Ах, Боже мой, назад!.. Забыла башмаки!..

Я сбегаю: ведь здесь — недолго… пустяки!..»

Но Даша, полная воинственного пыла,

Вступает в спор, — она ликует больше всех,

Злорадствуя… И крик, и шум, и общий смех…

С улыбкой Таточка на все глядит практично,

И ей на даче ли, в Москве ли — безразлично.

Из хрестоматии французской наизусть

Твердит она урок. А Нате жаль природы,

Прогулок и грибов, и солнца, и свободы!

В задумчивом лице — недоуменье, грусть,

Как будто бы вопрос, зачем в глубокой думе

Так сумрачен и тих — там, на краю небес —

Волшебно-золотой и все же мертвый лес,

Зачем уныние — в поблекшем поле, в шуме

Осенних непогод, и в тучах, и во всем?..

Сердечко бедное в ней чутко встрепенулось, —

Кто знает, может быть, предчувствие проснулось

Того великого, что смертью мы зовем?..

Мне страшно на лицо читателя взглянуть:

«Где собственно герой, завязка, в чем же суть?

И как печатают серьезные журналы

Подобный вздор!.. Какой упадок небывалый!..»

Минутку погоди, мой строгий судия,

Не горячись: ты прав! Мы — слабы, мы — ничтожны.

Все эти новые поэмы — невозможны;

В них скука царствует! Но разве жизнь твоя,

Читатель, веселей? Ты умываешь руки

Во всем, но кто, скажи, виновник этой скуки,

Упадка, пошлости и прозы наших дней?

Ты ропщешь, а меж тем всю жизнь тебя нимало

Родной поэзии судьба не занимала.

Что книги!.. Для тебя отрадней и милей

Партнер за карточным столом, да оперетка!

Ты любишь фельетон забавный пробежать,

И если шуточка довольно зла и метка,

Привык ты гаэру газетному прощать

Всю пошлость. Ты не прочь от модного скандала,

И надо дерзким быть, чтоб угождать тебе…

Но что ты любишь? Чем душа твоя страдала?

Когда ты жертвовал, кому, в какой борьбе?..

С умом расчетливым, с душой неверной, зыбкой,

И с этой вечною, болезненной тоской,

И с этой мертвою, скептической улыбкой, —

Вот он, наш судия, читатель дорогой!..

Смотри: мы — казнь твоя, мы — образ твой. Меж нами

Есть непонятная, невидимая связь.

Ты знаешь: до сих пор она не порвалась, —

О, слишком крепкими мы связаны цепями!

Тебя не трогает наш робкий, бедный стих, —

Что делать? Видишь сам: наш мир угрюм и тесен,

Не требуй же от нас могучих, вольных песен, —

Они — не для тебя, ты недостоин их!

Теперь расстанемся… Но, кажется, с дороги

Я сбился и зашел Бог весть куда. Сейчас

Я кончу. Вот — вся мысль поэмы. В эпилоге

Я повторяю то, чем начал мой рассказ.

Где два, три дерева, там — целый мир пред нами,

Там всей природы жизнь, там вся ее краса,

И бесконечные синеют небеса,

Сквозя меж темными, поникшими ветвями, —

Так двух иль трех людей довольно, чтоб порой,

В житейской пошлости великое, святое, —

Что есть у всех, — любовь просветом в мир иной

Сияла, вечная, как небо голубое!

1890

Действующие лица:

Базилио — правитель страны. Сильвио — его сын. Клотальдо — приближенный Базилио. Шут. Придворные. Военачальник. Виночерпий. Казначей. Беатриче — куртизанка. Дамы, фрейлины. Пажи. Эстрелла — молодая фрейлина. Народ, ремесленники, воины, горожане и др.

Действие происходит во владениях Базилио, в сказочной стране.

Внутренность высокой башни[11]

Перед открытым окном, в которое виднеется звездное небо, стоят Базилио и Шут.

     Базилио

Неведомая творческая Сила

Во всех мирах бесчисленных явленья

В одну живую цепь объединила,

И в цепи той небесные светила —

Последние сверкающие звенья.

Туда, туда, к ночному небосводу

С несметными лампадными огнями

Летит чрез все века, чрез всю природу

Движение незримыми волнами, —

Так зыбь от камня, брошенного в воду,

Широкими расходится кругами.

Все выше, выше к сумрачной лазури

Возносится и детский слабый лепет,

И гром лавин, и рев могучей бури,

И над прудом плакучей ивы трепет.

В безмолвных звездах будущее дремлет.

Как в золотых клубках, в них скрыты нити

Изменчивых, неведомых событий…

……………………………………….

(Входит Вестник.)

     Вестник

Поздравить я пришел, о царь самодержавный,

Тебя с наследником твоей короны славной!

     Базилио

Вели скорей коня седлать!

Я к ним лечу, бегу обнять

Младенца милого и мать.

(Вестник уходит.)

Но нет, о сердце, не за тем

Сюда пришел я: глух и нем

К земному счастию мудрец.

Я не супруг, я не отец,

Я здесь не счастлив, не люблю

И радость в сердце подавлю.

Во тьму времен гляжу теперь,

Как в распахнувшуюся дверь.

И вас молю я в тишине,

О сонмы звезд, откройте мне

Новорожденного судьбу,

Науки верному рабу.

(Идет к окну, смотрит на звезды и составляет гороскоп.)

О горе мне! Среди небес,

Как в складках порванных завес,

Над краем сумрачной земли

Комета вспыхнула вдали.

И мир смятением объят,

Бледнеют звезды и дрожат

Пред тем, чтоб в ужасе упасть

В ее зияющую пасть.

Мой сын — злодей, мой сын — тиран

И, жаждой крови обуян,

Как зверь, кидается на всех.

Разврат… и оргий дикий смех…

Мятеж, — и царство, как в огне, —

В братоубийственной войне.

Но чем младенец виноват,

За что невинного казнят?

Пока беда висит над ним,

Он дремлет, чистый херувим,

Без дум, без воли и греха —

И колыбель его тиха.

Я не пророк, я не мудрец,

Я только любящий отец,

Но что порыв моей любви?

Что слезы жалкие мои?..

Все видеть, чувствовать и знать —

И покоряться и молчать!..

(Входит Клотальдо, королевский канцлер.)

     Клотальдо

   Тебя с наследником, мой царь,

Поздравить я пришел…

     Базилио

         Клотальдо, я не царь.

   Ты знаешь ли пред кем, благоговея,

Колена ты склонил?.. Перед отцом злодея!..

     Клотальдо

   Кто лживый, дерзостный пророк,

Кто царский дух смутил лукавыми речами,

   Кто нечестивыми устами

Судьбу ужасную наследнику предрек?

     Базилио

Он тот, кому и мстить я не могу!

   Что мой палач, моя секира

   Созвездьям вечного эфира —

   Неодолимому врагу!

   Увы! от них какие брони,

   Какие крепости спасут,

   От их безжалостной погони

   Какие бешеные кони

   Добычу рока унесут?

     Клотальдо

Тебе ли, царь, склониться в детском страхе

Под иго случая главой покорной?

Взгляни — ничтожный червь и тот во прахе

С врагом пред смертью борется упорно.

Ты сам себя, о смертный, будь достоин.

Коль надо пасть, — пади на поле брани,