— О'кей.

В четверг утром одна из девушек в нашем классе пошла на прием к мистеру Гаррисону и отказалась от учебы. Итак, двадцать восемь.

В полдень одну из девушек из класса Джурди вызвали в медицинский отдел и сказали, что для нее было бы неразумно летать по регулярному графику, поскольку у нее анемическое состояние. Доктор Шварц обнаружила это с самого начала, старалась исправить положение вещей, давая бедной девушке таблетки, но безрезультатно. Двадцать семь.

И этой ночью, в ночь на четверг, Донна слегка надломилась.

Она всю неделю была образцовой гражданкой. Большую часть предшествующей недели также. Она чудесно приспособилась к жизни на четырнадцатом этаже, принимая во внимание все; и в классе она опережала меня. Раньше я думала, что являюсь смышленой девочкой, пока не попала в Майами-Бич; но я едва добивалась своих девяноста процентов, в то время как Донна попадала в яблочко почти каждый раз. Она относилась к тем людям, соревнуясь с которыми ты можешь разбудить свои скрытые умственные способности. Мне не хотелось бы заходить слишком далеко и заявлять, что она была величайшим женским гением со времен Марии Кюри. Она была просто естественным бриллиантом, и то, что меня раздражало до смерти, для нее ничего не значило.

В среду, около девяти часов, когда мы все потели над нашими учебниками, она внезапно встала и сказала:

— Девочки, я дошла.

Я сказала без сочувствия:

— А кто не дошел?

— Хотите пойти подышать свежим воздухом?

У нее в глазах появился блеск.

Я сказала:

— Куда пойти?

— Ох, я только подумала, я прокатилась бы недолго в округе.

— Нет, — сказала я. Мне не хотелось бы трогать «импалу» Н. Б.

Ее голос прозвучал успокаивающе:

— О'кей. Скоро увидимся.

Она переодела платье, надела пару золотых сережек и золотой очаровательный браслет и вышла, вихляя бедрами. Джурди, Альма и я продолжали корпеть над лечением эпилепсии, предполетными процедурами, механизмом запасных люков; и, должна признать, мы были на пределе. Давление начало демонстрировать свои результаты. Мы квартами пили черный кофе, чтобы как-то бодрствовать, но это лишь не давало нам дремать, нанося ущерб нашим нервам.

Так что, когда Донна возвратилась после, полуночи я, разумеется, не захлопала своими крыльями от радости. Фактически я не произнесла ни слова. Я только оглядела ее сверху донизу с полным презрением и продолжала изучение носовых кровотечений.

— Эй, — сказала она, прислонившись к двери и улыбаясь. — Что за взгляд?

Она, конечно, была пьяна. Она светилась счастьем и красотой. Я проговорила ледяным тоном:

— Ты знаешь, как сейчас поздно?

Она постаралась сфокусировать свои глаза на своих часах и не смогла. Она с силой потрясла этим проклятым изобретением, поднесла к своему уху и внимательно прислушалась; затем она вынула сережки из уха и вновь потрясла часы, а затем сказала сиплым шепотом :

— Ты знаешь что? Мои часы остановились.

— Так ли это?

— Ох, черт побери, конфетка, — сказала она. — Не кричи на меня.

Я сказала:

— Послушай, Стюарт. Я не могла бы заниматься меньше. Если ты хочешь себе все испортить на этом этапе игры, это твое дело, но не мое.

Она, шатаясь, прошла через, комнату и опустилась рядом со мной.

— Сладенькая, не дуйся на Донну. Пожалуйста.

Я сказала:

— Убирайся к черту с моей постели. Я стараюсь работать.

Она хихикнула:

— Кэрол. Ты знаешь, что я делала?

— Нет. И мне на это плевать.

— Я хочу сделать признание, Кэрол, -сказала она.

— Уходи и делай признания где-нибудь еще, понятно? Оставь меня, в покое.

— Кэрол, ты не поступишь таким образом, Кэрол детка.

— Почему ты не позволяешь мне сконцентрироваться. Пошла вон.

— Я разбила машину, Кэрол.

— Ох, нет, -сказала я. — Ох, нет.

— Да. — Она начала делать движения руками в воздухе. — Ты знаешь, тот поворот у начала подъездной дорожки в гараж? Он безумно труден. Это сумасшедшая вещь. Ну, ты спускаешься по этому крутому наклону, а затем тебе надо сделать поворот практически на двести сорок градусов, и, честно, это очень опасно. Я не могла не врезаться во что-то.

Я сказала:

— Мой Бог, Донна, ты этого не сделала. Ты этого не сделала.

— Да. Я сделала это.

Я только в безмолвном ужасе посмотрела на нее. Она смеялась.

— Не смотри на меня так. Я разбила, только крыло. Не стоит никакого труда его привести в порядок.

