Она вымученно улыбнулась, опустив глаза к странице. Макс неожиданно настолько взволновал ее, что Алекс впервые почувствовала себя неловко в его присутствии – сердце у нее забилось, дыхание перехватило. Пытаясь взять себя в руки, она подумала о том, что всегда была уверена, что всякое сексуальное начало в ней подавлено. Но оказалось, это была своего рода затянувшаяся спячка.

– Если хочешь, мы можем перекусить здесь, – предложил Макс. – Как в добрые старые времена, помнишь? Когда тебе приходилось готовиться к экзаменам. Мы уже давно не сидели так вместе.

– Вообще-то я не голодна, – сказала Алекс. (Это было что-то новенькое. Прежде она всегда ела с удовольствием.)

– Зато я голоден. А ты можешь сидеть и смотреть.

Алекс неохотно повиновалась. Лучше бы он удалился в столовую и оставил ее здесь в разобранном виде. Смотри-ка, всего лишь одна вольная мыслишка, и что получается?! Но Макс был очень наблюдателен: стоит ему увидеть свободный конец нити, так и потянет, пока до конца не распустит чертов свитер. Нельзя давать ему заметить, что что-то не так.

Уж лучше не давать ему повода для беспокойства – иначе он примется допытываться, что это с ней происходит.

– А как идут твои разыскания? Оправдал ли Питер Брюстер свое прозвище Всевидящее око?

Алекс даже рот открыла от удивления:

– Ты что, следил за мной?

– А как же, черт возьми! Один из пунктов моего контракта с компанией Евы Черни – следить за тем, чтобы ничто не повредило ее репутации. А твои поиски и приемы превращают тебя прямо-таки в слона в посудной лавке. Разумеется, мне приходилось следить за тобой. Ведь кому-то надо выгребать навоз!

Алекс во все глаза смотрела на него.

Макс вдруг удивленно заметил:

– Ты знаешь, у тебя глаза зеленые, как трава.

– Может быть. Но я-то сама не такая уж зелень, как ты думаешь. Какие бы там контракты ты ни подписывал с компанией Евы Черни, они никакого отношения не имеют ко мне. Я не желаю иметь с ними ничего общего. Куда я иду, что делаю – мое личное дело. И, надеюсь, ты больше не будешь совать свой нос в мои дела.

Последнюю фразу она почти выкрикнула и ударила ладонью по столу так, что книги подпрыгнули.

– Но Ева моя клиентка, я ее адвокат. И обязан защищать ее интересы. Когда ты вернулась из Лондона, у тебя был вид, как у фокусника, который жонглирует не шариками, а горячими картофелинами. – Тон его несколько смягчился. Он вытянул вперед ладони. – Если тебе слишком горячо, дай их мне. У меня больше опыта. – Он улыбнулся. И Алекс невольно отвела взгляд от его теплых, цвета растаявшего шоколада глаз. – Головка у тебя, конечно, набита всевозможными сведениями. Но в графе «жизненный опыт» тебе стоит написать – «отсутствует». Ты согласна?

– Ты на чьей стороне? – требовательно спросила Алекс.

– На стороне тех, кто обеспечивает меня хлебом насущным, естественно, – усмехнулся Макс.

Но Алекс не поддавалась. Было невыносимо думать, что он настолько не доверяет ей, что ходит за ней по пятам.

Читая каждый оттенок мысли на ее лице, которое теперь выражало нечто большее, чем привычную меланхолию – она порозовела от негодования, – Макс проговорил мягко:

– То, чем ты занята, – касается меня самым непосредственным образом. Ты и сама понимаешь это. И всегда было, с тех самых пор, как я обнаружил, что ты потихоньку таскаешь книги из библиотеки. – Он засмеялся. – Никогда в жизни не видел такой перепуганной физиономии.

– Я подумала, что пришла мадам.

– И мы с тобой заключили договор, помнишь? Я пообещал, что не скажу ничего, если ты сама не проболтаешься. И сам стал выносить тебе книги без высочайшего на то разрешения.

Алекс улыбнулась:

– Ну да.

– Тогда я должен был стоять «на стреме». Почему же сейчас я не могу делать того же самого?

– Потому что теперь я стала на двадцать лет старше, – пояснила Алекс.

– Но и я тоже.

