— Кэрол, это как Неаполь, это совершенно как Неаполь, — сказала Альма с восторгом.

— Ты с ума сошла? Ничего похожего на Неаполь.

— Я имею в виду краски. И все выглядит так богато.

— Что ты имеешь в виду под «богато»?

— Так много денег.

— Вбей себе в голову, — сказала ей Донна, — в Америке каждый — миллионер. Даже шофер такси.

Альма с радостью откликнулась:

— Да, я знаю.

Мы въехали на Коллин-авеню — один за другим мелькали огромные отели, а мы жадными глазами уставились в окна. Эти отели были просто фантастически сверкающими, безупречными; каждый бросал вызов своему соседу. Тротуары были переполнены. Дороги изобиловали «кадиллаками», «линкольнами» и «ягуарами».

— Честно, — сказала Донна. — Я не верю в это.

— Ах, — вздохнула Альма.

Гарри неожиданно повернул автобус на широкую дорогу, обсаженную пальмами — совершенно прямыми пальмами, королевскими. Мы объехали вокруг, безукоризненно аккуратной лужайки, на которой находились три фонтана, высоко бьющих водой, и затем остановились возле огромного портика, заполненного колоннами, и стеклянными дверьми, и атласно-хромированными светильниками, и швейцарами в великолепной голубой форме.

— Вот вы и приехали, девочки, — весело сказал Гарри. — Высадка.

Альма выпалила:

— Это отель «Шалеруа»?

— Да, мэм. Это он.

— О, парень, — сказала Донна. — Вот это да!

Люди, подобные Гарри, — соль Земли. Они действительно, самые доброжелательные, дружелюбные и самые полезные люди на свете. Он сказал:

— Послушайте, девочки. В вестибюле будет множество бездельников, но вы постарайтесь не привлекать их внимания. Идите сразу прямо к лифту и поднимайтесь на четырнадцатый этаж. Там вы найдете мисс Пирс и мисс Уэбли, сидящих за маленьким столиком, и они позаботятся о вас. Я с ребятами поднимусь с вашим багажом, как только мы его выгрузим.

И вот, как падающие с осины листья, мы высыпали из автобуса. Два улыбающихся швейцара в голубой форме помогли нам выйти. Два улыбающихся швейцара держали две стеклянные двери открытыми, чтобы мы могли войти. Внутри в огромном роскошном вестибюле стояло множество мужчин, улыбаясь нам, как идиоты. Мы промаршировали к лифтам. Диспетчер, одетый, как французский адмирал, улыбался нам; один из лифтов ожидал с открытой дверью, и лифтер, высунув голову, улыбался нам. Я бы хотела, Господи, чтобы кто-нибудь объяснил мне словами в один слог, что такого смехотворно-веселого было в пяти девушках, идущих в отель. Усмехайтесь, усмехайтесь, усмехайтесь, — можно подумать, что мы татуированы с ног до головы грязными историями.

— Четырнадцатый этаж? — спросил лифтер, скалясь, как осел.

Мне хотелось пошлепать его по большим ушам.

— Да, — сказала я.

Двери лифта мягко сомкнулись, как будто были сделаны из шелка. Лифт пошел, по-моему, вверх, но не было заметно ни малейшей вибрации, и было тихо, как в могиле. Потом двери шелковисто заскользили, и бам! После нескольких секунд жизни в бесшумном вакууме мне показалось, что я шагнула в сумасшедший дом. Девушки. Тысячи девушек, бегающих вокруг во всех направлениях, быстро говорящих одновременно; девушки, и девушки, и девушки, как в гареме султана. Все они были молодыми, и все они хорошо выглядели, и у всех были прекрасные фигуры, и у меня тут же развился комплекс неполноценности. Вот так-так, соревнования здесь обещали быть свирепыми.

— Ад кромешный, ей-Богу, — сказала Донна.

— Будь со мной, Кэрол, — попросила Альма, — не теряй меня.

Я прекрасно знала, что она имела в виду. Аннетт и Мэри Рут не говорили; они просто смотрели.

Давайте найдем мисс Пирс и мисс Уэбли. — Это первый мой деловой приказ.

Они сидели за маленьким столом в коридоре, слегка вспотевшие, но вполне безмятежные. Одна из них, красивая брюнетка лет двадцати шести, посмотрела на нас и сказала:

— Привет, девочки. Вы только что приехали? Хорошо, Я — Джанет Пирс, а это — Пег Уэбли.

Мисс Уэбли была такой светлой, какой только может быть блондинка, и хорошенькой, как картинка. У нее были мягкие, волнистые золотые волосы — не такие тяжелые и прямые, как у меня, — и нежные голубые глаза, и настоящий персиково-кремовый цвет лица, и миловидные ямочки на щеках. Она была мягче, чем мисс Пирс, но по-своему деловая.

