— Требуется ли помощь? Определите сферу моих действий.

— Я еще сферу своих не определил, — вздохнул Илья. — В общем так. Сейчас будет сплошная юриспруденция прошлых веков: сначала изобличение, потом дознание. А ты веди протокол — то есть фиксируй наш разговор.

В коридорах Станции не было ни души. Илья нашел нужную дверь, положил руку на белый квадратик вызова и не убирал ее до тех пор, пока дверь не распахнулась.

— Позвольте, — сказал Илья и, не ожидая приглашения, шагнул в каюту. «Для начала неплохо, — подумал он. — Противник ошарашен моей немыслимой бесцеремонностью, моей бестактностью — ворваться к человеку среди ночи!»

— Что-нибудь случилось? — спокойно поинтересовался Юрген Шварц. — Вы… так неожиданно да еще при полном параде.

— Помните, Юрген, нашу первую встречу? — Илья присел, а Шварц, чью костлявость и нескладность не мог скрыть даже пушистый халат, стоял возле дивана. — Вы тогда заявили, что это по моей части — разобраться в аномалиях психики отдельных исследователей. Я внял вашему совету и — разобрался! Я даже больше сделал: теперь я определенно знаю, почему вы, когда остальные с нетерпением ожидали выброса Скупой, сидели в кресле и вас снедала дикая тоска.

— Любопытно, — Шварц отпрянул в тень, затаившуюся в углу каюты. — Вы говорите так, будто я преступник, а вы — удачливый детектив.

Илья не принял шутки.

— Отчасти это, наверное, так и есть, — жестко сказал он. — Можно быть вредным для общества и для дела не только какими-то действиями, но и бездействием… А теперь выполните, пожалуйста, мою небольшую просьбу. Мне нужен подробный отчет о ваших действительных ощущениях во время приема хаотической информации.

Слово «действительных» Илья произнес громче остальных, и во взгляде Юргена что-то дрогнуло.

— Не морочьте мне голову, — грубо сказал он. — Я давным-давно сдал все необходимые отчеты.

— Ваши отчеты — фантастика! — Илья оставался совершенно спокойным. — Иначе говоря, — фальсификация, выдумка, ложь. А мне нужна правда.

— Я свободный человек, — гордо заявил Шварц. Он ступил шаг вперед, в круг света, выпрямился. — И никто не заставит меня делать то, чего я не хочу делать. Вы мне надоели, Садовник, кроме того, я не приглашал вас в гости.

— Странное у вас понимание свободы, — покачал головой Илья. — Вы что, забыли: жить в обществе и быть свободным от него…

— Не трудитесь вспоминать, — Шварц, по-видимому, вконец разъярился. — Я тоже читал классиков марксизма-ленинизма… Но я вовсе не обязан выворачивать перед вами душу. Кстати, меня ограждает право вето. Или вы и об этом забыли?

— Юрген, — устало сказал Илья, — вы же умный человек, умнейший даже. Как вы не понимаете, что нам крайне важно выяснить сущность этой Боли. Узнать, что скрывается за ней. И ваша ложь сейчас вредит общему делу. Впрочем, как вредила и раньше, как вредит любое сокрытие истины… Мне некогда вести дискуссию об аморальности вашего поведения. Мне нужна информация. И немедленно. Если вы не расскажете обо всем сами, я буду вынужден просить совет Мира прозондировать ваше сознание.

Шварц побледнел.

— Вы не посмеете, — прошептал он недоверчиво. — Это унизительно… И для меня, и для вас…

— Еще как посмею, — заверил его Илья. — У меня, повторяю, нет выбора.

— А чего вы хотели? — закричал вдруг Юрген. Космолог заметался по каюте, пиная попадающиеся на пути предметы. — Чтобы я разнюнился, как ваша Лоран? Чтобы случайная, глупая боль, — да, я уверен, что это тоже вторичный эффект, в крайнем случае, сигнал о каких-то неполадках в энергетической системе, — чтобы эта боль обрушила на Окно и его исследователей океан вашего безотказного гуманизма?! Да эта «беспредельная боль», — он явно передразнивал Полину, — в сравнении с океаном вашей обязательной доброты — жалкая лужица! Я расскажу, если вы настаиваете, я, конечно, все расскажу…

Шварц как-то сразу потускнел, сгорбился, будто прошлая боль вдруг вернулась к нему, нахлынула, и не было сил сопротивляться неизбежному.

