Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Во-первых, я бы желал, если уж мне не пришлось умереть в свободной пустыне, быть похороненным на христианском кладбище, по христианскому обряду.

Граф кивнул головой в знак согласия.

— Мое второе условие — оставить во владении Джонатана Смита кусок золота, о котором я говорил, передать ему те из моих вещей, которые он захочет иметь, и… — при этих словах лукавая улыбка мелькнула на истощенном лице мексиканца, -… и не мешать ему обыскать мой труп, если он захочет посмотреть, нет ли на нем чего-нибудь ценного.

— Оба условия, собственно говоря, подразумеваются само собою, — серьезно сказал граф, — но я охотно даю слово в там, что исполню их, если это может вас успокоить.

— Вы истинный дворянин, сеньор; все идет к лучшему, — пробормотал гамбусино. — Теперь выслушайте самое важное, пока еще силы не оставили меня. Найти моих друзей, без поддержки которых вы не в состоянии будете выполнить предприятие, не так трудно, как вы, может быть, думаете. Как я уже сказал, мы назначили два свидания. Первое состоится через 9 месяцев, в первый день первого полнолуния в сентябре, в Сан-Франциско. В ту минуту, когда часы на соборе, находящемся на восточной стороне Plaza Major в Сан-Франциско, пробьют 10 часов, Железная Рука и Большой Орел будут как раз на том месте, где верхушка колокольни бросает свою тень.

— Вы уверены, что ваши друзья будут так верны своему слову? — спросил граф, который теперь, когда предприятие приняло осязаемую форму, был весь огонь и жизнь.

— Непременно, если только они еще живы. Впрочем, мы условились, что прибывшие на свидание будут наследниками неявившихся. Вторичное свидание назначено на 6 месяцев позднее, в пустыне, у источника Бонавентура. Это место обозначено на плане красной отметкой. Вот все, что вам нужно знать, сеньор граф, да и пора мне кончить: силы мне изменяют… Но, постойте, кто-то стучит. Это наверно янки, итак, мне придется его увидеть еще раз перед смертью.

В самом деле, дверь отворилась, и вошел Евстафий в сопровождении какого-то незнакомца.

— Вот американец, за которым меня послали, граф.

Янки был типичный представитель своей расы: худощавое лицо, квадратный лоб, острый нос. Выдающийся подбородок и беспокойный взгляд обличали характер решительный и злобный. На голове его была измятая шляпа, которую он не потрудился снять, даже войдя в комнату; коричневый сюртук, в карманах которого были засунуты его руки, болтался на его тощем теле.

— Я слышал, мистер Золотой Глаз, — сказал этот нелюбезный субъект, обращаясь к больному, — что вы по собственной вине подверглись несчастью, выйдя без всякой надобности на улицу, когда эти ветрогоны-французы подняли там пальбу; и так как я вижу, что вы должны умереть, то и думаю, что вы обманули меня насчет следуемой мне платы.

— Карамба! — простонал раненый. — Вы должны быть довольны, что я избавляю вас от забот обо мне. И перед лицом смерти я призываю этих сеньоров в свидетели того, что… — он должен был остановиться, чтобы перевести дух, -… что у меня нет никаких обязательств относительно вас… Согласно нашему договору, вы должны получить только четверть миллиона долларов, в случае, если… — тут его голос превратился в шепот, -… если вы исполните до конца взятое вами на себя дело.

— Я думаю, для вас будет большим облегчением, если вы перед своей кончиной откроете мне вашу тайну насчет известной нам залежи и передадите мне ту вещь, которую носите на груди. Мне кажется, я имею на нее право.

Глаза умирающего были пристально устремлены на американца, прежняя насмешливая улыбка, или отражение ее, мелькнула на его губах. Три раза пытался он заговорить, и всякий раз у него прерывался голос. Наконец он произнес прерывающимся голосом:

— Мешочек… ваше право… Казнитесь за свою жадность, из-за которой я терпел нужду в дороге… Убирайтесь к черту, от которого вы явились!..

Послышалось хрипение, голова больного упала на подушку — он умер.