— Привет, девочки, — сказала она. — Это бедлам, я знаю, но не волнуйтесь. Все скоро успокоится. Скажите ваши имена и откуда вы, чтобы я могла проверить вас.

Нас проверили. Альма ди Лукка, Рим, Италия (они ее тепло приветствовали); Аннетт Моррис, Олбани, штат Нью-Йорк; Мэри Рут Джурдженс, Буффало, Нью-Йорк; Донна Стюарт, Конкорд, Нью-Гэмпшир; и я, Кэрол Томпсон, Гринпорт, Коннектикут (потому что это был мой домашний адрес).

— Теперь, — сказала мисс Уэбли, — посмотрим, где вас разместить. — Она и мисс Пирс, нахмурившись, склонили головы над большим неряшливым листом бумаги, разделенным на клетки. План этажа, заключала я.

— Пожалуйста, — сказала Альма. — Я хочу быть с Кэрол, с мисс Томпсон.

— Почему? — сразу спросила мисс Пирс.

— Потому что я чужая в этой стране. Кэрол, мисс Томпсон, понимает меня, я понимаю ее. Мы уже успели полюбить друг друга.

Мисс Пирс посмотрела на меня подозрительно. Я не могла ее винить. Я объяснила:

— Альма имеет в виду, что я говорю немного по-итальянски. Вот и все. Я думаю, что смогу помочь ей с языком.

— Вы хотите жить с ней в одной комнате? — спросила мисс Пирс.

— Как скажете, мисс Пирс, — я старалась говорить небрежно, но я не могла не почувствовать горечь: всегда одно и то же. Я всегда вляпаюсь лицом в грязь. Я имею в виду то, что я едва открыла рот, как меня уже подозревают в лесбиянских наклонностях. Мой старый друг Энн умерла бы со смеху.

Мисс Уэбли сказала своим ясным, мягким голосом: — Я думаю, мы можем устроить Альму и Кэрол вместе. Посмотрим. Так, у нас всего одна девушка в номере тысяча четыреста двенадцать. Мы можем поместить там еще четверых — мы селим по пять девушек в каждом номере. Альма, Кэрол, Аннетт и Мэри Рут, вы будете в двенадцатом номере. А вы, Донна, в первом.

— Спасибо, — любезно отозвалась Донна.

— О'кей, девушки, — сказала мисс Пирс, — идите и ищите свои комнаты. Ваш багаж будет доставлен на грузовом лифте в самом конце коридора. — Она, нахмурившись, посмотрела на меня, как будто уже обозначила меня мировым нарушителем спокойствия номер один. — Я хочу обратить ваше внимание вот на что: вы не должны покидать отель сегодня вечером. Мы не хотим, чтобы вы выходили прогуляться и посмотреть достопримечательности — у вас будет для этого много времени. Майами-Бич останется на месте и в следующем месяце. Сегодня же вечером мы бы хотели, чтобы вы занялись распаковкой вещей и устройством, так как, поверьте мне, у вас впереди трудная неделя. К тому же мы хотим собрать вас здесь в семь тридцать вечера. Вы запомнили время? Ровно семь тридцать.

— Семь тридцать, — хором повторили мы.

Мы побрели к своим номерам. Мне было грустно оттого, что я потеряла Донну. Мы естественно нашли друг друга, и у меня было чувство, что мне нужен будет друг.

Дверь номера тысяча четыреста двенадцать была закрыта. Я постучала.

— Кто там? — услышали мы громкий голос.

— Мы, — сказала я и вошла. Рослая девушка с длинными красными волосами стояла возле кровати, распаковывая чемодан. Она смотрела на нас с удивлением, и мы смотрели на нее с удивлением. На ней ничего не было надето, кроме черного пояса с подвязками.

Я сказала:

— Привет, — и объяснила, что мисс Уэбли и мисс Пирс направили нас сюда. Она не выказала особой радости по этому поводу. Возможно, рассчитывала, что весь номер будет для нее одной. Мельком оглядев нас, небрежно кинула:

— О, хорошо. Располагайтесь. Меня зовут Мерси Маттью.

Она мне не понравилась. Я ничего не могла поделать. Я просто чувствовала это интуитивно. Она продолжала распаковывать вещи с довольно уверенным видом и даже не двинулась, чтобы накинуть халат. Это меня не очень беспокоило, хотя, говоря по правде, я не думаю, что для демонстрации женской фигуры ее следует как можно больше обнажить. По моему мнению, все это весьма пошло. Я восхищаюсь тем, что поэты, художники и скульпторы и вообще мужчины имеют обыкновение впадать в экстаз от девичьей плоти (что еще, черт возьми, связанное с женщиной, может повергнуть их в экстаз? их стряпня?), но женская нагота оставляет меня совершенно холодной.