– Видите ли, доктор, – говорю я ему, – сегодня ночью я должен быть в наилучшей форме. Дайте мне что-нибудь такое, чтобы я как следует встряхнулся. Что-нибудь, что сняло бы усталость и подстегнуло энергию. Это очень важно.

Доктор слушает меня, он сразу понимает, о чем идет речь, но явно растерян и молча потирает ухо.

– А как у вас с сердцем? – спрашивает он наконец. – Я не знаю вашего сердца.

– Моему сердцу может позавидовать любой мотор.

– Вам следует посоветоваться с кардиологом, а не со мной, – ворчит он.

Я пытаюсь улыбнуться.

– Положитесь на меня. Мне нужно продержаться до утра. В этом проклятом деле я готов идти на любой риск.

– А я нет! – все еще сопротивляется доктор. – Вы знаете, какая может наступить реакция?

– К черту реакцию! – настаиваю я. – Хоть разок и мы можем позволить себе что-нибудь противозаконное, не так ли?

Наконец доктор решается написать неразборчивый рецепт и надевает пиджак, собираясь выйти. Он явно не в восторге от моего посещения. Я жду, пока он оденется. Свистеть в его квартире не решаюсь и потому выстукиваю пальцами дробь на коленке.

Мы отправляемся в дежурную поликлинику. Доктор входит туда один. Я сижу в машине, но больше не насвистываю. О своей усталости я немного забыл, словно выписанный доктором рецепт уже оказал свое действие. Но эти четверть часа ожидания кажутся мне вечностью.

– Мне пришлось предъявить свои документы, – объясняет мне доктор, явно нервничая. – Вот, держите. Правда, здесь на один прием. Запьете водой. И завтра явитесь ко мне.

С мрачным видом он выслушивает слова благодарности. Мы отвозим его обратно домой. Перед домом он словно размышляет, подать мне руку на прощание или нет.

– Надеюсь, что все обойдется, – говорю я равнодушно.

– Двенадцать часов вы будете сжигать себя, – отвечает он по-прежнему мрачно. – Потеряете вкус к пище. Реакция будет длиться не менее двадцати четырех часов. Не надейтесь, что это пройдет для вас без последствий.

– Но будем надеяться, что они окажутся не слишком тяжелыми.

– Сейчас-то вам легко говорить! – Он все же протягивает мне руку и идет к дому.

Я возвращаюсь в управление. В кабинете меня уже ждут несколько сотрудников.

– Ничего нового? – спрашиваю я.

– Пока нет, – докладывает Лоубал. – Но к вам посетитель.

Один из присутствующих встает. До сих пор я его не замечал, хотя он и в форме. И не припоминаю, чтобы видел когда-либо раньше.

– Участковый пятьдесят восьмого отделения, – представляет его Лоубал, – он хочет вам что-то сообщить.

Участковый отдает мне честь.

– Вам письмо, товарищ капитан, – говорит он очень вежливо.

И подает заклеенный конверт, содержащий довольно обширное, если судить по внешнему виду, послание. Правда, может быть, там вовсе и не письмо. Может быть, в конверте снова эти проклятые купюры «C–L». Конверт похож на те, которые я находил в абонентных ящиках на почте.

Адрес написан крупным острым почерком.

И больше ничего.

Прощупываю конверт и чувствую, что мне хочется надеть очки.

– Подождите здесь, – говорю я участковому и вхожу в кабинет. Меня непреодолимо тянет сесть. Наконец я собираюсь с силами и, наливая в стакан воды, ищу в кармане таблетку, выданную мне так неохотно доктором. И куда только я ее засунул! Ну вот она наконец. Кладу таблетку на язык и запиваю водой, пока она не проскальзывает внутрь.

Все, таблетка принята Когда же она начнет действовать? Пока что я сижу за столом совершенно разбитый, ощущая слабость во всем теле. Если таблетка не начнет действовать сию минуту, я, как пьяный, засну прямо за столом над этим толстым конвертом. Голова у меня беспомощно клонится вниз. Я не в силах ее поднять.

Но к своему удивлению, я все же не падаю в пропасть глубокого сна и, все еще сознавая, что сижу за столом, подпираю голову руками. Проходит еще минута, и, не знаю почему, мне уже не хочется спать. Я поднимаю голову и машинально беру конверт. Вскрываю его.

Никаких денег. Лишь несколько страниц без обращения и подписи, исписанные тем же острым почерком, что и на конверте. Сейчас я уже в силах прочесть эти страницы. Первая же фраза сразу выдает, с кем я имею дело:

Значит, мы наконец выгнали этого Г. Ф. из его таинственного логова.

Я совсем не знаю его. И все же словно вижу за этими строками его ухмылку. Читаю дальше:

Поднимаю глаза от письма. Не знаю, что на меня действует, таблетка или агрессивный тон этого послания. Резким движением подымаюсь из-за стола. Нет, очевидно, таблетка. Ко мне вновь возвращается ощущение собственного тела. И походка становится легкой. В голове словно проясняется. Нужно расспросить участкового, передавшего письмо. Но не успеваю я подойти к двери, как она распахивается.

Входят двое сотрудников, которым я вручил сорок восемь ключиков.

– Задание выполнено, товарищ капитан, – докладывает один из них.

Беседу с участковым придется отложить. Сотрудник открывает громоздкий портфель и высыпает на стол груду пакетов, похожих на тот, что я обнаружил в абонентных ящиках. Второй сотрудник протягивает мне исписанный листок.

– Из пятидесяти ящиков было вынуто купюр серии «C–L» на общую сумму четыре миллиона семьсот тысяч. Пятнадцать абонентных ящиков принадлежат Йозефу Трояну, пятнадцать – его жене Марии Трояновой, пятнадцать – Роману Галику и пять – Итке Шераковой.

Все ящики были абонированы за день или два до смерти Йозефа Трояна. Я поворачиваюсь к дверям и вдруг вижу участкового. Он спокойно сидит на стуле у стены.

– Напишите отчет министерству финансов, – нетерпеливо говорю я своим сотрудникам.

Вот он, первый результат. И довольно неплохой, хотя, в сущности, его можно было предвидеть. Министерство финансов может быть спокойно. Министерство внутренних дел – пока еще нет.

Мой вчерашний подсчет приблизительно правилен. Правда, полмиллиона из тех четырех, что находятся в обороте, принадлежат Итке Шераковой. Сберкасса их просто сбросит со счетов. С Трояновской сберкнижки его жена сняла немного по разрешению юриста. На остальные деньги наложен арест. Сумма не такая большая. Убыток, причиненный государству, тоже не так уж велик – всего четыре миллиона, находящихся в обороте.

Все это проносится у меня в голове в течение каких-то трех-четырех секунд. Усталость как рукой сняло. Мне даже приходится обуздывать прилив энергии, которым я, вероятно, обязан таблетке. К счастью, у меня полно дел, и я не должен в бездействие дожидаться дальнейших сообщений от оперативных групп.

Я подхожу к участковому, он встает по стойке «смирно».

– Откуда у вас это письмо? – спрашиваю я.

Он отвечает довольно четко и толково:

– После обхода я заглянул в участок. Туда вслед за мной вошел человек лет сорока семи, улыбнулся и попросил извинить, что беспокоит меня в неурочное время.

– Улыбнулся?

– Так мне, во всяком случае, показалось. Он сказал, что рад счастливому случаю, благодаря которому встретил меня. В ответ я спросил, не желает ли он что-либо сообщить? А он заявил, что тогда бы обратился к органам. Потом положил на барьер запечатанный конверт и попросил передать адресату.

– И вы его так просто отпустили?