Граф с ужасом вскочил, но Евстафий еще быстрее очутился у постели; он приложил руку к груди мексиканца, наклонился к его бледному, истощенному лицу и, убедившись, что последнее дыхание жизни отлетело, произнес вполголоса краткую молитву, перекрестил усопшего, тихонько закрыл ему глаза и сложил руки и после непродолжительного молчания сказал:

— Всякая помощь теперь излишня: он умер. Ваше сострадание к чужестранцу не могло его спасти, милостивый господин.

— Очень жаль. По крайней мере я могу исполнить его последнюю волю.

— Я думаю, — сказал мистер Джонатан Смит, подходя к постели, — что никто не будет оспаривать у меня право наследства после покойного.

— Ваше право никто не думает нарушить, — сказал граф. — Я похороню тело за свой счет.

— Это меня не касается; я хочу только взять то, что мне принадлежит, и затем освободить вас от моего присутствия.

Он расстегнул воротник рубашки у мертвого, но в ту же минуту он отшатнулся с криком испуга:

— Мешочек, где мешочек? Hell and Damnation! Меня обокрали.

Глаза его блуждали по комнате и остановились на одежде покойного, лежавшей на стуле подле кровати. Он бросился к стулу и поспешно обшарил платье. Не найдя и там ничего, он повалился на стул бледнее смерти.

— Мешочек, — закричал он, — мешочек, который этот человек носил на шее; это моя собственность, я должен получить его.

Внезапно его блуждающие глаза остановились на графе; в ту же минуту он схватил своими руками руку графа.

— Он у вас; вы его взяли! Отдайте мне его сейчас же, или я вас убью.

Едва заметным движением руки граф далеко отбросил от себя американца.

— Mort de ma vie! — сказал он, не скрывая своего презрения к негодяю. — Этот человек смеет дотрагиваться до меня! Еще одно слово, мошенник, и ты узнаешь графа Альбана. Смотри сюда и затем убирайся.

Рядом с ним стоял стол палисандрового дерева, доска которого была не менее дюйма толщиной. Без всякого усилия кулак графа опустился на этот стол, и кусок шириною в руку отскочил от доски, как бы отрубленный топором.

Американец задрожал при виде такой неимоверной силы, холодный пот выступил на его лбу и глаза невольно опустились перед взором графа, полным гордого презрения,

Но вдруг он бросился на колени и, обнимая ноги графа, завопил жалобным голосом:

— Простите меня, я совсем обезумел; вы, я вижу, все знаете. Но пожалейте бедного обманутого человека и отдайте мне мешочек.

Граф задумался.

— Если бы я и захотел снизойти к вашей просьбе, — сказал он наконец, — хотя я обещал умершему совершенно противоположное, то это не принесло бы вам пользы, пока вы не посвящены в тайну.

— Я посвящен, я знаю тайну, поверьте мне.

— Ну, — сказал граф, — докажите мне это, укажите, где и когда вы сойдетесь с остальными участниками дела.

Американец недоверчиво посмотрел на него.

— С остальными участниками? Я их не знаю и не понимаю вашу милость. Я единственный наследник мистера Золотого Глаза, который один нашел залежь.

— Лжец! Так я и думал. Ты ничего не знаешь, кроме того, что касается твоего условия с гамбусино, и ты достаточно вознагражден куском золота, который у тебя находится. Покойный передал свое право мне, а не тебе.

— Это ваше последнее слово?

— Последнее, и больше я с тобой говорить не хочу.

Янки вскочил, глаза его загорелись свирепым огнем.

— Не будь я Джонатан Смит, если не отомщу за это. Не радуйтесь вашей победе, вы увидите, что я не такой человек, который позволит ограбить себя знатному разбойнику.

Произнеся эту угрозу, он связал в узел платье покойного и вышел с ним из комнаты.

Глава вторая

В САН-ФРАНЦИСКО

В светлое зимнее утро, через несколько недель после описанных нами происшествий, граф Сент-Альбан в сопровождении своего верного Евстафия отплывал из Гавра в Нью-Йорк на одном из больших атлантических пароходов. Для того, чтобы снарядить экспедицию, он продал все свое имущество, выручив за него значительную сумму. Путешествие было счастливо; без всяких приключений граф и его спутник достигли через несколько недель Нью-Йорка; здесь они отдыхали не более двух недель, по истечении которых отправились на пароходе в Сан-Франциско.

3
{"b":"10234","o":1}