В Пустыне было страшно холодно.

Ефремов знал всю подноготную этой человеческой выдумки, да в конце концов форма-скафандр могла оградить его даже от космического холода, и тем не менее шел и шел, забыв обо всем, ежась и кутаясь в куртку.

Он вспомнил все. Скупые сведения и пышные гипотезы о сущности Окна промелькнули пред его внутренним взором. Боль Полины умножилась на боль Шварца, а изо всех признаний космолога вдруг высветлилась одна странная фраза: «Вы знаете, Илья, я удивляюсь не силе боли, не ее масштабам, а ее отвлеченности. Мне постоянно казалось, что это какая-то инородная боль. Будто возле сердца трется и трется кусочек металла».

Илья присел на камень. Какая-то зверюшка — суслик, тушканчик? — пристроилась у его ног. Немного отогревшись, запищала, засуетилась.

Мысли не складывались.

Наугад, интуитивно Илья, наконец, выстроил цепочку: инородное тело, то есть Станция, находится в энергетической системе, об этом поступают сообщения, так называемые сигналы боли, и, как результат, как защитная функция Окна, — деятельность амеб. Единственным, что не вписывалось в логическое построение, была Боль. Откуда она? И почему? Почему энергетическая система, то есть главный узел ее — пульсар Скупая, реагирует на их присутствие в Окне именно Болью?! Так ли это? Как проверить, что боль не просто боль (вторичный, третичный эффект восприятия человека), а непосредственная реакция системы на инородное тело?

«А что если попробовать усилить эффект инородности? — обожгла Илью догадка. — Каким образом? Очень просто. Берем предполагаемый жизненно важный центр системы и… воздействуем на него. Центр в данном случае пульсар. Господи, как я могу воздействовать на пульсары? Где я возьму раздражитель для звезды? Нет, это утопия!»

Зверек — тушканчик, крыса, мышь? — отчаянно пищал и теребил Илью за брюки. Так и не определив, какая живность беспокоит его, Садовник встал и пошел вслед за зверюшкой.

Серое тельце сливалось с песком, пропадало в сумерках, по зверек постоянно пищал — жалобно, призывно — и Илья определял его местонахождение «по голосу».

В ложбинке, под сенью колючих кустов, чернел колодец водосбора. Оттуда тоже послышался писк — еще более жалобный и тоненький. Зверек заметался вокруг колодца.

— Как же тебя угораздило, малыш, — сказал Илья, доставая из ямы крохотный теплый комочек. — Бегите домой, прячьтесь.

«Ну и что? — подумал он. — Мы в самом деле еще не экспериментировали на уровне звезд. Но это же ровным счетом ничего не значит! На Станции должны быть запасы антивещества, а через четыре дня придет «грузовик». Вот и прикинь…»

Грузовой корабль автоматы разгрузили за полтора часа.

Его широкий черный цилиндр был виден на всех экранах, и на Станции царило оживление: прибыли долгожданные космоботы, мощный блок неформальных аналогий для «лунатиков», еще целая куча какой-то аппаратуры, свежие фрукты.

В командную рубку поминутно заскакивали нетерпеливые получатели грузов, торопили Крайнева, и только один человек, контрольный пилот «грузовика» Вячеслав Ганюшкин, смотрел на эту суету безучастно и устало. Он уже знал, какая судьба уготована его верному спутнику, сотни раз битому на Наковальне и успевшему побывать во всех Обитаемых мирах. Знал, но никак не мог свыкнуться с мыслью, что еще ходовой, как говорят звездолетчики, корабль сегодня бросят на такую «наковальню», где от него останется облачко электронного пара. Впрочем, пара тоже не будет — на борт корабля уже начали погрузку контейнеров с антивеществом.

— Не грустите, Вячеслав, — успокоил его Крайнев. — Вам, как пострадавшему, Служба Солнца выхлопочет та-а-кой лайнер… Куда там нашему «Бруно». Верно я говорю, брат Илья?

Илья развел руками: куда мы, мол, денемся.