон своего капитала не трогал. Ах, нет. Он совсем не такой дурак, не такой слабоумный идиот. Безмозглое ничтожество. Самый зеленый новичок.

Как смеет Боумонт Ремингтон, этот выскочка, этот неотесанный англичанин с грубыми руками и широченными плечами работяги, стоять, улыбаясь, перед ним, говоря о том, что потерял сотню тысяч фунтов, но это допустимо, потому что может себе позволить это! Неужели этот человек идиот? Неужели он не понимает, что потерял целое состояние? Боже милостивый, но его сестре, старой деве, повезло. Однако насколько богат Боумонт Ремингтон?

Очень богат, по всем оценкам, заключил Нил, глядя на бриллиант, сверкающий в шейном платке Бью Достаточно богат, чтобы не моргнув глазом пустить по ветру целое состояние. И достаточно богат, чтобы вышвырнуть его из Ривер-тик, Господи!

Но зачем ему это? Бью уже давно дал ясно понять, что не любит его, это Нил знал. Хотя после женитьбы на Розалинде он вел себя довольно дружелюбно, однако ему пришлось признаться себе: ни Бью, ни Розалинда за последние недели, с тех пор как они поселились на Портмен-сквер, не искали его общества.

Кроме того, признавшись в нехватке денег, он подтвердил бы превосходство Бью в финансовых делах, а на это Нил никогда бы не пошел. Он, конечно, не смог бы объяснить свои финансовые неприятности тем, что внедрил своего шпиона в особняк на Портмен-сквер. И еще хуже, он не мог обвинить Боумонта Ремингтона в своих потерях, как бы ему этого ни хотелось, потому что его шурин тоже понес потери от неудачного вложения денег.

Только Боумонт Ремингтон мог вынести большие потери, будь он проклят. Нил надеялся, по крайней мере, быть не единственным пострадавшим, но и в этом ему было отказано. Он не может позлорадствовать. Ему некому выразить сочувствие. Он не может заставить себя просить милостыню. Ах, что же делать, что делать? Вот бы послать этого типа к свиньям собачьим!

– Уинзлоу? – окликнул его Бью, посчитавший, что Нил молчал уже достаточно долго. Он прекрасно понимал: сейчас человек разрывается между сожалением о его нынешних бедах и попытками найти выход из них, путь, который, если их планы принесут желанные плоды, включает обращение с просьбой о деньгах к своей «дорогой сестре». – С вами все в порядке? Вы выглядите довольно бледным – хотя я знаю, джентльмены об этом говорить не должны. Может, бокал вина? Я могу позвать какого-нибудь слугу. Кажется, я только что видел благородного оленя с полным подносом.

Нил выдавил из себя улыбку, что было подвигом, если учитывать его страстное желание броситься на пол и разрыдаться. И вдруг он вспомнил что-то или, точнее, кого-то. Еще не все потеряно!

– Нет-нет. Все хорошо, правда. Но тут все идет к концу. Оставим на совести леди Стаффорд, что она превратила отличный дом в какой-то луг. Не вернуться ли нам в бальный зал? Я ведь еще не видел свою сестру, только сейчас это понял. Уверен, она отругает меня за такое пренебрежение. Но если я ей объясню, что общался со своим новым братом, она меня простит.

– Конечно, – сказал Бью, давая знак Нилу вернуться в зал и чувствуя некоторую жалость к парню, следовавшему его плану настолько точно, будто знал все его варианты. Бью глубоко вздохнул, вспомнив, как выглядела Розалинда, когда обнаружила проделки Нила на территории церкви св. Леонарда, и вся симпатия улетучилась. – Думаю, ее пора спасать. Когда я видел Розалинду в последний раз, она была в дальнем углу, возле двери в сад, и громко кричала в ухо барону.

– Барон Чамберс здесь? – спросил Нил, качая головой. Барона гораздо легче обратить в бегство, чем этого ирландского мужлана. Уж этот богатый ирландский мужлан, будь он проклят! – Я думал, он уже умер. Но не важно. Я спасу маленькую Розалинду от этого глухого, как пень, старца. Почему бы вам не принести нам всем что-нибудь выпить, как вы предлагали?