Каким-то образом все, абсолютно все, сосредоточилось в этом происшествии: мои чувства к Рою Дьюеру, мои чувства к Н. Б., мои чувства к учебному курсу, мои чувства ко всему миру. Я превратилась в один огромный сгусток слепой, беспомощной ярости. Я набросилась на Донну. Я обрушилась на нее.

Она сказала:

— Послушай, ты не должна впадать в истерику. Ведь это только крыло, Кэрол. Кто-нибудь сможет выправить крыло.

— Ты проклятая тупая задница, — сказала я. — Особенно, когда немного выпьешь.

Она встала с ледяным достоинством, пошатываясь, отправилась в ванную и приняла душ. Я догадывалась, что она чувствовала, будто я предала нашу дружбу. Она не могла только взять в голову, что эта машина вызывает у меня такие глубокие эмоции, я не могла смириться с тем, чтобы на нее упала хотя бы капля дождя. Донна не разговаривала со мной, и я не разговаривала с ней вплоть до середины следующего дня. Затем, в кафетерии, мы обошлись самым минимумом слов, а к вечеру мы уже разговаривали по-старому. Она сказала:

— Не беспокойся, милочка, я поговорю в гараже, и крыло исправят, я обещаю.

И я постаралась забыть совсем о несчастном инциденте.

К трем часам пополудни в субботу даже мисс Уэбл выглядела, как будто она собиралась в любой момент рухнуть. Под ее глазами залегли тени. Щеки ее казались запавшими. Но она держалась все еще прямо, когда от, пускала нас, она еще пыталась улыбаться и говорить ласковым голосом.

— Девушки, — сказала она, — вот и вся неделя, не так ли? По, правде, я поражена тем, что все еще стою на ногах; и я хорошо представляю, как все вы себя сейчас чувствуете. Но следующая неделя, я обещаю вам, должна быть намного легче. Только четыре рабочих дня, а затем в пятницу вы отправитесь на церемонию вручения дипломов. — Она глянула на лист бумаги на ее столе: — Кстати, эта церемония состоится в «Зале императрицы» в отеле «Шалеруа», в котором вы живете. Каждая, кто пожелает, может пригласить родственников и друзей. Мы будем рады их повидать. Есть какие-либо вопросы?

Мы были слишком истощены, чтобы задавать вопросы.

Она сказала:

— Девушки, я очень горжусь вами. Вы все совершили чудо. Это доказывает… — Она запнулась. По-моему, она собиралась сказать: «Это доказывает, что вы можете сделать это, если захотите» — или что-то в этом роде, и решила, что это немного банально. Она продолжила: — Позвольте мне дать вам напоследок ряд советов, если не возражаете. Отдыхайте этот уик-энд. Вы были под ужасным напряжением, так что перестаньте волноваться. У вас будут все возможности отпраздновать следующий уик-энд, когда все уже у вас будет позади. О'кей?

— Да, мисс Уэбли.

Мы медленно потащились из класса, а она засмеялась и сказала:

— Ох, идите прямее. Выпрямитесь! Вы не можете выходить, едва двигаясь, как теперь, девушки! Думайте о вашем достоинстве!

Итак, каждая из нас подумала о своем достоинстве (самое: последнее, о чем обычно думала каждая из нас) и пошла к Гарри и красно-синему автобусу. Мы делали усилие, пока мы ехали через Майами-Бич, мы делали усилия, когда шли через фойе отеля; Но как только мы добрались до номера, я обессилено упала лицом в постель, Донна села, вздыхая, а Альма бормотала что-то по-итальянски. Я понимала, что то же самое происходит и в других номерах.

У нас не было шанса. Должно быть, триллионы мужчин ожидали возвращения девушек, и сразу же по всему четырнадцатому этажу, повсюду, как сумасшедшие, начали трезвонить телефоны. Чертов телефон пять раз звонил Донне, не меньше, и один раз Джурди, которая, свернувшись клубочком, лежала на постели в другой комнате, и один раз Альме; а я была лишь связной, я должна была отвечать на каждый звонок, потому что была ближе всех к телефону. И не только свои усталые кости я должна была вытаскивать из могилы на каждый звонок, но просто я была одинокая, нелюбимая, никому не нужная, сама мисс Прокаженная. Мне хотелось лечь и завыть. Это было все более непереносимо, потому что я чувствовала себя с каждым разом все хуже и хуже, когда говорила: «Минуточку, пожалуйста», — в то время как каждая из девушек оживлялась, как сумасшедшая, когда брала у меня трубку телефона. Будто она содержала неисчерпаемое количество витаминов, или бензедрина, или гормонов. Боже, мне тоже были нужны витамины, бензедрин или гормоны, и так много, сколько есть. Я нуждалась во всех трех стимулах.