Я включил радио, настроился на джазовую волну, и музыка составила мне компанию в оставшиеся часы бодрствования.

Ученики продвинутого курса айкидо попрощались с учителем и начали покидать зал, наполненный запахом чистого пота физических упражнений. Мальчики выглядели уставшими и обессилевшими. Учитель подошел к одному из них и, обняв за плечи, попросил задержаться.

– Да, учитель.

– Я хотел поговорить с тобой. Ты ведь не откажешься посвятить несколько минут старому болтуну?

Мальчик улыбнулся, вытирая пот, катившийся по лбу:

– Я всегда рад беседе с вами.

Японец тоже улыбнулся. Он уже давно жил в Италии и потерял привычку, присущую восточным людям, – скрывать от других свои эмоции. А вот мальчишка, стоявший перед ним, казалось, преуспел в этом искусстве. Учителю никак не удавалось прочитать его, как он делал это с другими учениками. Обычно одного взгляда на напряженные или расслабленные плечи мальчиков было достаточно, чтобы он ясно увидел их самые потайные чувства.

– Ты действительно рад?

– Конечно.

– Хорошо, тогда и я тоже рад. Я боялся, что ты никогда не радуешься. Ты должен простить мои опасения.

Выражение лица мальчика не изменилось, однако его спина заметно напряглась.

– Я не понимаю почему, учитель. Мое настроение меняется, как и у всех остальных. Я бываю счастлив и бываю грустен, когда как.

Старик кивнул.

– Как у всех остальных, – повторил он. – Ты очень хочешь походить на всех остальных, не так ли?

– А вы считаете, что я не такой?

Старик предпочел не отвечать напрямик.

– Ты дорос до уровня своей группы. Плохие ученики остались далеко позади, хорошие научились расслабляться, прислушиваясь к своему телу. Ты отличный ученик, но пытаешься мешать телу отдыхать. – Он положил руки ему на голову. – Ум нужен, для того чтобы научиться расслабляться. Ты же все время прислушиваешься к своему сердцу. Ты его боишься?

– Я ничего не боюсь, учитель. – Мальчик оставил смиренный тон, внутренне ощетинившись.

– Это большая неправда! Только глупцы ничего не боятся, а ты не глупец. Ты боишься сознаться в своем страхе…

– И чего я, по-вашему, боюсь?

– Себя самого. – Учитель понял, что попал в цель, потому что мальчик на мгновение потерял невозмутимость, позволив ему разглядеть эмоции, которые его заполонили. – Когда ты выходишь на татами, ты борешься с самим собой, а не с противником. Ты боишься, что твоя тень обернется против тебя. Не смотри на меня так, я не ясновидец. Я занимаюсь этим искусством очень давно и научился читать людей. – Учитель погладил мальчика по голове. – Что у тебя здесь, чего ты так боишься? Не хочешь сказать твоему старому учителю?

Мальчик помрачнел:

– Есть много, чего я в себе не понимаю. А то, что понимаю, мне не нравится. Что-то во мне не так, что-то не так работает. Я думал, что рано или поздно все наладится, но нет, становится только хуже.

Старик покачал головой:

– Это потому, что ты избрал ложный путь. У всех нас есть что-то, что работает не так, как хотелось бы, и что нам не нравится. Не меняется лишь то, что нельзя изменить. Мудрые учатся жить с тем, чего не могут победить, и ищут гармонии. В айкидо есть гармония, потому что вселенная есть гармония. Энергия нашего тела находится в равновесии, уравновешены добро и зло. Если ты признаешь это, тогда и то, что тебе не нравится, найдет свое место.

– Я не знаю, как это сделать, учитель. Я пытался.

Учитель улыбнулся:

– Ты это делал неправильно. – Он взял руки мальчика и приложил их к его животу. – Слушай себя. Дыши. Слушай себя.

Мальчик закрыл глаза.

Мой Компаньон не спускал глаз с виллы Гардони весь день и добрую часть ночи, прежде чем позволил себе смениться. Ему слежка никогда не наскучивала. Счастливец! Я же через четыре часа уже по уши был сыт созерцанием закрытых дверей и задернутых занавесей на окнах в ожидании признаков жизни, которых все не было. Впрочем, я не очень-то этого и желал.