Алекс не выдержала и рассмеялась. Макс всегда умел обвести ее вокруг пальца. И прежние – доверительные отношения – снова восстановились. Но только до того момента, когда Макс опять подошел к ней и снова накрыл руку ладонью:

– Дружба?

Горячая волна прошла по телу Алекс, и огненный шар взорвался где-то в груди, хотя она постаралась не подать виду. Она давно привыкла не выказывать того, что испытывает на самом деле.

– Дружба, – сказала она. Воспользовавшись тем, что вошел Жак, она незаметно высвободила руку.

– Будь добр, Жак, накрой нам ланч здесь. Можешь оставить его на столике, мы сами все разложим.

– Хорошо, сэр.

– Ну а теперь, – сказал Макс, снова возвращаясь к прежней теме, когда Жак ушел, – объясни: почему ты так глубоко роешь?

– Потому что это глубоко закопано.

– Точно так же Джордж Хиллари ответил на вопрос, почему он взбирается на Эверест: «Потому что он существует».

– У меня такое ощущение, что я не смогу простить ее до тех пор, пока не буду совершенно досконально знать, для чего ей нужно мое прощение.

Макс изучающе оглядел Алекс. Она усилием воли заставила себя спокойно выдержать его проницательный взгляд из-под густых ресниц – многие женщины полжизни отдали бы за такие.

– Ну что ж, – кивнул он наконец, – мне все равно придется примириться с этим. Ведь ты не свернешь с намеченного пути. Но ты хоть отдаешь себе отчет в том, насколько горькую пилюлю тебе, быть может, придется проглотить в конце?

– Да.

– Итак, где ты уже успела побывать? Нет, лучше скажи, куда собираешься двинуться. В том, что касается периода до 1967 года, я мало чем смогу тебе помочь. Но зато у меня есть своя собственная информация о том, что происходило потом. Когда ты доберешься до этой точки, приходи ко мне, хорошо? Мне известно все, что узнала и ты, может быть, даже чуть больше. И я пришел к выводу, что если она возвела такую прочную стену, то у нее были на то веские причины. Ну а теперь, будь паинькой и постарайся удовлетворить мое любопытство. А потом я расскажу тебе, что мне удалось раздобыть. – Он улыбнулся ей так, как улыбаются люди, достигшие полного взаимопонимания.

И пока они ели копченую форель, поливая ее соусом, Алекс рассказала Максу все, что узнала от Питера. Макс слушал, не перебивая, очень внимательно. Когда она закончила, он еще некоторое время хранил молчание.

– Что ж, – проговорил он наконец. – Все, что ты рассказала, вполне в духе Евы. Многое я знал, исключая то, что она была агентом. Я чувствовал, что там что-то такое было. Не потому что Ева так уж любит политику. Она не проклинает сейчас Венгрию и не проклинала тогда. Единственное, что занимает ее, – это она сама. Такое впечатление, что она настоящий интернационалист. Она всегда была, как и сейчас, реалисткой. И добивалась, чего хотела. Она не единственный человек, который, позаимствовав чужие идеи, выдал их за свои. – Их взгляды скрестились. – Но ведь тебя беспокоит не это, правда? И даже не то, что она была любовницей сначала коммуниста, потом офицера венгерской безопасности. Тебе просто хотелось бы узнать, который из них твой отец?

– Если только он из них.

– На этот вопрос в состоянии ответить только она одна.

– Я и собираюсь задать его, но сначала должна собрать все факты.

После этого наступила новая пауза, которую нарушил Макс:

– Что ж, решай сама, малыш. Что же касается меня, то могу тебе твердо сказать, что мне совершенно наплевать, кто твой отец. Ты – сама по себе, они – сами по себе. Вот и все.

– Мне все еще кажется, что Джон Брент и есть мой отец, – сказала Алекс, когда почувствовала, что в состоянии продолжить разговор. – И я всегда буду считать своим отцом именно его, независимо ни от чего. Даже если и узнаю, что мать забеременела от другого.

– И что же дальше? – спросил Макс живо.

– Следующий важный период в ее жизни – время, когда создавались духи «Суть Евы». Он связан с Генри Бейлом.

– За несколько лет до его смерти я начал работать в компании – это был шестьдесят первый год. Тогда в кабинете твоей матери висел его портрет. Спустя несколько лет он исчез.