По словам Старушенции, с которой я переговорил накануне вылазки, на вилле со дня смерти Алисы никто не жил. Гардони распрощались с прислугой, перекрыли газ и дали распоряжение нескольким агентствам подыскать покупателя, который не боялся бы призраков. Никто до сих пор не проявил к вилле интереса, и место дышало унынием, особенно в ночное время.

Единственными живыми существами в ее окрестностях, кроме мириад насекомых всех форм и расцветок, были сторожа, муж и жена, каждому лет по шестьдесят, жившие в небольшом флигельке у края парка, окружающего виллу. Целыми днями они копались в огороде, лишь иногда отвлекаясь для обхода парка, чтобы проверить, не использует ли кто его для любовных забав или криминальных разборок. К счастью, у стариков не было собак, поэтому я мог сэкономить на классических средствах в виде отравленных котлет, которые мы, морские пехотинцы, носим в своем походном рюкзаке.

В час ночи я в очередной раз объехал вокруг виллы, сжевав на ходу последний бутерброд с латуком и моцареллой и запив его теплой кокой из жестяной банки. Этот мерзавец, мой Компаньон, которому на этот раз выпало собирать пакет с едой, отказался положить в него спиртное. Открыв окно, я выбросил пустой пакет в какую-то яму, полную мусора, и скоро остановил машину, давая отдохнуть затекшим мышцам.

Это был один из тех редких вечеров, когда я сожалел, что у меня больше нет контракта с агентством. Задания по слежке оплачивались почасово, и мне удавалось неплохо заработать на трюке с мгновенной пересменкой, не накачивая себя амфетаминами, как почти все остальные сотрудники. Я сразу же узнавал тех, кто провел смену в ночной охоте: у всех были выпученные глаза и говорливость, как у пулемета.

Я надел рюкзак, закрепил его понадежнее и направился к стене, вдоль которой тянулась протоптанная тропинка.

Место, которое я выбрал, чтобы перебраться на территорию виллы, находилось рядом с опорой высокого напряжения. Стена отстояла от нее примерно на метр. По верху стены тянулась колючая проволока, закрепленная на остро заточенных железных штырях. У меня на руках были диверсантские перчатки, так что, преодолевая это препятствие, я почувствовал разве что щекотку. Эти перчатки, специально изготовленные для американской армии, я приобрел, чтобы круто выглядеть на курсах по выживанию. Они были изготовлены из прочной, но эластичной кожи, усиленной слоем кевлара на ладони.

Я стал осторожно взбираться по опоре, старясь касаться ее только перчатками и солдатскими башмаками. Это давалось нелегко, и пришлось напрягать все мышцы, которые еще сильно болели, чтобы добраться до нужной перекладины, откуда я перешагнул на стену. Глядя с трехметровой высоты, я стал искать место, куда можно спрыгнуть.

Несмотря на полную луну, в зеркальные очки мне не удавалось ничего разглядеть, но в вечер праздничной вечеринки я облазил поместье вдоль и поперек и хорошо знал, что ждет меня внизу, включая охранную сигнализацию. Я оттолкнулся от стены и с шумом приземлился на сырую траву, ударившись о землю так, что сбилось дыхание. Глубоко хватанув воздуха, замер и стал вслушиваться в окружающие звуки. Легкий ветерок слегка шелестел в листве кустарника. Неподалеку раздавалось ровное электрическое жужжание. Больше ничего. Я поднялся и зашагал, пытаясь выглядеть тенью среди теней.

Мне помнилось, что на поляне, заросшей травой, фотоэлементы сигнализации были установлены таким образом, чтобы их не заставили сработать случайные зверьки. Если я правильно сориентировался, они должны были начинаться от первого ряда деревьев, который мне предстояло преодолеть. Слепой сектор находился в метре от земли. Я снял рюкзак и осторожно протолкнул его вперед. Никаких сирен. Слегка разбежавшись, я прыгнул вперед ласточкой, больно ударившись грудью о землю. Уф, становлюсь староват для таких игр.